– Уж все в деревне с новыми воротами! Все, кроме нас, – ворчала жена Мустафы. – Сапожник без сапог!

Через пару дней Мустафа отправился в Урмай, нанять дядьку Минапа.

– Ты ж и сам мастер! – удивился Минап.

– Для себя, боюсь, нехорошо выйдет, – признался Мустафа, потирая лоб.

Дней за десять Минап поставил другу отличные ворота.

Лето было в самом разгаре, жара стояла невероятная. Женщины отправились косить. Жена Мустафы тоже пошла, но так и не вернулась в тот день с луга. Сказали, что она упала возле собственной косы, кровоизлияние в мозг.

Самат не сразу понял, что матери больше нет. На похоронах он видел, как тело опускали в могилу, но не мог осознать, что это его мать, что она навсегда остаётся в земле. Как так? Ведь не далее, как позавчера, рано утром, уходя на покос, мать сказала: «Самат, присмотри за Гульфиёй, суп на печи, не забудьте вовремя пообедать!» – и ушла. А пятилетняя Гульфия беззаботно спала, раскинувшись на постели.

Самату казалось, что мать уехала и скоро вернётся. Войдёт в новые ворота и скажет: «Ах, сынок! Так гладко двор подмёл! Молодец! Совсем большой!»

И лишь утром после похорон, когда Самат увидел почерневшее от горя лицо отца, понял, что матери никогда, никогда уж с ними не будет.

Через несколько дней к ним зашёл Минап:

– Понимаю, брат, понимаю, – он обнял Мустафу. – Страшное горе.

Мужики сели за стол.

– Что ж… мёртвые лежат, а живым надо жить, – продолжил Минап. – Мне вот один казанский богатей заказал ворота. Они ж все сейчас под Казанью огромные замки отстраивают. Нашёлся один чудак – хочет ворота, чтоб как в деревне! Плевать, что дом из кирпича, а ворота пусть деревянные! У богатых свои причуды, – хохотнул Минап.

Кажется, Мустафа и не слушал – какое ему дело до каких-то там богачей, которые с жиру бесятся?

– Может, съездишь, а? Проветришься! Тоску развеешь! – предложил Минап. – И сына в помощь возьми, – Минап огромной рукой потрепал Самата. – Тьфу-тьфу-тьфу, настоящий мужик растёт!

– Ну, как скажешь… – голос Мустафы прозвучал глухо. – Съездим, поставим… Гульфию у тёщи оставлю.

Минап достал из кармана мятый клочок бумажки:

– Вот адрес. Это на подъезде в Казань. Завтра же и выезжайте. Хозяин любит, чтоб всё сразу. – Минап усмехнулся, а Самату его беззубый рот показался недобрым.

Проведя рукой по коротким волосам, Минап поднялся:

– Ну, хорошей дороги!

На следующий день отец и сын сошли на трассе возле огромной вывески «Нарат». Перешли под землёй дорогу и углубились в лес, к хоромам казанского богатея.

С почётной «мозолью» над ремнём, невысокий, коренастый хозяин осмотрел Мустафу с сыном блёклыми голубыми глазами. Будто не заметив протянутой для рукопожатия руки, богач сказал:

– Ворота должны стоять здесь! Пусть будут, что надо! Если будут, что надо – денег не пожалею! Я дней на десять лечу за границу. Будут вопросы, – он кивнул в сторону жены, – ей вон задашь. Роза Фатыховна, жена.

Из дома выбежала девочка, примерно того же возраста, что и Самат. Хотя нет, наверное, постарше: тонкое платье топорщится на груди, да и личико далеко не детское. Она бросилась к хозяину дома, обвила его шею тонкими руками:

– Папочка! Когда вернёшься?

– Позвоню… – Отодвинув от себя дочку, хозяин направился к машине.

Молодой парень, раскрыв заднюю дверь, ожидал своего шефа.

Девочка старательно махала отъезжающей машине, а после скрылась в доме, даже не взглянув на Самата с Мустафой. Они вошли в просторный двор. Тихий ветер будто причёсывал густую мягкую траву. Выложенная плиткой дорожка вела к крыльцу хозяйского дома, ещё одна – в просторы сада, и третья – самая узкая – к летнему домику, где поселили Мустафу с сыном на время работы.

Мустафа провёл ладонью по идеально ровной свежей доске и отошёл в сторону. Улыбнулся и потёр тщательно выбритый, гладкий, как доска, подбородок. Отец всегда потирал подбородок, когда был доволен. Кивком головы он подозвал сына. Самат подошёл. Оба глядели на высокие деревянные ворота.

– Хороши-и! – похвалил Самат.

Отец потрепал сына по плечу:

– Ворота! Настоящие врата!

На внушительных ступенях кованого крыльца появилась хозяйка дома, Роза Фатыховна, крашеная блондинка с зелёными, как трава, глазами. Чуть вздёрнутый носик придавал ей слегка надменный вид. Короткие шорты и блуза с глубоким декольте могли вскружить голову любому мужчине.

– Принимайте работу! Ворота готовы, – Мустафа улыбнулся шире обычного, а голос его показался Самату каким-то чужим, слишком сладким.

«Неужто отец настолько хочет угодить хозяйке? Зачем? Ворота ведь и так хороши», – подумал Самат.

– Я не могу принять ворота, я их не заказывала, – хозяйка вальяжно отвернулась и сунула в рот тонкую сигарету. – Ренат Асхатович вечно что-нибудь выдумает. Все люди как люди – железные ворота ставят, а этот… Хочу, говорит, чтобы как в деревне! Из дерева! Тьфу…

Дым от сигареты кудряво стремился в небо. Самат учуял какой-то горьковато-сладкий запах. Да уж, эта фифа не станет курить что попало.

Мустафа задумчиво поглядел в небо:

– Ренат Асхатович знает, что делает. Железо это железо. Холодное. А у дерева душа есть.

Хозяйка рассмеялась:

– А ты, я смотрю, философ, Мустафа! Душа! Да где она? И что мне с неё?

– Ну… Дерево тёплое.

Женщина только рукой махнула и выбросила окурок в урну. Мустафа ухмыльнулся, а Самат поразился тупости хозяйки! Да все на свете знают, что у дерева есть душа!

– Мы хотели сегодня уехать, – сказал Мустафа.

– Придётся ещё на одну ночь остаться, – возразила хозяйка. – Надо дождаться Рената Асхатовича. А то отругает, что я вас без его ведома отпустила. Куда торопитесь-то? Отдохните маленько! Спуститесь к озеру, искупайтесь. А то всё в трудах, трудах… – и она, отворив тяжёлую дверь, скрылась за ней.

– Да мы вообще-то не отдыхать приехали! – недовольно проворчал отец и, махнув рукой, пошёл в сторону гостевого домика.

Солнце поднималось всё выше, становилось жарко. Самату хотелось купаться… Будто прочитав его мысли, отец предложил:

– Хочешь, сходи окунись. А я в город сгоняю, гостинцев прикуплю.

От радости Самат запрыгал, как разбаловавшийся жеребёнок. И дал дёру в сторону озера. «Далеко не заплывай!» – крикнул вдогонку отец, но сын, кажется, не расслышал.

На берегу он скинул одежду и вбежал во спасительную ласково-прохладную воду. На озере никого не было – Самат заметил это, когда вынырнул: «Надо было без трусов!..» – с досадой подумал мальчуган. На другом берегу ели опустили лапы в воду. Самат проплыл немного и перевернулся на спину.

Невыразимо голубое небо улыбалось ему, озеру, всей земле. Как хорошо лежать на воде и глядеть в синеву!.. Как хорошо!.. Мысль о матери резанула душу. Не сможет мать поглядеть в небо, она теперь сама там, – так, кажется, говорит бабушка. Хоть Самат и не увидит мать – она, должно быть, постоянно глядит на него, – от этой мысли стало легче. Вспомнилась сестрёнка Гульфия… Соскучилась, наверно, по отцу, по брату…

Ох и жаркое же нынче лето! Преодолевая зной, Самат дошёл до студёного гостевого домика. Вероятно, его построили в этом году, потому что стены крепко пахнут сосновой хвоей. Посередине комнаты – кровать отца, чуть дальше – дверь, а слева у стены – топчан, где спал Самат. После полуденного солнца в теневом домике, казалось, было сумеречно. Мальчик приблизился к топчану, чтобы лечь, но вдруг заметил голые женские колени. Приглядевшись, он узнал дочь хозяина. Лежит себе, глаза, будто маслом подёрнуты, приоткрытый рот лоснится пухлыми губами.

– Чё встал? Садись рядом.

Стараясь не глядеть на её ноги, Самат присел. Несмотря на то, что белые ляжки напомнили мальчику не что иное, как столбы ворот, у Самата закружилась голова от близости какого-то глубинного, животного жара, который исходил от девочки.

– Тебя как звать-то?

– Самат.

– Самат… Саматлор, – девочка схватила мальчика и опрокинула его на себя.