Рэй поманил девушку. Она приблизилась – без задержки, но и без поспешности. Брови нахмурены, губы поджаты, смотрит в сторону – демонстрация обиды. Усмехнувшись, Рэй привлек Кэролл к себе и усадил на колени – честь, которой он удостаивал ее не часто.

– Ну хватит! – сказал он ласково. – Скорее я тебя задушу, чем отдам другому.

Он лгал, и оба это знали. Но кто же не любит сладкой лжи.

Осторожно Рэй скользнул рукой под плащ и пробежал пальцами по ее напряженному телу, пристально за женщиной наблюдая. Он изучил ее досконально, чувствовал каждый ее нерв и мог сыграть на этом капризном инструменте любую мелодию. Сохраняя отстраненное спокойствие, Рэй умел доводить Кэролл до безумия, до затемнения, до обморока – и наслаждался своим могуществом, своей властью над нею. Может быть, за это он и ценил ее больше всего.

Но сегодня ему нужно было от Кэролл иное. Это потребовало времени, потому что женщина не забыла еще свои ночные страхи и сначала следовало снять возбуждение, затормозить все ее реакции, чтобы затем разогнать их снова – уже в другом направлении. Но Рэй был терпелив.

Чуткими ладонями он ощущал, как уходит из нежной плоти затверделость, как расслабляются и опадают мышцы, как отчужденность женщины растворяется в неге.

Наконец Кэролл прерывисто вздохнула и закинула руки за голову, уронив с себя накидку, прогнулась и разжала колени, открыв всю себя его ласкам. И тотчас руки Рэя стали настойчивей и уверенней, тонизируя размягченные мышцы, заряжая их энергией и жаждой движения. Кэролл зашевелилась бесцельно и сладострастно, из приоткрытого рта вырвался тихий стон. Широкими круговыми движениями Рэй стал втирать в ее тело флюоресцентный грим, ощущая, как нарастает под ладонями дрожь, будто он гладил птицу, рвущуюся в полет. Не глядя, Рэй протянул руку к пульту, и в комнате зазвучала музыка.

И тогда это произошло.

Женщина поднялась с его колен – статная, крутобедрая, легкая в движениях – скользнула к центру комнаты и закружилась в медленном танце, сверкая многоцветной кожей в лучах фонарей, направленных на нее Рэем. В хорошенькой ее головке замерли сейчас все мысли – теперь там жила только музыка с ее настойчивым, тревожным, ускоряющимся ритмом. Кэролл чувствовала музыку каждой клеткой, мелодия струилась по ее ожившему, расцветшему телу. Вне всякого сомнения, Кэролл была великой танцовщицей, огры сходили с ума целыми батальонами – не столько по ее формам, сколько по бесподобному совершенству движений.

Видел бы ее сейчас Герд! – подумал Рэй, завороженно впитывая зрелище. Хотя танцы диланок… это… н-да…

Он откинулся в кресло и смотрел на Кэролл, не отрываясь. Только на нее. На эту материализовавшуюся, ожившую музыку. Больше вокруг не было ничего – только божественное слияние музыки и танца Кэролл. Музыка и Кэролл, постепенно превращающаяся в гипнотическое мелькание бликов. И еще текст, который Рэй повторял, будто заклинание. И образ, реальный как жизнь, хотя и выдуманный Рэем от начала и до конца.

Он конструировал этот образ долго и тщательно. Несложно было придать ему внешнее сходство и заставить повторять нужные слова, но обмануть этим Лес?.. Нет, ты построй характер из глубины, от искренней веры, – вот тогда каждый жест, каждая интонация, каждая пауза станут правдой. Это искусство, это магия. Такое под силу единицам.

Когда танцовщица упала в изнеможении на ковер, Рэя уже не было в комнате. Здесь оставалось только его тело – груда костей и мышц, отброшенных владельцем за ненадобностью.

– Ах, дьявол! – бормотал Герд, прижимая к боку ладонь: боль нарастала, вгрызалась вглубь, становилась злобной, яростной. – Ходу, Дан, ходу!..

Его качало, голова кружилась, но он упрямо продолжал бег, включившись в автоматизм движений. Остановить его теперь могла только потеря сознания… или жизни. По сторонам Герд не смотрел и не оглядывался, доверившись Дану, – внимания хватало только на то, чтобы не спотыкаться.

На бегу Дан сорвал с ветки «одеяло» и перебросил Герду. Растение прилипло к телу, захлюпало с жадностью. Сразу стало легче, боль пошла на убыль.

– Ну что, удостоверился? – не удержался Дан. – Говорил же тебе – не суйся!

– Что в Лесу? – выдохнул Герд. – Новости?

Ветви расходились перед ними и тут же смыкались сзади, образуя непролазные дебри. Погони можно было не опасаться, и все же Герду хотелось убраться подальше: сзади была смерть.

– Молчит Лес, – ответил Дан. – Не пойму: он будто играет с нами.

Герд заметил громадную мохнатую ветвь, склонившуюся почти до травы, и охотно вскочил на нее, продолжив бег по восходящей, торопясь в обжитые уже верхние ярусы. Дан следовал вплотную, готовый поддержать, но координация пока сбоев не давала. Перепрыгивая с ветки на ветку, они вознеслись на десятки метров, и только тут Герд позволил себе остановиться и перевести дух, прислонившись к стволу. Рассеянно он наблюдал, как разрушается тропинка, соединившая ненадолго верхние ярусы Леса с дном.

– Ищи, Дан! – потребовал Герд устало. – Где Уэ? Ну, где?..

– Успокойся, Герд. Она найдется в нужный момент, не раньше.

– Нужный – кому?

– Лесу, разумеется, – не нам же? Забудь на время об Уэ, сейчас куда важнее разобраться с Псами.

– При чем здесь Псы?

– Герд, опомнись! Почему, ты думаешь, Лес благоволит к нам – из-за наших мускулов? У Псов они немногим меньше, а у Кебрика…

– Кебрик мертв.

– Тем лучше.

– Я понимаю: мы нужны Лесу.

– Именно! Каждый дилан – альтруист до нелепости, но Система должна быть жизнестойкой, и если для выживания ей потребуется жестокость… Пока мы защищаем диланов и Лес, мы включены в Систему.

– Да на что мы сейчас годны – беззубые?

– Герд, Герд!.. Отвлекись от ремесла, здесь неуместны военные мерки!

– А разве это не война?

Герд сполз спиной по стволу, присев на корточки, закрыл глаза. Боль отпускала, от раны разливалось по телу усыпляющее тепло. Он чувствовал себя почти сносно, а через пару часов, скорее всего, окончательно войдет в норму, но это не утешало. Внутри по-прежнему было пусто и безнадежно. Все его поступки – безумные, машинальные – с каждым часом становились или казались нелепей. Он растерял ориентиры, и все, что он ценил прежде, теперь потеряло смысл. Вепрь-одиночка, никогда и ни от кого не зависевший, – теперь он ощущал себя изувеченным обрубком, безмолвно вопящим от тоски. Уэ, девочка моя, где ты? – снова позвал он мысленно. О, дьявол!..

Морщась, Герд сказал:

– Какой Лесу от нас прок? Многим ли мы теперь отличаемся от диланов? Во мне даже ненависти не осталось!

Дан пожал плечами, огляделся и спросил:

– Ну, ты отдохнул?

– Надо идти?

– Недалеко. Встаем?

– Погоди. По-твоему, это Лес взял Уэ?

– Надо же было как-то вывести тебя из ступора, заставить оглядеться? Так мне кажется.

– Дан, а как же гуманность?

– Ты снова пытаешься приравнять Систему к диланам – напрасно. Система нечто большее и – другое. Диланы только верхушка айсберга, а какими темными инстинктами может руководствоваться вся махина – я лично не представляю. Даже диланы вряд ли знают все.

– Ладно, пошли.

Ветки с готовностью расступились перед ними, и Герд вдруг осознал, что уже принимает предупредительность Леса как должное, словно весь этот грандиозный механизм был частью его тела, чем-то вроде руки или ноги… Герд усмехнулся: мания величия в чистом виде. Скорее уж я стал частью Леса, его покорным придатком, его рабом. Пусть! Впервые я готов продаться, цена подходящая – Уэ.

Дан вывел его к толстенному корявому стволу, изуродованному наростами и дуплами, в одном из которых они разжились еще одной парой иглометов, и уступил лидерство Герду. Почти бегом они вернулись к скалам и расположились на ветвях против главного входа. Ждать пришлось недолго: спустя примерно час из пещеры показался отряд. Сейчас он стал поменьше, чем сутки назад, – недоставало Чака, Кебрика и с полдюжины Псов. Зато бедняжка Кэролл передвигалась теперь своим ходом, опекаемая парой Вепрей. Имперцы не торопились и не скрывались, но держались собранно, страхуясь от случайностей.