— Где мы найдём эту Погычу? — спросил Фомка.

   — Я так полагаю, что севернее.

   — Ты уверен, что севернее, а не южнее?

   — Уверен, братцы.

И Дежнёв стал излагать свои доводы. Река Погыча, или Анадырь, впадает в море севернее их вынужденного пристанища, а не южнее. Потерявший управление и повреждённый корабль проходил по бушующему морю мимо выхода из лимана, и интуиция подсказывала Дежнёву, что здесь должно находиться устье большой реки. Но попытка войти в лиман и высадиться там на берег не могла быть успешной. Корабль относило бурными волнами всё дальше на юг. И ещё опытному моряку казалось логичным предположение, что вряд ли на таком большом расстоянии, какое пройдено от Большого Каменного носа до места гибели коча, не могло оказаться устья большой реки. Стало быть, надо идти на север и только на север.

Место крушения корабля находилось значительно южнее анадырьского устья, где-то на Олюторском берегу. Дежнёв объявил о своём решении, бросив разбитый коч, уже не пригодный к плаванию, двигаться по прибрежной кромке гористого берега на север. Долог ли будет этот путь, сколько дней или недель займёт, он не мог сказать. На Погыче-Анадыри, возможно, посчастливится встретить местное население и с его помощью найти спасение от голода и болезней, отдохнуть и подкрепиться в стойбище. Анадырь была конечной целью экспедиции, и от этой цели Дежнёв не хотел отказываться. С Анадырью были связаны планы поиска новых пушных промыслом и объясачивания новых племён.

С горечью прощались дежнёвцы с остатками корабля, сослужившего добрую службу. Долго выдерживал он бури и штормы, держался как герой до последних дней своих. Вечная память тебе, старый боевой товарищ. Фомка Пермяк прослезился даже. Другие украдкой вытирали слёзы. Оставили товары, снасти, многое другое, что не в силах были унести с собой.

— Какое добро бросаем! — с горечью восклицали казаки. Дежнёв подавленно молчал, скрывая боль, отчаяние, только желваки на скулах, заросших поседевшей щетиной, судорожно вздрагивали.

Взяли самое необходимое: лыжи, оружие с запасом пороха, кухонную утварь, инструмент, тёплые спальные принадлежности, жалкие остатки продовольственных запасов. Погрузили всё это на две нарты. Снаряжая коч ещё на Колыме, предусмотрительный Дежнёв позаботился взять в плавание среди прочего полезного груза и нарты, авось пригодятся. И пригодились. Загрузили обе нарты сверх всякой меры и ещё часть груза рассовали по заплечным мешкам. Помолились Зосиме и Савватию, добрым покровителям поморов, и тронулись в путь.

Когда дежнёвский отряд выступил в путь, была уже устойчивая зимняя погода. Ох и труден путь по стылой каменистой кромке берега. Изодраны об острые камни припорошённые снегом обутки, ставшие ветхими опорками. С моря дул пронизывающий ветер, иногда кружилась метель. Ночью спасались от ветра, сбиваясь в кучу у костра под отвесной скалой. После непродолжительного отдыха снова трогались в путь, волокли на себе гружёные нарты, пробираясь между нагромождёнными камнями. Дежнёв следил за тем, чтобы вконец обессиленные люди вовремя сменяли друг друга в упряжке.

Долог был путь по безлюдному берегу. «И пошли мы все в гору (то есть берегом, а не морем — Л.Д.), сами пути не знаем, холодны и голодны, наги и босы. А шёл я, бедный Семейка с товарищами, до Анадыры-реки ровно десять недель» — сообщал Семён Иванович в своей отписке воеводе И.П. Акинфову, составленной шесть лет спустя. Десять недель, почти два с половиной месяца, — срок достаточный для преодоления большого расстояния, если даже предположить, что обессиленные, голодные люди, среди которых были цинготные больные, могли преодолеть в день не более десяти километров.

Ближе к анадырскому устью побережье становилось низменнее. Река впадала в лиман, глубоко вдававшийся в сушу и соединявшийся с морем узкой горловиной. И в устье Анадыри, которого достигли в середине декабря, не оказалось никаких признаков жизни. Река, лиман, Анадырский залив — всё было сковано льдом. Голое безлесье, окрестности тоже были безлюдны. Они давили своим уныньем, безмолвием, мёртвой пустотой. Попытка наладить подлёдный лов рыбы не увенчалась успехом. Обессиленные изнурительным походом люди не смогли выдолбить проруби в крепкой толще льда. Не было заметно и какой-нибудь дичи. О злоключениях отряда Дежнёв пишет в той же отписке: «И рыбы добыть не могли, лесу нет. И з голоду мы бедные врозн разбрелись».

Дальнейшие события развивались трагически. Дежнёв обратился к отряду с призывом:

— Живут же где-то на этой Богом забытой реке люди. Кто из вас, други мои, готов отправиться вверх по реке на поиски людей? Найдёте стойбище — будет всем нам пища.

Обессиленные люди не сразу откликнулись на призыв предводителя. Дежнёв повторил те же слова. Наконец ответили согласием один, другой. Всего набралось двенадцать человек, почти половина отряда. Они отправились вверх по Анадыри в поисках стойбищ оленеводов, надеясь раздобыть у них пищу; шли по голой речной пойме, не встречая ни людей, ни жилищ. Шли, пока хватило сил, не встретив никого. Решили повернуть обратно, не надеясь уже достичь желанной цели. Блуждали по заснеженной тундре в безуспешных поисках становища двадцать дней.

Вернулись в лагерь дежнёвцев только трое из двенадцати, Фомка Семёнов Пермяк, Сидорка Емельянов и Ивашка Зырянин. Поведал Фомка Дежнёву грустную новость.

Обессиленные люди отказались идти дальше, вернее, были уже не в силах двигаться. Не было сил и возвращаться. Стали рыть в снегу яму для ночлега.

   — Совсем выбились из сил. Переспим в яме, а там посмотрим, — сказал один из казаков.

   — Стал я убеждать людей не делать этого, — рассказывал Фомка. — Соберите последние силёнки и возвращайтесь в лагерь. Снежная яма может стать вашей могилой. Замёрзнете. Не послушались меня. Сумел уговорить только двоих, Сидорку да Ивашку. Да и те еле добрели. Я вот ещё держусь.

   — Ты молодец, Фомушка, — похвалил его Дежнёв. — Низко кланяюсь тебе. Вот отведай копчёной оленинки, подкрепись.

Дежнёв достал из заплечного мешка заветную заначку — кусок оленины, который берег на крайний случай, и протянул Пермяку.

Тот схватил оленину и жадно съел.

   — А теперь отдохни, Фомушка, поспи, — сказал Семён Иванович. — А утром будет тебе важное задание.

Фомка был самым сильным и выносливым в отряде. И Дежнёв поручил ему отправиться на розыски отставших товарищей. Судьба обессиленных и голодных людей, оставшихся где-то в снежной пустыне, тревожила весь отряд. Фомка говорил Дежнёву:

   — Припасы последние поели. Принялись за кожаные ремни, парки изношенные, голенища сапог. Слёзно молили меня люди прихватить какой угодно еды.

   — Далеко ли то место, где ты спутников своих оставил? — спросил Дежнёв.

   — В трёх переходах отсюда.

   — Дойдёшь?

   — Дойду, Семён Иванович.

   — Дал бы тебе в спутники Сидорку с Ивашкой. Так, видать, оба совсем плохи.

   — Дойду один.

Дежнёв поделился с ним, чем мог. Оказался у Фомки туго набитый, увесистый заплечный мешок да ещё ружьё. Встал Пермяк на лыжи и побежал по снежной целине мелкой рысцой.

Он возвратился один, без спутников.

   — Не нашёл их на месте, — только и мог сказать Фомка Дежнёву.

   — Может, захватили их какие-то неведомые нам иноземцы? Люди наши изголодались, ослабли. Сопротивление оказать не смогли.

   — Трудно в это поверить, Семён Иванович, места здесь безлюдные. Нигде человеческого следа не встретилось.

   — Скорее всего обессиленные люди умерли голодной смертью и замёрзли. А метель замела их снежную могилу. Вот и не нашёл ты бедняг, Фома.

   — И это могло быть. Потому и не нашёл их останков.

   — На какой день ты пришёл к ним на помощь после того, как оставил их?

   — На седьмой день.

   — Наверное, выручать их было уже поздно.

   — А ведь могло случиться, Семён Иванович, и нападение полярных волков. Сильный зверь, хищный. По дороге встретил пару серых, отпугнул их выстрелами.