Я очнулся в своей каюте на втором этаже надстройки. Двойник сидел за столом, и что-то писал. В переполненной пепельнице дымился свежий окурок. Быстро же ты пристрастился, напарничек!
Это была самая первая мысль в своем эталонном времени.
— А то! — отпарировал мой дубликат, — я тебя, между прочим, тоже напарничком кличу… В то же мгновение, все его мысли и действия, все, что происходило на судне за время моей самовольной отлучки, легко и обыденно отпечаталось в моей памяти. Будто бы это я, а не он взял со стола у Орелика ключ «вездеход», отомкнул дверь, покурил у пяти углов и вместе со всеми поплелся в салон, за бланками таможенных деклараций. И сейчас, лежа на койке, я натурально вдыхал дым табака, видел его и своими глазами заполняемую строку и чувствовал в руке авторучку. — Стоять, — возмутился я, мысленно обращаясь к фигуре, склонившейся над столом, — по-моему, ты пропустил самое интересное: где все это время находилось мое… черт побери…
Сколько раз я смотрел на свою рожу, выскабливая ее безопасной бритвой, а тут не узнал. Чужими глазами, со стороны, я выглядел слишком уж… непривычно. Вот щенячий восторг сменился секундной растерянностью, легкий толчок, вспышка… и ничего. Говорить что-то вслух было больше незачем. Я считывал не только образы и слова — все порывы его души. С каждой секундой общения он становился все более мной, а я — им. Так может, не стоит зря транжирить энергию Космоса? Ведь обо всем мы можем договориться и существуя в одном теле? Кажется, он (в смысле, я) это умею.
— Ты прав, — согласился двойник, — наверное, интуиция мне говорит то же самое, что и тебе. Это общая память о нашем ближайшем будущем. Не сговариваясь, мы делали одно дело. Собирали в пакеты письма, записки, и документы — все, до чего не должны дотянуться чужие враждебные руки, добавляли для тяжести ненужный железный хлам и бросали в иллюминатор. Когда последний из них ухнул на дно залива, где-то поблизости затарахтел вертолет. Не по нашу ли душу? Если так, мы управились вовремя. Потом я достал из-под кровати аптечку. Двойник накладывал жгут, нащупывал вену. Я видел все это глазами, но опять нисколько не чувствовал. Как будто бы это делали пальцы моей руки.Он выкачал из меня полный стакан крови. В голове закружилось, перед глазами побежали круги. Клубящийся огненный шар снова заполнил все мое существо. Я огляделся. В каюте никого не было. — Ты уже здесь, братец? — спросил я у мерцающего пространства.
Но он не ответил. Рубаха слегка разошлась у меня груди. Под ней я увидел знакомое изображение атакующего в прыжке леопарда. Оно наливалось красками, становилось объемней и четче. Неужели вспомнил?
…Я очнулся на мягкой постели из свежесрубленных веток, пожухлой листвы и мягкого мха, с головы до ног укрытый синей фуфайкой деда. Она пахла дорогой, дымом костра, горечью табака и жареными семечками. Было еще темно. Где-то там, за горами, только лишь обозначилась розоватая дымка рассвета. Дед колдовал над костром. Шевелил обугленной палкой черно-красное пламя, умирающее в угольях. — Вставай, Тошка, пора завтракать, — и как он понял, что я проснулся? Пахло печеной картошкой. Но внизу, под тонким слоем земли, исходила обильными соками запеченная в глине курица. Как я это определил? – не знаю. Только этим волшебным утром я видел и понимал много больше обычного. Нужная и ненужная информация хлынула в мою голову, мешая сосредоточиться на чем-то одном. И я понял… вернее, не «я понял», а кто-то мудрый, живущий во мне, ненавязчиво посоветовал что-то в этом процессе познания систематизировать и фильтровать. Дед, как обычно, сидел на корточках, опираясь спиной на громадный обломок скалы. С другой ее стороны зиял чернотой широкий провал. Скала нависла над ним очень многозначительно, как школьная формула, которую только что вспомнили, но еще не успели произнести. Это и был последний оставшийся вход в нашу пещеру. Я огляделся. На этом горном плато лес рубили без выходных. Беспорядочно сваленные деревья плавно граничили с освобожденными от излишества бревнами. Те, в свою очередь, соседствовали с неподъемными круглыми плахами, еще не изведенными на дрова. У края обрыва теснились поленницы размерами с кубометр. А сразу от них далеко вниз простирался накатанный желоб. По нему и сплавлялся в долину конечный продукт. Работы у лесорубов было еще много. Об этом свидетельствовал добротный дубовый стол, установленный под раскидистой яблоней «дичкой» и пара широких скамеек на вкопанных в землю столбах. Ели мы почти по-домашнему. Дед печально посматривал на загубленный лес. Дуб, граб, бучина — деревья элитных пород. Но вырасти им довелось в месте глухом и малодоступном. По змеящейся кольцами узкой тропе на лошади сюда не взобраться. Даже верхом. Вот и шел этот ценный лес исключительно на дрова.До войны дед работал столяром. Рубанок в его руках мог творить настоящие чудеса. Вот он и переживал. Нет, так мне не думалось еще никогда. Без малейших усилий, помимо своей воли, я вникал в самую суть. Каждая клеточка тела дрожала от избытка энергии. Хотелось ее расплескать, проверить себя в деле. Но дед не спешил. Как бы ему намекнуть? Если так?Утро, мол. Скоро сюда по тропе поднимутся лесорубы. Наша пещера открыта, — сказать или не сказать? Я с надеждой посмотрел на него. Он в ответ усмехнулся. Наверное, не хуже меня знает, что звезды, ведущие нас по жизни, просчитали все варианты. — Баба Оля нас уже заждалась, — наконец, разродился я весьма обтекаемой фразой.Дед вытер пальцы о густую траву, потом о штаны и начал сворачивать самокрутку. Последнюю папиросу он выкурил прошлой ночью. — Вижу, солнечно у тебя на душе, — хитро улыбнулся он. — Ну, ладно, хвались козаче. — Чем хвалиться? — скромно потупился я. — Сумеешь ли ты для начала спуститься в долину по этому желобу? — Дед ожидал ответа — не действия. Это читалось в самой постановке вопроса. — Наверное, нет, — я с сомнением взвешивал шансы. — Ты бы точно не смог. — Вот как? А почему? — У берега над самой рекой доски подгнили. На скорости вряд ли проскочишь — там что-то вроде трамплина. И жесть в этом месте покрыта ржавчиной. Стала шершавой и тормозит. — Молодчага! — одобрил дед. — Давай-ка вернемся к костру.Я шел за ним гордо, уверенный в своих силах. Все в это дивное утро получалось легко и просто. Эх, жаль, что Колька Петряк не видит. Он бы от зависти лопнул. А Танька Митрохина… Почувствовав мое настроение, дед лукаво скосил глаза на осколок скалы, нависший над тайной пещерой. — Ну, это совсем просто, — раздухарился я, — Можешь даже не говорить! Махина была высотой в два моих роста, чуть больше в обхвате, но стояла она ненадежно. — Ну-ка глянь! — перебил меня дед. — Что там, в костре, картошка? Ты разве не всю вытащил? Я, сдуру, схватил рукой закопченный округлый голыш и скривился от боли. — Ах-хах-хах!!! Дед пошутил по-взрослому. Я понял его и простил. Ведь нельзя нарушать традиции. Когда-то давным-давно, на точно таких же приемных экзаменах и с ним сыграл ту же самую шутку его дед — старый Аким. Будем считать, что это — еще одно испытание.Блокировать боль я тоже теперь умел. И был настолько самонадеян, что не считал это очень большим достижением. Шагая к обломку скалы, я уже видел и понимал всю систему рычагов, стопоров и пружин. Знал, что нужно делать для того, чтобы открыть пещеру в следующий раз. Ведь это так просто! Нужно всего лишь найти точку приложения силы. Легкого толчка оказалось достаточно. Скала плавно продолжила остановленное движение и привычно опустилась на место. Туда, где всегда и лежала. Земля дрогнула. Глубоко под ногами загудели своды пещеры. С края обрыва сорвались мелкие камни. Покатились по склону, рождая лавину. Сработал и встал на взвод механизм противовеса.
Вопреки ожиданиям, дед меня даже не похвалил. Лишь хмыкнул, пожал плечами, по-хозяйски прошелся вокруг обломка скалы. И вдруг, резко взмахнул правой рукой. От монолита откололся кусок размером с доброго поросенка и свалился мне под ноги. Я еле успел отскочить. В этом деле он был непревзойденный мастер. Чай он всегда пил вприкуску. Рафинада не признавал. Я, помнится, все удивлялся, когда он колол кусковой сахар. Повертит грудку в руке, бац! рукояткой ножа — и нужный кусочек уже у него во рту. Теперь и я это умел. Законы природы универсальны. Нужно лишь выбрать точку приложения силы, а скорость удара подскажет рука. Я легко покрошил этот камень, не касаясь его поверхности. — Сумеешь ли угадать, каким будет следующее задание? — уже с интересом спросил дед. Это уже игры со временем. Я сконцентрировался, как только мог. Собрал свои мысли в кулак и доверился им. Потом выделил из эталонного времени одиноко стоящую поленницу дров, переместил ее в ближайшую вероятность, распахнул линию перехода и резко выбросил правую руку ладонью вперед, к самому ее основанию. Поленья рассыпались, закувыркались в траве, но ни одно из них не упало с обрыва. — Ах, как нехорошо! — засмеялся дед. — Люди старались, работали, а ты вон чего натворил! Думает, что поймал, ну ладно! Я резко замкнул линию перехода. Поленница снова стояла нетронутой в своем эталонном времени.
