В рубке я увидел, что Рив плачет, спрятав лицо в подтянутых к груди коленях.

– Рив, что случилось?

Он ничего не ответил на этот мой вопрос. Тогда я заставил его распрямиться и, ничего больше не спрашивая, пристегнул к креслу. Сам я занял свое место, приподнял катер и направил его на малой высоте к океану. Хотя я больше и не спрашивал ничего у Рива, он принялся рассказывать сам. О том, как его приняли, что ему говорили, как угощали обедом, несмотря на то, что он отказывался. И что Нис кормила его из ложечки. Все это он рассказывал, не прекращая всхлипывать. А уже потом, когда мы поднялись в космос, он замолк и заставил себя успокоиться. Я же сказал ему:

– Пока живешь, надежда тоже не умирает. Это старая истина, но все равно верная.

– Вик, оказывается, она все это время меня помнила, представляешь? А я, если честно сказать, и не вспоминал почти никогда. Даже когда тебе про себя рассказывал, только слегка упомянул.

– Знаешь, Рив, у нас говорят, что зачастую получаешь поддержку не от того, от кого ждешь, а от того, от кого не ожидаешь.

Рив посмотрел на меня все еще мокрыми от слез глазами и сказал:

– Командир, не нужно меня жалеть, жалость это хуже ненависти.

Я отметил, что он назвал меня так, как ни разу еще не называл, и тогда я ответил.

– Командир не может жалеть тех, кто его так называет, он просто обязан о них заботиться.

После того полета в Тальгир, Рив немного изменился, даже внешне. От меня он просто требовал работы, которую он смог бы делать. И тогда я разрешил ему работать с Рэем, помогать тому в интерпретации полученной информации. Для Рэя сам мальчишка был объектом психологических исследований, и Рэй от такого сотрудничества не отказывался. К тому же, через два дня после возвращения Рэй начал операцию.

В тот день я проводил Рива в операционную, где уже стоял подготовленный мною куб, сразу для двух рук. Заходя в операционную, Рив побледнел.

– Побаиваешься? - спросил я, снимая с него рубашку.

– Немного.

– Ничего удивительного, если бы знал, каково тебе будет, боялся бы сильнее.

– Сегодня больно не будет, - сказал Рэй, - потому что еще можно применять обезболивание.

– Утешил, - сказал ему Рив.

Я усадил мальчишку на табурет перед кубом, открыл отверстия для рук:

– Давай засовывай сюда свои обрубки сам. Нет, не так, а вместе с локтями, и как можно дальше.

Я закрепил плотно облегающие манжеты у почти что самых его плеч. Пристегнул его двумя ремнями к кубу и к табурету. Отрегулировал высоту последнего так, чтобы мальчишке не было неудобно.

– Ну, как, Рив, ничего не жмет, не давит?

– Нормально.

– Ну и хорошо. Я буду в соседнем помещении, буду все видеть и слышать.

– Рэй, ты меня усыпишь?

– Нет, этого не требуется. Но вот частично обездвижить придется, но говорить сможешь.

Я вышел в контрольное помещение и плотно закрыл дверь. Сел в кресло, включил экраны. На них была видна и сама операционная, и Рив крупным планом, и то, что происходит в кубе. Я видел, как Рэй сделал мальчишке несколько инъекций, и тот замер, максимально расслабившись. Потом я наблюдал довольно неприятное зрелище. Тонкими движениями манипуляторов, Рэй удалил с обрубков кожный покров, рассек им же наращенную соединительную ткань. Потом начал наполнять куб специальным раствором.

– Вик, - обратился ко мне Рэй, - отвлеки его чем-нибудь. Помнишь ведь наверно, как тебе делали такое.

Я помнил, что тогда один из врачей рассказывал мне какую-то длинную и запутанную историю, но не представлял, зачем это было нужно, мне просто казалось, что он просто очень любит поговорить.

– Рэй, может быть лучше показать ему какой-нибудь фильм?

– Это было бы просто, но экран нарушит работу анализаторов. И к тому же, мое внимание сосредоточено сейчас на другом.

– Хорошо, тогда я расскажу ему то, что обещал. Сколько ты его сегодня будешь держать?

– Думаю, что трех часов на сегодня будет вполне достаточно.

– Нормально.

Я включил с пульта динамики в операционной и задал вопрос:

– Рив, как ты себя чувствуешь?

– Вик, это ты? - спросил он слегка заплетающимся языком.

– Да, это я.

– Весь как будто деревянный стал и ничего не чувствую.

– Ну и хорошо. Рэй уже начал.

– А долго это будет?

– Он сказал, что на сегодня хватит и трех часов.

– Так долго. За три часа я тут от безделья чокнусь.

– Не чокнешься, я тут, рядом. И сейчас я хочу рассказать тебе о себе.

– Сейчас? Нашел время.

– А чем оно хуже любого другого. Надо же тебя хоть чем-то развлекать.

– Лучше бы книжку какую-нибудь или фильм.

– Рэй занят не этим. К тому же, сам знаешь, что книжек здесь нет, а Рэй говорит, что экран стал бы нежелательной помехой.

– Но то, что ты хочешь рассказать, не развлечение.

– Тогда отвлечение, какая разница.

– Большая.

– Ну да ладно. Рэй тебя не один день мучить будет, времени будет предостаточно, чтобы рассказать много чего.

– Тогда я слушаю.

Я рассказывал медленно и даже чересчур подробно. Сейчас я, обладая подготовкой звездного разведчика, при желании мог вспомнить любой эпизод своей жизни, в любых подробностях. Зная, что Рива этот рассказ заинтересует, я старался растянуть его на все дни операции, и сегодня рассказал только небольшую часть своего раннего детства. Рэй сказал мне на экране в виде строки, что он уже заканчивает.

– Ну, все, Рив, сегодня я заканчиваю рассказывать. Еще несколько минут, и Рэй тебя освободит.

– Вик, хочу тебя спросить, как тебе удается запомнить столько подробностей?

– Любой человек их запоминает. И ты тоже не исключение. Нужно уметь не запоминать, а вспоминать.

– Что-то не верится.

– Тем не менее, это так. Под гипнозом даже нетренированный человек может вспомнить даже то, что видел много лет назад и не обратил на то ни малейшего внимания.

– А тренированный.

– Вплоть до своей жизни в утробе матери. Да, да, Рив, я не вру.

– Вик, а ты можешь научить меня вспоминать?

– Вообще-то могу, но на это потребуется много времени… Рив, ты что-то хочешь вспомнить?

– Может быть.

– Можно обойтись и без обучения, одним только гипнозом.

– Нет, я сам хочу управлять своими воспоминаниями.

– Рив, сейчас Рэй сделает тебе растормаживающую инъекцию. Но не дергайся, я сейчас войду.

Я вошел как раз в этот самый момент. По всему телу у мальчишки прошла волна мелких и непроизвольных сокращений. Одновременно Рэй нейтрализовал и обезболивание, Рив от этого только ойкнул.

– Больно? - спросил я у него.

– Нет, но только щиплет.

– Так и должно быть, это скоро пройдет. - Я расстегнул ремни и ослабил манжеты у него на руках, - вытаскивай руки.

– Не могу, все мускулы затекли.

Тогда я взял его за бока, приподнял, вытащил из куба и с табурета и поставил на ноги. Он снова ойкнул и привалился спиною ко мне.

– Задница затекла, - усмехнувшись, прокомментировал он и тут же уставился на свои руки. На них была аккуратная повязка из биопласта. Остальные же руки были липкие от раствора, в котором проходила операция.

– Что, смотришь, удлинились или нет? - это сказал через динамики Рэй.

– Смотрю.

– После первого дня ничего еще не заметишь. А ну, брысь отсюда, ходячие инфекции.

После визита в Тальгир, Рив больше не боялся спать в каюте один. Но по утрам все равно старался проснуться раньше меня, пробраться в мою каюту, когда я еще сплю, и будить. А потом забраться ко мне под одеяло и "секретничать" на отвлеченные темы.

И каждый день я отводил его в операционную, где Рэй продолжал растянутую на много дней операцию. Через пару дней после первого, время, проводимое там, увеличилось до полной четверти суток. Приходилось обходиться только частичной анестезией, но Рив терпел боль, даже не подавая виду. Мне же потом говорил, что еще несколько дней и совсем привыкнет к боли. И каждый день я продолжал свой рассказ, а он внимательно слушал его.