Но никто из тех, кто рассматривал сейчас то, что еще вчера было активным общественником, неукротимым оппозицоннером ко всем властям без разбору, ярким обличителем и очернителем всего чистого и светлого, что еще осталось в Лучанах от кровавого сталинско-брежневского режима; не испытывал ничего, кроме растущего раздражения и такого же растущего предчувствия беды.

Карпухин уныло спрятал в черную папку протокол осмотра места происшествия, в котором бесстрастным казенным языком было изложено, что: «… 29 июля 2016 года в 5.00 утра на площади имени Ленина города Лучаны гражданка Абакумова Ф. Р. обнаружила тело мужчины, одетого в коричневый костюм, рубашку салатного цвета и черные резиновые шлепанцы; в левом боковом кармане пиджака находился паспорт гражданина РФ Шурыгина Степана Фомича 11.05.1949 года рождения и фотография рыжеволосой женщины с надписью Марина Шурыгина…». Этого Степана Фомича знали в Лучанах все – до выхода на пенсию он работал бессменным директором средней школы №2 и учил лучановских школьников географии, а Марина Яновна была его женой, умершей в 1984 году.

Карпухин неловко затянулся и, откашлявшись, буркнул: « Ну, все, попали…»; окружающие капитана полиции понимающе молчали, стараясь не смотреть на лежащее перед ними тело – Степан Фомич Шурыгин уже превратился в объект преступления, расследование которого станет настоящим кошмаром для всех.

А ведь еще только вчера тело это проявляло буквально истерическую активность и свободолюбие, вызывая в открытых и чистых душах лучанцев бурные и очень разные эмоциональные отклики – от веселого непонимания до глухого раздражения. Но ничего удивительного – горячий Сумасшедший День в российской провинции бескомпромиссно выжигает все преграды на пути к Абсолютной Свободе и Всеобщему Единению совместно празднующих и совместно марширующих городских жителей и их гостей. И никакого чувства неловкости или сомнения (они придут завтра), только радость и единодушие, надежно подпертые столь редкой в России толерантностью провинциальных служб Сил и Порядка.

Карпухин задрал голову вверх на крышу греческого храма, откуда вчера Степан Фомич громким и противным голосом, перекрывая все громкоговорители, установленные на праздновании Дня Города на центральной площади Лучан, визжал о непонятных и ненужных лучановскому населению западных ценностях. О полной отмене смертной казни в России, свободе слова в Лучановском вестнике, смене какой-то парадигмы в Лучановской городской Думе и даже к стыдливому недоумению лучановцев – о праве каждого из них заниматься черте чем, в смысле – однополым сексом и однополым браком, а вы о чем подумали?

Карпухин закашлялся, пытаясь подавить свой смех, вспомнив, как побагровел лучановский мэр Аркадий Николаевич Варенец, сначала горделиво поглядывавший на своего старого друга Степана Фомича и едва заметно кивавший его политическим лозунгам о казни и парадигме, но затем, услышавший о черте чем, бесцеремонно гаркнувший толерантным полицейским: «Да снимите вы этого старого дурака оттуда!».

Глухой смех продолжал клокотать в усталой груди Карпухина и в ответ на яркие воспоминания об активных боевых действиях его подчиненных по снятию лучановского Сноудена с крыши Городской Администрации. Но Степан Фомич оказался не менее предусмотрительным, чем его знаменитый американский образец – свою левую ногу он цепью приковал к металлическому штырю, на котором гордо вился флаг нашей любимой Родины. И сверху ко всем шествующим и единяющимся беспрепятственно и громко неслись странные речи:

– Ключ! Ищи ключ! Ключ!

– Не дождетесь! Сатрапы! Душа-а-а-т!

– Это же нога, Степан Фомич!

– Свобода! Свобода! Свобода!

– Ты, что, Вельде, рыжий, что ли? Я один за всех корячусь!

– Гей! Гей! Гей!

– ААА! Степан Фомич, не кусайтесь!

– Гей! Гей! Гей!

Но позиционные бои пришлось прекратить из-за лучановского мэра. Он быстро вернулся из помидорного цвета в более нежный, ягодный цвет и успешно удержал свое необъятное чрево от глубинного взрыва, а затем крикнул воюющим комбатантам:

– Идиоты, вы его сбросите! Прекратите немедленно! Степан, слезай! Ну, кричи снизу, если хочешь!

А празднование продолжалось, хотя вновь шествующим лучановцам было непонятно почему их любимый учитель и почетный гражданин города в компании со своими учениками, одетыми в полицейскую форму, так активно поддерживает ритм их широкого, сплоченного шага – Гей! Гей! Гей!

Карпухину все-таки удалось подавить непозволительные эмоции и, расправив плечи, он уже с грустью посмотрел на своего школьного учителя и буркнул подчиненным: «Закругляйтесь! Жду всех в 16.00 у себя» и добавил уже вдогонку: «Как зажег напоследок!».

Вот так и началась наша история, вернее, началась она гораздо раньше – еще весной две тысячи шестнадцатого года, а двадцать девятого июля того же года перед изумленными взорами почти ничего не подозревающих горожан проявился во всей красе и очень неприятных подробностях ее дикий, ни в какие ворота не лезущий результат. Но давайте не будем торопить события.

Осторожно, стараясь не шуметь, местный и единственный лучановский нувориш Михаил Окулов открыл входную дверь собственного двухэтажного особняка и бесшумно взлетел на второй этаж по массивной золоченной (только по цвету) лестнице. В огромной ванной он разделся, принял душ и натянул на свое мокрое, усталое после грешной и пьяной ночи тело роскошный пестрый халат. Оглядев себя в массивное итальянское зеркало в поисках следов губной помады, он провел рукой по волосам и понюхал – нет ли на ней аромата духов, тщательно почистил зубы и залил себя дорогим французским одеколоном с отвратительным, но термоядерным по силе запахом. После доведенных до автоматизма обязательных действий по сокрытию следов греха и разврата, чистый до скрипа нувориш пошел воссоединяться со своей второй половиной.

Мягкое, прозрачное утро заполняло все уголки вкусно пахнущей кухни, где привычно суетилась грузная сорокапятилетняя женщина с непонятного цвета волосами, снисходительно именуемыми мировыми косметическими гигантами темно-русыми, хотя честнее назвать их мышиного цвета; синий фартук и яркий халат татарской расцветки ну никак не подходили ее статусу законной супруги местного олигарха. Обернув на звук шагов свое мягкое, немного оплывшее лицо, Наталья Окулова безмятежно кивнула и привычно потянулась за чашкой для своего супруга. Михаил внимательно рассматривал жену, ощущая как ее тепло и покой буквально обволакивают его со всех сторон, он почти физически чувствовал ее белую и мягкую руку на своем лбу и слышал ее легкий шепот: «Люблю, конечно, люблю…». И отступали тревога и страх потерять все это, притуплялась острая досада на себя, но в голове как часы тикало препоганенько: « не знает, не знает…».

– Миш, ну далась вам эта баня, хотите посидеть – сидите у нас, хоть в беседке, хоть на террасе – места же вагон! И ты обещал с Линкой поговорить, сколько уже сидит в своей комнате.

– До сих пор не выходит? А что говорит?

– Ничего не говорит! Ну, Миш, ты же отец!

Мирный семейный разговор прервал стук каблуков, и Михаил недобро посмотрел на входную дверь – ну кто еще ходит у него в доме на каблуках и переодевается к обеду и ужину? Сегодня эти каблуки даже не стучали, они строчили как из пулемета. Ну вот, и любимая теща пожаловала – хмыкнул Михаил.

Алевтина Ивановна Слепых – первая лучановская гранд-дама, регулярно и обильно подпитывающая местный малый бизнес (парикмахерские, салоны красоты, бутики, общепит и т.п.), удобно устроившись напротив своего горячо нелюбимого зятя, готовилась выпить крошечную чашечку бразильского кофе с лепесточком пусть и самого дорогого в лучановских магазинах, но, увы, российского сыра. Конечно, для активной и полноценной жизни хрупкому женскому организму требуется гораздо больше питательных калорий, но стройная фигура и летящая походка – всегда обязательные атрибуты свободной и современной женщины любого возраста и места проживания в наше время. Алевтина Ивановна выражалась так – лучше сдохнуть, чем растолстеть!