Перминов понуро опустил голову и виновато помалкивал.

   — Что скажешь на сей счёт, Митрий? — спросил Стадухин Зыряна.

   — Считаю, наладить побитый коч возможно, коли умело взяться за дело, — весомо произнёс Зырян.

   — Вот и я так считаю, — поддержал его Дежнёв.

   — Коли так, ступайте с богом, други мои. Беритесь за дело, — принял решение Михайло. — Митрий, подбери из отряда команду хороших корабелов. Пусть помогут торговым людям.

В команду вошёл и Семён Дежнёв, ещё со времени своего пинежского жития искусный в плотницком ремесле. Пробоину коча старательно заделали, сменили разбитый руль, заново проконопатили и просмолили борта, поставили новый парус взамен превратившегося в лохмотья и тронулись в путь. Впереди шёл коч казачьего отряда, за ним, на некотором отдалении, судно торговых людей. Стадухин расщедрился дать в помощь торговым людям двух казаков, опытных мореходов.

Лето выдалось благоприятное для плавания. Льды отступили от берега, и море, покрытое лишь мелкой рябью, было относительно спокойно. Белые чайки и ещё какие-то носатые полярные птицы, оглашая воздух тоскливыми гортанными криками, кружились над судёнышками, садились на мачты. На водном пути встречались лишь отдельные льдины, отколовшиеся от отступившего к северу ледяного поля, иногда довольно крупные и массивные. Удар такой льдины о борт лодки мог вызвать серьёзные последствия. Поэтому Стадухин выделил на каждый коч дежурных, вооружённых длинными баграми, чтобы вовремя отталкивать льдины.

Так вот и плыли на восток, миновав устье реки Алазеи, какие-то пустынные островки, названные позже Медвежьими, пока не достигли дельты многоводной Колымы, или, по-старому, Ковымы. Дельта оказалась обширной со множеством протоков и островов, населённых неугомонными птицами. В мелководных извилистых протоках легко было заблудиться или сесть на мель. С усилием преодолели дельту и оказались в основном русле широкой, полноводной реки.

Это произошло летом 1643 года. Начинался колымский период жизни Семёна Ивановича Дежнёва и его спутников.

Неведомая река встретила русских путников неприветливо, даже враждебно. Собственно, не сама река, широкая, серебристая и чистая, а настоящие её низовья, диковинные люди. Они толпились группами на правом берегу реки, что-то задиристо выкрикивали, угрожающе размахивали руками. Некоторые стреляли из лука в русских. Но хорошо, что берег располагался с наветренной стороны, и стрелы относились ветром в сторону и не попадали в цель. Несмотря на тёплую летнюю погоду, туземцы носили длинные меховые одеяния, их лица были в яркой татуировке.

Отправляясь в путь, Стадухин позаботился взять с собой толмача-юкагира. Русские прозвали его «Леха», так как плохо усваивали его труднопроизносимое и неблагозвучное юкагирское имя. Язык юкагиров заметно отличался от якутского, который многие казаки постепенно перенимали, поскольку многие из них были женаты на якутках. Из юкагирского языка они успели выучить только отдельные слова бытового обихода. Обычно же изъяснялись с аборигенами на невообразимой смеси якутского и юкагирского языков.

   — Что за люди, Леха? — спросил толмача Стадухин, указывая на берег.

   — Оленные люди, — не сразу ответил юкагир.

   — Что это значит? — въедливо допытывался Михайло.

Толмач жестом руки показал на стадо оленей, которые паслись в стороне от реки.

   — Якуты саха? — продолжая выпытывать Стадухин.

   — Ни, ни... саха ни.

   — Тогда юкагиры?

Толмач замедлил с ответом и не сразу пустился в пространные рассуждения, которые русские уразумели лишь приблизительно. Смысл этих рассуждений был примерно таков. Русские часто употребляют слово «юкагиры». Называют так и чуванцев, и ходынцев, и аннаулов, и оноков. Это разные племена, которые плохо понимают друг друга. Каждое говорит на свой лад. Может быть, эти люди, столпившиеся на берегу большой реки, чуванцы, а может быть, и ходынцы. Кто же их знает? Говорят, далеко за этой рекой, там где восходит солнце, живут люди, называющие себя анкалын или чавчу. Они носят меховые рубахи до колен, пошитые из шкуры оленя или морских зверей. Не этот ли кочевой народ появился на здешнем берегу?

   — Алёха, по-видимому, толкует нам про чухчей, — сказал, выслушав толмача, Дмитрий Зырян. — Наслушался о них от якутов. Ничьей власти чухчи не признают.

   — Так и не распознали, что за народец здесь обитает, — сказал, выслушав толмача, Стадухин. — Ясно одно — народец кочевой и воинственный. Не резон нам высаживаться на этом негостеприимном берегу.

   — Не стоит ли пугнуть туземцев «огненным боем»? — произнёс один из казаков.

   — Нет, не стоит, — жёстко возразил Михайло. — На стороне туземцев большое численное превосходство. А мы должны беречь порох. Неведомо, что ещё нас ждёт. Поплывём вверх по реке.

Кто-то пытался возразить. Стадухин объяснил своё решение:

   — Не резон нам селиться среди бродячих и воинственных людишек. Их трудно объясачить. Придём собирать ясак, а те людишки снимутся с насиженных мест и уйдут в тундру — ищи ветра в поле. Поищем селения оседлых.

   — Разумно решил Михайло, — произнёс Зырян, и многие согласились с ним.

Паруса приспустили, взялись за вёсла. На берегу туземцы оживились. Воинственные выкрики усилились. Многие туземцы бросились к лодкам. Оленные люди долго преследовали на лодках кочи русских, угрожая стрелами и воинственными криками. Только на третий день удалось казакам оторваться от преследователей. Кто они были, юкагиры или чукчи, источники не дают нам убедительного ответа.

   — Похоже, оторвались, — произнёс Стадухин и дал команду причаливать к берегу. Всё же распорядился, чтобы часть людей оставалась на борту кочей и была готова открыть огонь из пищалей, если покажутся с враждебными намерениями туземцы. Но преследователи больше не показывались. Видимо, повернули обратно.

Чахлая тундра, кое-где поросшая кустами тальника и карликовой берёзой, буйно зазеленела, расцвеченная полевыми цветами. Над озёрцами, соединёнными с Колымой протоками и поросшими камышом, взлетали стайки уток и гусей. Слышалось их крякание и гоготание. Назойливые стаи гнуса тотчас облепили казаков.

   — Митрий, распорядись костры разжечь. Да выбери место посуше, — приказал Стадухин Зыряну и подозвал к себе одного из молодых казаков. — Эй ты, как тебя...

   — Андрюхой меня кличут, — отозвался тот.

   — Задание тебе, Андрюха. Видишь стаю уток на озере?

   — Вестимо.

   — Настреляй к обеду.

Молодой казак взялся было за ручницу. Но послышался гневный окрик Стадухина:

   — А ну брось ручницу, размазня! Не пристало на каждую птицу пороховой заряд тратить. Ты бы ещё с мортирой на стаю уток пошёл. Соображай, парень, порох беречь надобно. А оружие охотника — лук со стрелами.

Михайло ещё долго ругал всякими обидными словами и поучал молодого казака. Тот понуро молчал.

   — Из лука-то стрелять умеешь?

   — Умею, батюшка Михайло, — робко отозвался казачок.

   — Какой я тебе батюшка? Не поп ведь. Ну с Богом, шагай.

Андрюха подхватил лук и колчан со стрелами и устремился к озеру. Охота закончилась полной неудачей. Молодой казак оступился в яму, наполненную болотной жижей, и тем самым распугал уток, которые взлетели над озерцом с тревожным кряканием. Вернулся он ни с чем, сполна испытав на себе стадухинский гнев. Михайло долго ругался и сквернословил, прибегая к самым непотребным и обидным словечкам. Остановил его Дежнёв:

   — Поостынь, Михайло, не кипятись. Тебе надо силы беречь. Малый ещё не набрался опыта.

Семён Иванович напомнил Стадухину, что Андрюхин отец, старый якутский казак, помер от неожиданной хвори. Андрюха рос без отца в нужде и лишениях и вот выступил в свой первый поход. А лет-то ему, когда поверстали в казаки, было всего семнадцать. С годами придёт и опыт, и казачья сноровка.

   — Ишь, какой защитничек выискался, — раздражённо буркнул Стадухин, но ругаться не стал. Казаки знали нрав своего предводителя и заметили, что Михайло редко нападал на старых и опытных казаков, таких как Дежнёв. Не повышал на них голоса, считался с ними. Обычно он отыгрывался на молодых и новичках, вроде Андрюхи. Им-то и суждено было испытать на своей шкуре всю тяжесть стадухинского характера.