В Тюмень направился для дальнейшей службы и сотник, который привёл новобранцев из Великого Устюга. Другие казаки отправились на север — в Пелым и Березов, на среднюю Обь — в Сургут и Нарын, Кетский острожек и Томск на правых обских притоках. В томскую партию попал и Алекса Холмогоров.

Оставшимся служить в Тобольске Сулешов вновь устроил смотр, на этот раз — дотошный, придирчивый, проверял, искусны ли новобранцы в верховой езде, хорошие ли гребцы, метко ли стреляют из лука и огнестрельного оружия. Остался проверкой недоволен, сдержанно выругался, но обнадёжил:

   — Не унывайте, мужики. Сделаем из вас добрых казаков, научим всем премудростям, какие положено вам знать.

Затем воевода разбил новичков на небольшие группы человек по десять-двенадцать. Во главе каждой группы поставил опытного десятника или полусотника. Дежнёв и Кольчугин попали к полусотнику Татаринову. Корней хотел было напомнить про свой отменный писарский почерк и желание попасть в воеводскую канцелярию. Но воевода прервал его, не выслушав до конца:

   — У нас так заведено, казак... Всякий писарь, подьячий прежде всего должен быть хорошим воином, наездником, метким стрелком. Освоишь военную науку, вспомним и про твой красивый почерк, если возникнет нужда в писцах.

Всё же обнадёжил воевода Корнея. Хмурое лицо его смягчилось в улыбке.

Татаринов — чернявый, невысокого роста мужичонка был нрава весёлого, живого. Когда слишком заводился, начинал говорить с нерусским акцентом, путая и глотая слова. Он увёл свой небольшой отряд на крутой берег Иртыша. Начал со знакомства.

   — Зовут меня Лексашка, то бишь Александр. А по реестру Татаринов.

   — А почему ты Татаринов? Откуда прозвание такое? — спросил с наглецой Корней.

Полусотник никак не смутился и ответил невозмутимо:

   — Недогадливый ты, а ещё казак. Татарин я чистопородный. С нижней Камы. Звали меня сперва Ахмедом, Ахмедкой. А поступил на государеву службу, крестился и стал Лександрой. Как фамилия, спрашивает меня воевода. Отвечаю: у нас, татар, нет никаких фамилий. А у нас без фамилии никак невозможно, возражает воевода. Придумаем тебе фамилию. Будешь Татаринов.

Далее полусотник рассказал, что живёт он с семьёй в собственной избе, которую помогли ему поставить казаки. Среди них есть искусные плотники. Жена его — местная татарка, в крещении ставшая Настасьей. Семейным казакам разрешается жить по своим домам. Впрочем, и холостой, если он долго служит в Тобольске и на хорошем счету, может селиться на посаде у частного хозяина. А новички живут в общей гарнизонной избе.

Все казаки также представились полусотнику, назвали своё имя, откуда родом. Корней ответил уклончиво — северянин, откуда-то из-под Архангельска. Свои уроки Лександра начал с обучения казаков верховой езде. Северяне и особенно поморы были конниками далеко непервоклассными. На Севере, в Беломории, главное средство транспорта лодка, коч, дощаник летом, а не осёдланный конь. Зимой — сани-розвальни и опять-таки не осёдланный конь, а обозная лошадка. Татаринов же, как видно, был прирождённый конник, любил коней, верховую езду. Он терпеливо учил казаков, как обращаться с лошадью, садиться в седло и держаться в нём, если надо, без упора о стремена и при этом не упасть. А казаки на первых порах падали с лошади, больно ушибаясь.

   — Ой, шайтан тебя забери! Худой, совсем худой, сто раз худой из тебя казак. Где твои колени?

Татаринов сам проворно вскакивал в седло, освобождал стремена и, крепко упираясь коленями в бока лошади, проворно скакал по кругу.

В конце концов премудрость эту освоили. Падать с коня перестали. Лександра перешёл к отработке сабельного удара и сперва сам продемонстрировал пример в рубке тальниковой лозы. Ловко скошенная взмахом кривой казачьей сабли лоза вертикально втыкалась в мягкий грунт и оставалась стоять, как живая.

Рубка лозы первоначально давалась казакам плохо, как дело непривычное. Да мирный северянин или помор никогда и не держал в руках саблю. Корней неосторожным взмахом сабли рассёк своей лошади ухо. Рыжая кобылка болезненно заржала, вздрагивая. Татаринов напустился на Корнея:

   — Ты, шайтан, чурбан безрукий... Не понимаешь разве, ей же больно. Лошадь это, живая скотинка. Тебя бы так... Завопил бы, небось, на белый свет.

Татаринов любил лошадей. Он подошёл к пораненной кобылке, испуганно вздрагивающей и мотавшей головой, и долго гладил её по загривку и ласково уговаривал по-татарски. А потом, когда кобылка перестала вздрагивать, достал из сумки склянку с какой-то одному ему ведомой мазью, смазал ранку и приложил к ней листок подорожника.

После рубки лозы практиковались в гребле. Здесь никаких трудностей не возникало. Все казаки, жившие прежде на берегах северных рек, были отличными гребцами. Татаринов заставил плыть против течения, требуя при этом высокой скорости, преодолевать широкий Иртыш. Наступила осенняя пора, и река была неспокойная, хмурая, вся в волнистой ряби. Но и с греблей казаки отлично справились. Татаринов выражал своё одобрение, шумно восклицая:

   — Вот это якши, казаки!

Потом занимались стрельбой из лука и огнестрельного оружия. И здесь проявились свои трудности. Простые северяне были мало знакомы с огнестрельным оружием. Ручницы-самострелы, карабины, пищали или пистоли можно было встретить только в богатых купеческих домах или у тиунов, не считая служилых стрельцов и казаков. А простые северяне обычно охотились на зверя с луком-самострелом, с помощью всяких ловушек, западни, а на медведя ходили с рогатиной. Стрельба из огнестрельного оружия требовала большой сноровки. Стреляющий должен был заранее забить с помощью шомпола в канал ствола пороховой заряд и пулю, насыпать на полку пороха в качестве запала и только тогда прицелиться и высечь кремнёвым курком искру для воспламенения запала. На это уходило несколько минут. И цель могла за эти драгоценные минуты переместиться или вовсе исчезнуть. А наставник требовал от стрелка быстроты и точности. На крутом речном обрыве, на ветках молодых лиственниц были развешены мишени — дощечки с нанесёнными на них яркой краской кружочками.

Когда казак проявлял медлительность, неточно прицеливался и не попадал в кружочек, наставник выходил из себя, ругался, путая русские и татарские слова. А сноровистых и метких стрелков поощрял улыбкой и добрым словом. Из всех казаков он выделял Дежнёва и Кольчугина.

Семён Иванович приобрёл некоторые навыки стрельбы из огнестрельного оружия во время полярного плавания на коче купца Воскобойникова и зимовки на Вайгаче. Пришлось тогда поохотиться на белых медведей и северных оленей. И Корней не раз брал в руки огнестрельное оружие. Поэтому оба показали успехи в стрельбе лучшие, чем были у других.

Иногда воевода отзывал Татаринова потолмачить. Бывало, возникали осложнения с татарской частью населения или приходилось разбирать челобитные татарских мастеровых или торговцев, обращавшихся в воеводскую канцелярию со всякими просьбами. А бывало, из южных степей приходили с повинной смутьяны, пожелавшие покончить с воровством и осесть где-нибудь для мирной жизни.

Воевода терпеливо беседовал с каждым таким повинившимся, а Татаринов переводил беседу. На время этих отлучек наставника его уроки прерывались, и Дежнёв и его товарищи привлекались в бригаду плотников, которые рубили две новые гарнизонные избы. Гарнизон Тобольска увеличивался, и помещений для всех казаков уже не хватало. Стрельцы считались привилегированной частью гарнизона, были лучше вооружены и жили обычно по частным домам. Многие из них имели семьи.

Семён в плотницком деле мог посостязаться с любым отличным плотником, усвоив это ремесло от отца. Поэтому и в дальнейшем его нередко привлекали к плотницким работам. Зато Корней плотник был некудышний. Обладая недюжинной физической силой, он предпочитал таскать брёвна и выполнять всякие подсобные работы.

А тем временем Дежнёв имел возможность присмотреться к Тобольску. В те времена город был ещё деревянный. Великолепные белокаменные храмы, гостиный двор, палаты, кремль — всё это появится несколько позже. Когда много лет спустя постаревший Семён Иванович проследует из северо-восточной Сибири через Тобольск в российскую столицу, он увидит совсем иной город на Иртыше. Пройдёт время, и прославит своё имя тобольский зодчий, картограф и писатель Семён Иванович Ремезов. Его ещё не было на свете, когда Дежнёв и его спутники впервые достигли города на Иртыше.