— Ты хорошо говоришь, Семён. Наверное, ты хороший человек. — Абакаяда умолкла и нахмурилась, думая о чём-то своём. Они плыли против течения. Дежнёв сильными взмахами весла управлял долблёнкой. Когда якутка заметила его усталость, взяла у него весло и сама стала грести не хуже его. Семён Иванович залюбовался её сильными размеренными движениями. Как видно, грести ей было не впервые.

Места по ленским берегам на подступах к Якутску были сравнительно обжитыми. На пути Дежнёва попадались несколько якутских поселений, паслись стада скота. Местность здесь была ровная, низменная. Лесная опушка тянулась вдоль берега зубчатой кромкой. Иногда в хвойные массивы вклинивались куртины берёзы и ольхи с желтеющими листьями.

Вот показались на берегу рассыпанные в беспорядке избы посада, а на некотором отдалении от берега частокол, окружавший острог, и луковичная главка деревянной церковки.

Абакаяда хотела было попрощаться с Дежнёвым и пуститься в обратный путь. Но Семён Иванович удержал её.

   — Повремени. Позволь сделать тебе подарок.

   — Какой ещё подарок?

   — А вот увидишь. Пойдём на торжище.

Гостиного двора в Якутске ещё не было. Купеческие лавки и амбары беспорядочно рассыпаны по торжищу. На пути Дежнёва встречались знакомые казаки и торговые люди. Они с любопытством разглядывали его спутницу и отпускали шутки.

   — Где ты, Семейка, такую красотку отыскал?

   — Видать, заарканила добра молодца.

Семён Иванович отделывался ответными шуточками. Он привёл Абакаяду к Исайке Козоногову, приказчику одного из богатых сибирских купцов. Козоноговская лавка выглядела убого. Два свёртка сукна на прилавке, десяток восковых свечей, пара грубых мужских сапог, подбитых железными подковками, да бараний полушубок на гвозде, вбитом в стену, да ещё кое-какая кухонная утварь на полке — вот и всё, чем богата лавка. Но Семён Иванович знал секреты козоноговской торговли. Его амбары и кладовые были битком набиты всякой всячиной — от охотничьего пороха и рыболовных снастей до женских украшений и лампадного масла. И если посетитель мог толково объяснить Исайке, что бы он хотел купить, приказчик коротко отвечал — «непременно будет» и исчезал на время. То ли открывал один из своих вместительных амбаров и рылся в его бездонных закромах, то ли бегал по соседним торговым людям, но всегда возвращался с запрошенным товаром.

   — Зачем тебе понадобился Исайка, казак? — спросил Дежнёва приказчик.

   — Не понадобился бы, прошёл мимо, — ответил Семён Иванович. — Да вижу, что напрасно зашёл к тебе, Исай. Не велик у тебя выбор.

   — Не смотри на мой выбор. Скажи, что тебе надобно. Из-под земли достану.

   — Достанешь ли? Нужны мне сафьяновые сапожки, расшитые красивым узором. И непременно из красного сафьяна. Хочу царский подарок вот этой девице сделать.

   — Невелика диковинка. В моих амбарах таких сапожек нет. А имеются они у Харлампия Забалуева, соседа моего.

   — Откуда знаешь, что у Харлампия такие сапожки есть?

   — Исайка всё знает. Забалуев похвастал мне, что попадья покупала у него днями красные сафьяновые сапожки для младшей поповны.

Приказчик оставил в лавке помощника и сам исчез.

   — Подарю тебе новые сапожки, не сапоги — загляденье, — пообещал Дежнёв Абакаяде, посмотрев на её старые, запущенные и латаные-перелатаные сапоги из конской кожи мехом наверх. По-якутски такая обувь называлась саары.

Исайка вернулся не скоро. Принёс две пары сапог из красной сафьяновой кожи, расшитых по голенищам замысловатым узором. Как раз о таких и мечтал Семён Иванович. Он усадил Абакаяду на лавку, снял с её ног старые сапоги, ласково прошёлся ладонями по её крепким мускулистым икрам, коленям. Появилось шальное желание. Поцеловал бы колени, если бы не присутствие Исайки. Колени были такими круглыми, манящими, и сама девушка пахла здоровой женской плотью. Но Исайка, известный болтун и сплетник, мог растрезвонить об этом на весь посад.

Дежнёв сам взялся примерять девушке новые сапожки. Одна пара оказалась слишком мала. У Абакаяды оказалась довольно большая ступня. Другая пара была несколько великовата.

   — Подойдёт, коли станешь подкладывать травяную подстилку, — уверенно сказал Семён Иванович. — Нравится тебе мой подарок?

Абакаяда засмущалась и быстро произнесла что-то невнятное. Дежнёв догадался, — конечно, сапоги ей понравились. Такие красивые в узорах сапожки ей ещё никогда не приходилось видеть. Но чём она заслужила этот ценный подарок?

Дежнёв не стал разубеждать девушку, а про себя подумал: «Ты многого стоишь, ленская красавица!» И сказал ей:

   — А ну пройдись по избе, чтоб мы с Исайкой могли полюбоваться на тебя.

Якутка прошлась неуклюже, неумело — всё оттого, что такая обувь на каблуке была ей совсем непривычна. А после этого начался торг. Исайка просил за сапожки высокую цену в соболиных шкурках. Дежнёв давал только половину этой цены. Приказчик клялся и божился, что ту цену, которую он запрашивал с Семёна, заплатила попадья за точно такие же сапожки для поповны.

   — Врёшь ведь, Исайка, — возражал ему Дежнёв. — Не могла попадья столько заплатить.

Торговались долго, утомительно. В конце концов сошлись на средней цене. Подарок остался у Абакаяды.

   — А женскими платьями, полотняными, суконными не торгуешь? — спросил у приказчика Семён Иванович.

   — Чего нет, того нет в моей лавке. Если хочешь свою красотку русским платьем порадовать, иди к швее.

   — Кто лучшая швея на посаде?

   — Известно кто. Степанидушка, псаломщикова жёнка. Ей муженёк Феогност помогает. Знаешь, где они живут?

   — Знаю.

К псаломщице Степаниде часто обращались казаки, женившиеся на якутках, стараясь приучить своих жён к русскому образу жизни, к русскому платью. Захотелось и Семёну Ивановичу порадовать Абаякаду ещё одним подарком — русским платьем или сарафаном.

У швеи оказался запас уже пошитой женской одежды, покрашенной растительными красками в разные цвета. С красивой вышивкой. Степанида была искусным мастером. Она внимательно оглядела якутку и высказала своё мнение.

   — Тебе, девочка, будет к лицу тёмно-синий сарафан с широким подолом со сборками и светлой нашивкой на груди. Твои штаны к сарафану никак не подойдут. Наши русские бабы таких штанов не носят. Разве только в зимнюю стужу...

Швея увела смущённую якутку в угол за полотняную занавеску, заставила раздеться и предложила ей нарядный сарафан из тонкого крашеного полотна. Через некоторое время Степанида вывела девушку из-за занавески. В новом тёмно-синем сарафане и красных сафьяновых сапожках Абакаяда не могла не вызвать восхищения Дежнёва.

   — Нравится тебе мой второй подарок? — спросил он якутку.

   — Не знаю, — неуверенно ответила она. — Женщины саха никогда не носили такой одежды. В ней же холодно зимой.

Степанида оглядела якутку со всех сторон, заставила пройтись и заметила:

   — Сарафан шился на более дородную женщину. Придётся его ушить в талии. Раздевайся, девочка, и посиди пока за занавеской. А я мигом... Потолмачь ей, казак, мои слова.

Расставаться с кожаными штанами Абакаяда не захотела. Без них было бы и непривычно и холодно по осенней погоде. Сарафан она не сняла, но надела поверх его кожаную куртку.

О цене за сарафан Дежнёв договорился с псаломщицей легко. Степанида не была женщиной жадной, прижимистой. Она была искренне убеждена, что, обшивая якутских женщин на русский лад, она делает доброе, богоугодное дело. Разве эти женщины не идут под венец с русскими мужьями?

Когда выходили из псаломщикова дома, Степанида доверительно спросила Семёна Ивановича:

   — Когда придёшь крестить свою суженую? Я бы могла стать ей крёстной матерью. Хорошая девушка, хоть пока и бусурманка.

   — О чём она? — поинтересовалась Абакаяда, когда они отошли от псаломщикова дома.

Теперь Дежнёв смутился и не сразу нашёлся что ответить.

   — Сказала, что ты ей понравилась. Ты, говорит, хорошая девушка.