– Зеленые глаза, – сказал он, – крайне редки, у нюень бао они в большой цене. – Глашатай снова совершил ритуал отхлебывания. – Хонь Трэй может изредка заглядывать под покров времени, но ее видения не всегда истинны, не всегда ясны. А может, ей представляется еще не свершившееся. Поскольку она не находит знакомых лиц, трудно определить, когда произошло наблюдаемое событие.

– Вот как?

Женщина, о которой шла речь, сидела, опустив глаза долу, и медленно крутила нефритовый браслет, свободно висевший на узком запястье. Ее глаза тоже были зелены.

– Ей привиделся потоп. Мы решили, что это ложное пророчество, – нам не представить, откуда в Джайкуре возьмется столько воды.

– Но мы теперь посреди озера. Окружены самым широким в мире рвом. И тенеземцы нас больше не побеспокоят.

Только через минуту старик сообразил, что я шучу.

– А-а, – протянул он, тогда как Хонь Трэй, первой оценившая мой юмор, подняла глаза и улыбнулась. – Понимаю. Да. Однако это на руку Хозяину Теней, но никак не нам. Попытка выйти из города потребует плотов и лодок. Их легко заметить издали, и они не вместят столько людей, сколько понадобится для прорыва.

Да этот старикан прямо-таки генерал…

– Все верно. Тенекрут нашел гениальное решение проблемы нехватки живой силы. Теперь он может потягаться с Госпожой, не опасаясь, что мы ударим в спину.

– Причина, по которой я пригласил тебя для разговора, заключается в том, что Хонь Трэй видела воду, стоявшую лишь на десять футов ниже верха стены.

– Но это же семьдесят футов глубины… – Я взглянул на старуху; та смотрела на меня изучающе, но без намека на любопытство. – Ерунда какая-то…

– Проблема не в этом.

– А в чем же?

– Мы пробовали сосчитать, сколько построек останется над поверхностью.

– А-а… Понял.

Дежагор тянулся вверх, как и все города, обнесенные стеной, но лишь немногие здания поднялись выше стены. И те, что пригодны для жилья, даже частично сгоревшие, не пустуют. Если город будет затоплен, население останется без крыши над головой.

К счастью, Старая Команда заняла множество высоких зданий.

– Действительно «а-а». В этом квартале незатонувшего жилья хватит для нас, немногочисленных паломников, но в остальных придется плохо джайкури, как только черные люди и их солдаты поймут, сколько места им нужно.

– Да, это так.

Я на минуту задумался. Вообще-то, люди могут отсидеться на стене. Они не будут помехой для обороны.

И все же, что бы мы ни предприняли, жизнь превратится в сущий ад, если вода поднимется так высоко.

– Похоже, мы стоим перед выбором?

– Возможно, этот выбор куда важнее, чем тебе кажется.

– Поясни.

– Если не начать приготовления немедленно, многие полезные дела так и останутся несделанными. Но если сказать об этом Могабе, скорее всего, сильный оберет слабых, обрекая их на страдания. Ему теперь не нужно сдерживаться – штурм больше не грозит городу.

– Понимаю.

Я уже предвидел разграбление складов и захват жилья, не обреченного на затопление. Однако не подумал о том, что Тенекрут, облегчив себе жизнь, заодно развязал руки Могабе и теперь тот сможет уладить наш внутренний конфликт так, как сочтет нужным.

– У тебя есть какие-нибудь идеи?

– Я хотел бы рассмотреть возможность временного союза. Который будет действовать вплоть до освобождения Джайкура.

– А Хонь Трэй видела это освобождение?

– Нет.

Меня объяло отчаяние – такое горькое, что я даже сам удивился.

– Она не видела ничего. Ни освобождения, ни гибели.

На душе стало легче. Самую малость.

– Я не желал брать на себя никаких обязательств, – признался Кы Дам. – Идея принадлежит Сари. – Он указал на прелестную подавальщицу чая. – Она доверяет тебе без объяснимых причин, но тем не менее ее доводы разумны.

Хонь Трэй заметно смутилась. Что-то в устремленном на меня взгляде намекало: она увидела больше, чем рассказала.

Меня передернуло.

– Занимая традиционную для нюень бао позицию и полагаясь лишь на себя, мы лишимся последней надежды, – продолжал Кы Дам. – То же будет и с вами, если Могаба сочтет, что больше не нуждается в ваших мечах.

Я не отрываясь глядел на красавицу, хоть это и было невежливо. Она зарделась и от этого стала такой привлекательной, что я даже ахнул. Такое чувство, будто мы вместе прожили несколько жизней.

Что за?.. Не бывало со мной такого. Мне давно не шестнадцать лет… Да и в шестнадцать я ничего подобного не переживал.

Моя душа настойчиво твердила, что я знаю эту женщину так, как еще никто никогда никого не знал. Хотя на самом деле мне было известно лишь ее имя, произнесенное Кы Дамом в прошлый мой визит.

Было в ней что-то такое… Нет, она не просто ожившая мечта. Когда-то, где-то была в моей жизни похожая на нее женщина…

И тут пришла тьма.

Она навалилась так внезапно и была такой непроглядной, что я даже не успел понять, затягивает она меня или я сам уношусь вдаль…

Во тьме я провел без сновидений очень долгий срок. И все это время я не был собой, не ощущал тепла и холода, не испытывал боли и страха. Я пребывал там, откуда не захочет вернуться ни одна измученная душа. Но какая-то булавка проколола тьму, в отверстие проник тончайший луч света и коснулся моих воображаемых глаз.

Движение.

Бросок к светящейся точке. Она в тот же миг расширилась, и открылся проход в мир времени, материи и боли.

Я вспомнил, кто я. И зашатался под неимоверной тяжестью сонма воспоминаний, разом всплывших в сознании.

Ко мне обращался голос, но я не разобрал ни слова. Я летел осенним листом сквозь золотые пещеры, где у стен сидели застывшие во времени старцы, бессмертные, но не способные пошевелить даже бровью. Кое-кто из этих безумцев был окутан колдовскими белыми нитями, словно тысяча зимних пауков ткала здесь ледяные тенета. На сводах пещер вырос сказочный лес из сосулек.

– Иди же!

Зов силен – не слабее удара молнии.

Меня окутала мгла. Я понесся прочь, снова перестав быть собой. И все же, прежде чем исчезнуть из этой пещеры, я ощутил чье-то присутствие – и удивление, и тревогу, и желание понять, кто посмел нарушить покой.

Каким-то образом я попал туда, где не жалуют смертных, – и все же ушел живым.

Память улетучилась. Но боль сопровождала меня на всем пути.

И снова свет в темноте. И снова я постепенно становлюсь собой, хоть и безымянным. Я попятился от света. Туда, где светло, идти не хотелось. Там плохо. А боль может и подождать…

Однако нечто, скрытое глубоко под моей поверхностью, устремилось к этому свету – так тонущий рвется к спасительному воздуху.

Я вспомнил, что у меня есть тело. Я чувствовал мускулы – напряженные, иные до судорог. Болело пересохшее горло.

– Глашатай… – прохрипел я.

Кто-то шевельнулся, но не ответил. Я обмяк в кресле.

В жилище нюень бао не было никакой мебели, да и само-то оно было чуть просторней собачьей будки. Может, они меня вернули к нашим?

Собравшись с силами, я приоткрыл глаз.

Что за чертовщина? Где я? В подземелье? В пыточной? Может, это Могаба похитил меня?

Напротив, к такому же креслу, как и мое, был привязан маленький, тощий таглиосец, и еще один человек распластан на столе.

Да это же Копченый! Таглиосский придворный колдун!

Я привстал. Это оказалось больно. Очень. Пленник настороженно наблюдал за мной.

– Где я?

Его тревога удвоилась. Оглядевшись, я обнаружил, что нахожусь в пыльной, почти пустой палате, и стены ответили на мой вопрос. Я в Таглиосе, в княжеском дворце. Такого камня нет больше нигде.

И как же я здесь очутился?

Видели, как по стене стекает краска? Вот точно так же было с реальностью. Прямо перед моими глазами она текла, рябилась, капала. Тот, в кресле, взвизгнул. И что же такое он увидел? Или что вообразил об увиденном?

Реальный мир утек прочь, оставив меня в каком-то сером месте, полном воспоминаний о том, чего я никогда не видал и не переживал. Затем все как-то упорядочилось, и вскоре я оказался в палате, где-то во дворце Трого Таглиоса. Копченый как ни в чем не бывало лежал на своем столе, дышал медленно и неглубоко. Обманник был на месте. Он заслужил свирепый взгляд – слишком уж вспотел. Не иначе, что-то замыслил.