Попрощавшись с провожающими их Карпухиными и Козинскими, лучановские ревизоры разошлись по своим гостиничным номерам, но Галушкин вскоре выскользнул на улицу – его голова была ясна как никогда, тело звенело от силы и бодрости, а душа ждала и надеялась на чудо.

Ловкой черной кошкой бесшумно прокрался он по городским улицам – мимо странного здания лучановской мэрии, где он впервые ощутил не свою избранность, а общность – с людьми, с прошлым, со страной; и хотя это пока больше пугало его, но он уже начинал понимать, что свобода не всегда дает выбор, чаще, она вынуждает человека исполнить свой долг, исполнить тихо и буднично, без признания и оваций.

Мимо пространственного портала «ОНОРЕ», где эти странные провинциалы креативили от души и с легким французским прононсом, на раз переплевывая все столичные тусовки, вместе взятые, и, самое странное, им совсем не нужно было притворяться кем-то.

Мимо вечного Ленина, замершего на своей площади, как и в каждом российском городе, прямо туда к бетонным плитам, где воскресной ночью дьявол искушал двух чиновников, а они даже не сопротивлялись.

А вот и темный, одуряющий запахами городской парк, забытый и заброшенный лучановцами на целую ночь в одиночестве, старый деревянный заборчик, местами покрашенный свежей зеленой краской и деревянные кресты вперемешку с редкими маленькими металлическими конусами с красными звездочками и современными гранитными и мраморными памятниками.

Галушкин остановился, ощущая, что звериная шерсть стекает с него как подтаявшее масло. Это было место только для людей, живых и мертвых, но людей – городское кладбище. Не понимая зачем, но он все шел и шел туда, где чернела свежая могила старого учителя, усыпанная еще живыми цветами и венками. Невидимый голос шепнул: «Стой и молчи!» и Галушкин замер, не в силах отвести глаз от огромного, бездонного и теперь уже вечного горя.

В нашем мире полно бед и несправедливостей – мы прячемся от них, убегаем и забываем, но все равно наши сердца рвутся на части, когда умирают дети и плачут старики. Сидя прямо на цветах, старый армянин выл как побитый бездомный пес, приползший умирать на могилу своего хозяина. У него ничего больше нет, и уже не будет, даже Бог не сжалится над ним – ведь грех искупается не любовью, а покаянием, а как покаяться, не предав любимого?!

Галушкин захлебнулся пониманием и болью – все есть и будет вечно, и звезды не рухнут с небосвода, и снова наступит утро, но старик будет ждать только ночь и шептать самому себе – ведь больше некому: « А может, я не проснусь…».

Но надежда еще не оставила грешника – когда Галушкин тихо ушел с кладбища, к старому армянину подкралась тень с бездонными черными глазами и прошептала страшные слова. И старик слушал их и оживал, и не молил больше о смерти. А когда луна выбелила кладбищенскую землю, можно было увидеть, как он обнимал хрупкую девушку, почти ребенка, и твердил непрерывно: «Все будет хорошо. Мы все исправим».

Удивительно чистое, до скрипа, утро захватило Лучаны – только яркие краски, четкие, резкие контуры, никаких полутонов и намеков – словно весь город надел очки от близорукости. Долой все секреты и тайны, меланхолию и тоску! Наш разум – наше самое эффективное оружие, правда, и самое страшное!

Громоздкое, слепленное еще в конце восьмидесятых из серых бетонных плит здание средней школы номер два с чмоканьем и свистом всасывало в себя как спагетти свободных и беззаботных, наивных и бесстрашных, уверенных и самонадеянных лучановских жителей мужского и женского пола, восемнадцати лет отроду. Если вы действительно хотите ощутить счастье на вкус, запах, цвет и текстуру, то прикоснитесь, хотя бы на миг, к веселой, пульсирующей разноцветьем и огнем как разукрашенная новогодняя елка, стайке выпускников российских школ. Конечно, более явно это чувствуется на выпускных балах и последних звонках, но и в наступивший августовский день эта группа парней и девчонок будила острые и нежные чувства в душах всех, кто их видел: «А когда-то и мы ведь тоже…».

А что тоже? Что мы хотели и что смогли? Вот то-то и оно…

Но все равно, каждый год миллионы российских выпускников уверены, что смогут сделать этот мир лучше и честнее для себя и всех остальных, а может у них и получится!

Сашенька Карпухина, а точнее – Александра Витальевна Карпухина, преподающая уже третий год иностранный язык в средней школе номер два, пересмеивалась, перешептывалась, ободряла и поддерживала сразу всех толпящихся в школьном холле выпускников две тысячи шестнадцатого года:

– Хорошо, Светлана! Давай поговорим, но времени у тебя мало – пора определяться с вузом. Ничего страшного, Вика, подготовишься и пересдашь математику на следующий год, но ты все-таки подумай – может и не только Москва. Нет, Кристина, иностранный не для тебя, ты и ЕГЭ не сдашь! Ну что, целевики, вас уже можно поздравить?

– В выходные уезжаем, медицина ждет!

– А где Виктор, где Никита, Алина?

– Да что вы все об этой воображале переживаете, ей сейчас не об институте надо думать!

– Заткнись, дура!

– А ты, Витька нам рот не затыкай! Твоя ненаглядная недотрога от кого…

– Сейчас вы свое хайло заткнете, кобылы!

Рыжий веснушчатый парнишка буквально за волосы вытащил двух крепких девиц в вечернем макияже из школьного холла. Вика и Кристина визжали и царапались, но узкие мини юбки держали их намертво, пришлось смириться, и перепалка продолжилась уже за школой:

– Вы чего тут киснете? Москва вас заждалась!

– А твоя-то принцесса уже на улицу показаться не может! И с чего ты взял, что она твоя?!

– Точно! Трясутся все с ней как с писаной торбой! Да у нее кроме папашиных денег ничего и нет – ни рожи, ни кожи!

– Не твоего ума дело! Хотя о чем я? У вас обеих вместо голов задницы приделаны!

Ответный жалкий мат двух фрейлин Алевтины прервали звуки звонких пощечин. Играя желваками, рыжый парень по имени Виктор Пирогов продискриминировал собеседниц уже окончательно и бесповоротно: « В общем так! Еще раз про Алину что-нибудь вякнете, я вам ваши стринги на голову напялю – им там и место!». Круто развернувшись, Витька зашагал прочь уверенным мужским шагом, а на все вопросы выбежавшей Сашеньки Карпухиной только передернул плечами.

Подружки зло отряхнулись и продолжили свои длящиеся уже третий месяц поиски дороги в Москву:

– Что ты мать никак не уговоришь дать денег?! Ну, с отцом поговори, Крис!

– Бесполезно! Если бы мы, хоть учиться поехали, а так… и свалились же эти ЕГЭ на наши головы. Зачем вообще девушкам их сдавать?

– Точно! Мы же не математиками хотим стать! Ну что делать будем?

– Я в Лучанах не останусь! Здесь даже состоятельных мужчин нет, а эти ушлепки малолетние ни поухаживать, ни подарить что-то стоящее – ничего не могут, какие из них бойфренды!

– Что ж ты с ними крутишь?! Да еще и остановиться не можешь.

– На себя посмотри! Кто моего бывшего друга подобрал?

– Это же для развлекухи. И потом, старуха говорила, что в Европе все девушки опытные и свободные, и родители им ничего не запрещают.

– Конечно, это же Европа! А мы тут в дерьме плаваем! Нет, только Москва!

– Нам бы богатенького папика найти. А давай к Алинкиному отцу подъедем? Чем мы хуже его старой жены?

– Ты права! Жаль, он в «ОНОРЕ» не бывает. Да и Алинке еще покажем – не будет принцессу из себя строить!

– Как она весной погуляла! Все недотрогу корчит, а сама такая же, как и мы!

– А кто к Окулову подъедет?

– Да какая разница! Все деньги пополам – мы же подруги.

– Так нам много надо и быстро, он, что за раз столько отвалит?

– Ты права! Слушай, Вика, а давай мы сфоткаем секс с ним, и потребуем заплатить или все жене покажем.

– Да она же толстая и старая, будет он из-за нее платить!

– Ну, тогда мы в интернете фотки разместим.

– Ага! За это он точно заплатит. Но ведь на фотках и мы будем?!