Особенно весел был Юнуска, никогда еще никто не видел его таким.

Так доехали они до большого кишлака Язавана, находящегося как раз на половине дорога между Маргеланом и Наманганом.

Подвязал Юнуска торбу с ячменем своему коню, а сам подсел к собравшимся в чайной проезжим.

Рисовые поля.

Давно так не отдыхал Юнуска, давно с таким наслаждением не курил он чилим и не ел плов.

А там в тени, около арбы, стоит его гнедой помощник и с наслаждением жует крупные зерна вкусного ячменя.

Между тем в чай-ханэ происходило большое оживление.

Какой-то почтенный старик с длинной седой бородой отпивал из маленькой чашечки зеленый чай и что-то рассказывал.

По его зеленому тюрбану Юнуска сейчас же узнал в нем хаджи, то-есть мусульманина, посетившего Мекку, гроб великого пророка Магомета.

Только хаджи имеют право носить зеленую чалму.

Вокруг говорившего собралась целая толпа. Даже сам хозяин караван-сарая Ахмет-бай, и тот подсел послушать, что такое сообщает хаджи. «Стало быть, что-нибудь очень интересное», подумал Юнуска и тоже подсел ближе к рассказчику.

— Ну вот, — говорил тот, — значит, в России будет управление без царя, говорят, что его уже и в живых нет.

«Правду, значит, говорил толстый арбакеш», подумал Юнуска и пододвинулся ближе к хаджи.

— Значит, — продолжал тот, — и население Туркестана получит большие права. У нас будут не русские законы, а свои, — говорил он. — Мы будем избирать своих людей и посылать их в Петроград. Вместо русских начальников мы выберем своих. Уже в некоторых уездах выбрали; вместо русских хакимов — узбеков.

Среди слушателей раздался шёпот одобрения.

— В Кокандском уезде уже выбран Ата-бай, в Наманганском Абдур-Рахман-бай, в Андижанском — Измаил-бай, а в Маргеланском — Алим-бай.

Юнуска еще ближе подвинулся к рассказчику.

— Все они, — продолжал тот, — богатые купцы, пользующиеся у нас доверием. Они, конечно, сумеют защитить народные интересы.

Тут Юнуска не выдержал и, обращаясь к хаджи, переспросил:

— Значит, Алим-бай будет вместо русского хакима? Верно это?

— Как же не верно, — вежливо ответил хаджи арбакешу, — я его еще вчера сам видел и с ним лично беседовал.

— Богатый он человек, — щелкнув языком, прибавил старик.

«Плохо дело, — подумал Юнуска. — Все богатых лишь выбрали, да такого грабителя, как Алим-бай, — ничего путного из того не выйдет».

С этой мыслью он отошел от хаджи и подсел к своим попутчикам-арбакешам.

— Слышал, что говорил старик? — спросил его один из сидевших.

— Слышал, — отвечал Юнуска.

— Ну, а что ты думаешь насчет этого?

— Плохо будет, — лаконически заявит арбакеш. — Если плохо нам жилось при русских начальниках, то еще хуже придется при своих баях (богачах). Ну, какой же Алим-бай будет хаким?! Басмач он, разбойник, а не хаким, — сердито сказал Юнуска.

— Верно, — поддержали его товарищи.

— Ну, а что же делать?

— Новые выборы требовать, — заметит кто-то.

— Ничего выборами не добьешься, — отвечал один из сидевших арбакешей.

— При русском начальстве выбирали на должности тех, кого хотел их начальник. А хотел он тех, кто ему хорошо заплатил. Кто же мог платить, кроме богачей? Такой выборный должен был заплатить русскому начальнику за назначение на должность; он и сдирал с населения столько же, да еще вдесятеро.

— Это так, — поддержал другой. — У нас два раза не выбрали нашего минбашу, так русский хаким назначил третьи выборы, да прислал казаков.

— Зачем же казаков? — спросил Юнуска.

— А для того, чтобы пороть нагайками тех, кто будет против кандидата, или откажется подать за него голос.

— Ну, и что же?! Выбрали, в конце концов, русского ставленника, — сказал вмешавшийся в разговор совершенно седой старец.

— А ты, ата (отец), что думаешь, насчет новых перемен? — спросили старика несколько человек.

Стариков туркестанское население глубоко уважает и чутко прислушивается к их мнению.

— Да что мне и думать, — отвечал тот. — Я уж давно все это продумал. Всю жизнь свою проработал я на богачей и знаю им цену.

— Вот, что я думаю, — вдруг, оживившись, сказал он. — Русских начальников покупали наши баи и делали с нами, что им хотелось, но все же они побаивались русской власти. Теперь нашим баям некого будет покупать и некого уже бояться, поняли? — спросил он.

Все одобрительно закивали головами.

— Так что же нам делать? — робко спросил Юнуска.

— Что делать? — строго ответил старик. — Как, что делать?! Всех баев надо… — и вместо окончания своей мысли он провел ребром ладони по своему горлу.

— Как баранов, перерезать их всех, — полушёпотом закончил старик.

Никто из присутствовавших не возразил ни слова.

Наступила гробовая тишина.

Издали послышался протяжный крик муэдзина, призывавший правоверных к молитве.

Юнуске пора было собираться в путь. Попрощавшись с товарищами, он снял пустую торбу с головы лошади и, вполне довольный теперь своей судьбой, сел на оглоблю арбы.

«Перерезать, как баранов», мысленно повторял он слова старого узбека.

Как только солнце скрылось за горизонтом, и с запада повеяло легкой прохладой, Юнуска запряг своего коня и рысью выехал из кишлака.

Темнело.

Одна за другой загорались на небе звездочки.

Красиво мерцали они, как бы борясь с угасающим дневным светом. Наконец, пересилив его, засветились во всей своей красе, среди беспредельного пространства.

Луна поднялась из-за темневшегося на горизонте горного хребта.

От арбы, лошади и арбакеша, красиво озаренных ее серебристым светом, падала на ярко освещенную землю длинная черная тень.

Тень эта то появлялась, то пропадала, словно играла вперегонки с мерно катящейся арбою.

Что может быть прекрасней весенней туркестанской ночи?!

Спящие города и кишлаки дремлют, как бы укутались в бархатную шаль своей молодой зелени.

Вершины мрачных гор, равнины и густые сады, сквозь которые тянутся к небу мозаичные минареты мечетей, все это блещет каким-то волшебным светом под ярким сиянием восточной луны.

Все как будто покрылось густым северным инеем, и кажется, что какая-то фантастическая зима внезапно сковала весеннюю природу Азии.

Воздух переполнен ароматом распустившейся белой акации и роз.

Царит мертвая тишина.

Все уснуло среди этого чарующего пейзажа, и только иногда раздается протяжная песня запоздавшего арбакеша.

Но вот и она умолкла вдали.

И снова все тихо, бездыханно тихо вокруг.

Вот и болото Сары-су блеснуло яркой белесоватой полоской. И снова исчезло, скрывшись в темных зарослях камыша.

Опасно переезжать ночью это болото.

Ну, да не в первый раз едет Юнуска по этим местам.

Не задумавшись, гнедой вступил в воду, и вскоре арба с шумом погрузилась до самых осей в холодные воды заросшего камышом болота.

— Ага-ага-ага, ага-га! — понукает Юнуска свою лошаденку.

Животное напрягает все свои силы, медленно влача по илистому дну тяжело нагруженную арбу.

Видит Юнуска, что выбивается из сил его лошадь, а остановиться нет возможности. Так засосет арбу, что и не вытянуть потом, да и хлопок подмокнет.

Задергал Юнуска поводьями, да толку мало.

Животное рванулось вперед, а арба ни с места. Засели ее колеса в вязкое дно.

Испугался арбакеш и соскочил в воду.

Обошел он кругом арбы, попробовал сдвинуть одно колесо — напрасно.

Подошел он к лошади, дернул под уздцы, стоит на месте гнедой, словно вкопанный.

«Хоть подъехал бы кто-нибудь», думает Юнуска и не замечает, что вода уже доходит ему выше колен.

Но тихо все кругом, и лишь громкий неподражаемый концерт лягушек с переливающейся трелью жаб нарушает гробовую тишину ночи.

Подошел снова Юнуска к лошади и начал тянуть ее за повод.

Забыл он про то, что утомилась его лошадка, что по целым неделям не видела она ничего, кроме тощего снопа клевера или соломы.