Вдруг дверь в зал приоткрылась. Лера поняла это по ворвавшемуся из коридора шуму и качнувшимся бархатным занавесям. Вошедший из-за этих занавесей ещё не показался, но девушка вдруг задохнулась от ощущения воспарившей куда-то к потолку души, причём взлёт совершился с такой скоростью, что сама девушка за душой не успела и теперь с трудом унимала бешеное биение сердца в груди, хватая ртом воздух.

– Елисей, проходите, не стесняйтесь, – хорошо поставленным томным голосом проговорила замдекана. – Мы ещё не начали.

– Я не хотел вас прерывать, – проговорил юноша, шагая в полумрак зала.

Это и в самом деле был Он. И Он был великолепен в своей покорной вежливости и готовности покинуть эту священную обитель по первому требованию. Собрав взгляды всех присутствующих, он прошествовал к свободному месту, коих было предостаточно, и опустился на стул.

– И так, повторюсь, я предлагаю сотворить совместными усилиями небольшое сценическое поздравление для нашего факультета, – продолжила прерванную речь замдекана. – Я предлагаю каждому сейчас вынести свои идеи на обсуждение, мы составим сценарий и выступим перед зрителями по очереди или же цельным номером. Кто хочет что-то предложить?

После некоторой паузы, ясно обозначившей градус энтузиазма инициативной молодёжи, поднялась одна рука. Вика из четвёртой.

– Мы впятером можем устроить небольшое танцевальное шоу. Мы все смотрели «Танцы на ТНТ», а наш Артур занимается брейкдансом.

– Отлично! – театрально всплеснула руками Эмилия Викторовна. – Следующий!

Дальше пошло легче. Кто-то вызвался написать скетч, кто-то – спеть под минус, а Трепетный Юноша из числа поклонников Елисея даже предложил себя в качестве начинающего жонглёра.

Лера вместе с парой таких же инициативных, но безыдейных сокурсниц вписалась в постановку обещанного Тимуром скетча. После этого снова воцарилась тишина.

– Елисей, вы один остались, – напомнила замдекана.

– Всегда особого приглашения ждёт, – шёпотом фыркнула Вика соседке, тут же заработав гневные взгляды от Леры и Трепетного Юноши.

– Я бы хотел исполнить песню, – заговорил Елисей рокочущим баритоном, который так любила Лера, и который всегда коробил Лину. – Я написал её в честь одного важного для меня человека.

– Ну, если этот человек учится на нашем факультете, то это будет прекрасно, – Эмилия Викторовна с восторгом воззрилась на парня.

– Учится, – кивнул Елисей.

Сердце Леры нырнуло к полу, ударилось в пятки и, видимо, обнаружило там батут, ибо тут же подпрыгнуло обратно. Со скоростью баллистической ракеты промелькнули мысли: «О ком же он? А если обо мне? Но он на меня даже не смотрел…»

– Я играю на гитаре, – меж тем продолжал Елисей. – Мне понадобится микрофон. Звукорежиссёр, надеюсь, у нас есть.

«На гитаре играет. Я так и знала, что он по-настоящему творческий, – подумала Лера. – Дорого бы дала, чтобы узнать, какой стерве он посвятил свою песню».

– Звукорежиссёр есть, – ответил вместо замдекана Трепетный Юноша. – Хотя на прошлом мероприятии могло показаться обратное. Алексей Петрович не всегда верно оценивает результат своей работы.

– Думаю, на репетициях мы всё это отработаем, – чуть недовольно проговорила профессор Вельман. – Осталось назначить дату первого сбора…

– Линчик, что мне делать? – спросила Лера, задумчиво глядя в чай.

Он был цвета тёмного янтаря, как глаза Елисея, в нём плавали звёздочки бадьяна, цедра лимона и стружки корицы. Пиала приятно грела ладони после прогулки по декабрьскому морозу. Сама Лера сидела, скрестив ноги, на жёсткой узкой кровати в комнате номер семьсот семь студенческого общежития. То, что по этому адресу обитала Лина, было видно в каждой детали, начиная с тех же пиал, разрисованных индейскими узорами. Лоскутное покрывало под Лерой гармонировало с лоскутными же ковриками на стене и полу, на столике, замаскированная от комендантских проверок, пряталась плитка для заваривания кофе, на окне покачивались сразу пять ловцов снов разного калибра и мелодично позвякивала музыка ветра. Обе соседки Лины давно смирились с её яркой индивидуальностью и научились ей наслаждаться. Они, впрочем, редко появлялись здесь. Обе были на курс старше, и у обеих уже была вполне сложившаяся личная жизнь вне потёртых стен общаги.

Анжелина сидела прямо на полу, тоже скрестив ноги и вооружившись пиалой. Огненные волосы щекотали ей плечи, с которых то и дело сползала плетёная из бирюзовых и зелёных нитей кофточка. Волосы Лина обрезала к первой зимней сессии, ужаснув мать и окончательно порвав с ангельским образом. Непослушные, постоянно вихрившиеся, будто языки пламени, волосы теперь никак нельзя было собрать в строгую косу, «приличествующую скромной девушке из хорошей семьи».

В который раз, глядя на неё, Лера подумала, не перекраситься ли ей в рыжий. Но потом вспомнила, как родители комментировали этот цвет, мол его носят только шлюхи, и поняла, что её и домой могут с таким цветом не пустить.

– А в чём, собственно, проблема? – Лина подняла на подругу зелёные глаза. – Ты хотела видеться с ним чаще, вот теперь видишься. Целых два раза в неделю. Правда вы там такой фигнёй занимаетесь! – она хихикнула.

– То есть, как ты два года назад на студенческой весне отжигала, нормально было, а мы – фигнёй? – весело возмутилась Лера.

– Так я молодая была, глупая! Теперь меня к Вельман на капустники только в гробу можно принести. Так в чём проблема?

– В том, что он меня не замечает, – снова погрустнела Лера.

– Ну подойди, поговори с ним, сложности, тоже мне.

– Я пыталась. Про погоду там, про песню его… Односложно отвечает и всё. Не интересна я ему. Да и понятно, там, блин, Танька с Викой… Он песню свою кому-то из них написал. То на одну, то на другую смотрит, когда поёт.

– Так может, обеим? Знаешь, мужики тройнички-то любят, – фыркнула рыжая, едва не расплескав чай.

– Он не такой! – вспылила Лера. – Он же не по задницам их шлёпает, а песни пишет. Он романтик.

– Ага. Видели таких. Мокрый лес, пьяные песни и вся жопа в комариных укусах потом. На фиг такую романтику, – Лина переменила позу, и из-под длинной оранжево-зелёной юбки на миг показались носки в красно-жёлто-зелёную полоску.

– Блин, Линка, вечно ты всё опошляешь. Говорю тебе, он не такой.

– Ты мысли его что ли читала? Ладно, не такой, так не такой. А не замечает, так подойди и на колени сядь. Точно заметит.

– Что я, проститутка, сама на парня вешаться? – сморщила носик Лера.

– Нет, подруга, ты не проститутка. Ты дура. Вот не получается с ним, так может, тебя сама судьба бережёт. Он же зациклен на самолюбовании. Такие парни в постели, между прочим, так себе.

– Линка!

– Что, «Линка»? Или ты собираешься с ним только за ручки держаться и стихи читать?

– Не, ну это только сначала… – смутилась Валерия, тут же припомнив строчки, написанные бессонной ночью после вчерашней репетиции. В последние полгода ей вообще как-то легче стала даваться поэзия.

– Ну вот и я о чём. Представляешь его в постели? Он же будет только о красивых позах думать!

– Линка, блин! – Лера густо покраснела.

Её всегда смущала раскованность подруги в этих вопросах, ещё с тех пор, когда они только познакомились на летних подготовительных курсах перед поступлением. Лина тогда ещё ни с кем не встречалась, но уже свободно говорила об этом так, будто знала всё на личном опыте. Валерия же, мало того, что до сих пор, одна из немногих на курсе, оставалась невинной, так ещё и выросла в семье, где эта тема была под строгой цензурой. Родители – профессора старой закалки – считали дурным тоном не только называть некоторые вещи своими именами, но даже намекать на них.

Однако не думать о таком Лера, конечно, не могла и не раз представляла себе первую ночь с Елисеем. Конечно, это будет при свечах, он будет говорить ей о любви, читать стихи и… да, всё непременно будет в красивых позах. И фантазии эти стали куда ярче после того, как она впервые услышала, как мужчина её мечты поёт. Сильный звучный голос был полон скорби до краёв, и уже две репетиции для Леры прошли в аду. Она смотрела, как с этим безумно эмоциональным исполнением, с этими невероятно поэтичными словами про королеву, крылья и падение на скалы он смотрит не на неё. Как бы она хотела, чтобы однажды он спел это ей… наедине…