– А что у нас на южном и юго-западном направлениях? – спросил Шапошников.

– Что касается Южного и Юго-Западного фронтов, то обстановка там все более усложняется. Одессу удерживать мы явно уже не можем. Да в этом, Борис Михайлович, нет стратегической необходимости. Приморскую армию, как мне представляется, надо срочно перебрасывать в Крым, иначе удержать полуостров нам не удастся. К тому же создается явная угроза выхода противника к Дону в районе Ростова. На Миусском плацдарме идут тяжелые бои. Особой помощи войскам южных фронтов мы оказать явно не можем в связи с угрозой на Московском направлении…

Зазвонил телефон прямой связи, прервав доклад генерала Василевского.

Шапошников взял трубку, показав своему заместителю, чтобы тот взял параллельную, и, прикрыв свою ладонью, произнес:

– Конев.

И Василевский услыхал резкий голос командующего Западным фронтом:

– Докладываю, товарищ маршал. В районе Вязьмы разворачиваются войска Шестнадцатой армии под командованием генерала Рокоссовского. У него в наличии четыре дивизии с частями усиления. На подходе еще три дивизии и танковая бригада. Передайте товарищу Сталину, что Вязьму мы удержим и тем самым дадим нашим войскам выйти на подготовленный рубеж обороны. Военный совет фронта выражает уверенность, что противник на этом рубеже будет остановлен и разгромлен.

– Хорошо, товарищ Конев. Я передам. Скажите, пожалуйста, вы имеете с войсками прочную связь?

– Более менее, товарищ маршал. Можно сказать, что связь весьма неустойчива.

– Передайте вашему начальнику штаба Соколовскому, чтобы он регулярно посылал в Генштаб донесения об изменениях обстановки. Мы не можем принимать решения, не зная, что у вас происходит.

– Мы непременно исправим это положение, товарищ маршал.

– Надеюсь. Всего доброго, – откликнулся Шапошников, кладя трубку. И, повернувшись к Василевскому: – Вот видите, Александр Михайлович, а мне только что сообщили, что немцы сегодня ворвались в Вязьму. Или Конев не знает действительной обстановки, либо мы получаем паническую информацию из других источников. Кстати, постарайтесь, голубчик, поскорее связаться с Рокоссовским. Да и с командующим Девятнадцатой армии Лукиным надо установить прямую связь. Пошлите туда порученцев.

– Мы уже посылали – никто назад не вернулся.

– Пошлите еще.

– Будет исполнено, Борис Михайлович.

Миновало два дня.

Зазуммерил телефон. Сталин снял трубку и услыхал – наконец-то! – знакомый скрипучий голос генерала армии Жукова:

– Здравствуйте, товарищ Сталин, – прозвучало в трубке.

– Здравствуйте, товарищ Жюков. Откуда вы звоните?

– Я звоню от Конева. Отсюда собираюсь ехать в район Калуги.

– Как ведет себя противник? – спросил Сталин, по привычке отсекая ненужные объяснения и подробности.

– Противник упорно рвется к Москве, товарищ Сталин. Но в связи с распутицей его ударные части растянулись по дорогам на большие расстояния, что затрудняет снабжение их горючим и боеприпасами, делает их уязвимыми для нашей обороны. Думаю, что немцы вот-вот остановятся в ожидании заморозков. Пленные говорят именно о такой необходимости и возможности. Еще об усталости войск, которые более трех месяцев не выходят из боя. Думаю, что у нас появится некоторое время для подготовки обороны на Можайской линии, на которой практически нет никаких войск. Я побывал на этой линии и лично удостоверился в этом. Полагаю, что на основных направлениях движения танковых группировок противника надо сосредоточить всю имеющуюся у нас противотанковую артиллерию, изъять часть зенитной артиллерии из противовоздушной обороны Москвы и поставить ее на прямую наводку. Далее. Ускорить производство противотанковых ружей и патронов для них на московских заводах. Фронт испытывает острую нужду в боеприпасах, особенно в артиллерийских, а реактивная артиллерия практически лишена возможности участвовать в боевых операциях…

Сталин почувствовал в этом перечне недостатков укор самому себе и, перебив генерала, велел:

– Пусть в штабе фронта составят список необходимых боеприпасов, мы посмотрим, что сможем дать в ближайшее время. Однако на многое не рассчитывайте: эвакуированные заводы еще только осваиваются на новом месте, продукцию начнут выпускать не ранее середины ноября. К тому же есть данные, что фронтовое командование при отступлении бросает боеприпасы, имущество и продовольствие, не уничтожает его при невозможности вывезти. Пора прекратить это безобразие. – Затем, после короткой паузы, спросил: – А каково на данный момент положение наших войск западнее Вязьмы? Успеют ли они занять Ржевско-Вяземский оборонительный рубеж? Есть ли у них шанс избежать окружения?

– Я говорил с Коневым. Он утверждает, что командующим армиями, которым грозит окружение, отдан приказ как можно быстрее идти к Вязьме. Противник задействовал против них большие силы. Но шансы упредить немцев в занятии подготовленных рубежей, по уверениям Конева, у них имеются.

– Вы закончили ознакомление с фронтом, товарищ Жюков?

– Нет, товарищ Сталин. Собираюсь выехать в район Калуги, выяснить обстановку западнее Малоярославца. Я еще не был на северном участке фронта, товарищ Сталин. Постараюсь сделать это в ближайшие дни. Но должен сказать, что Западный фронт слишком растянут, правый фланг удален и до некоторой степени изолирован от остальных участков фронта. Есть смысл подумать о выделении его в отдельный, скажем, Калининский фронт.

– Хорошо, мы подумаем. Если встретите Буденного, передайте, чтобы немедленно прибыл в штаб Резервного фронта. Звоните мне о ваших впечатлениях и соображениях. До свидания.

– До свидания, товарищ Сталин.

Жуков положил трубку, потер обеими руками лицо.

– Чаю, Георгий Константинович?

Жуков глянул на своего адъютанта, будто не узнавая его, переспросил:

– Чаю? Можно чаю. Только покрепче. – И обратился к генералу Коневу, стоявшему возле стола во все время разговора со Сталиным: – Вот что, Иван Степанович. Ты слыхал, что я сказал Верховному? Думаю, надо выделить для Калининской группы войск отдельное оперативное управление и подчинить ему правый фланг Западного фронта в составе… – Жуков склонился над картой, провел пальцем от Калинина к северу, – …в составе двадцать второй, двадцать девятой, тридцатой и тридцать первой армий. Пусть на месте посмотрят, что можно сделать для отражения наступления немцев в направлении Калинина, в обход Москвы с севера. Я еще раз переговорю со Сталиным, чтобы эту часть Западного фронта выделить в отдельный фронт. Как только вернусь с левого фланга, вопрос этот, думаю, надо решить окончательно. И наладить наконец разведку. Без разведки мы слепы.

Конев, не произнеся ни слова, лишь кивнул головой: мало того, что Сталин прислал комиссию Государственного комитета обороны выяснять причины поражения Западного фронта, теперь еще и Жуков приехал в качестве проверяющего и поучающего. Поучающих много, а толку от этого мало. Лучше бы поменьше вмешивались в распоряжения фронтового командования, побольше давали артиллерии и боеприпасов.

Жуков вприщур глянул на Конева, понял, что тот обиделся, подумал: «Злее будет» и вышел из здания можайского райисполкома. Сев в машину, скомандовал:

– В Малоярославец.

Он сидел, смотрел прямо перед собой, но не видел ни дороги, ни проплывающих мимо осенних пейзажей, которые, несмотря на непогоду, притягивали глаз переливами красок от зеленых до коричневых через все мыслимые и немыслимые тона и полутона. Вот пошли березы в ярко-оранжевых накидках поверх зеленых сарафанов, вот осинник расцвечен багровой листвой, а среди берез и елей желтеют и рдеют широкие листья кленов. Листва дубов подернута тонкой позолотой, и лишь липы ржавеют под дождем легко облетающей листвой, и первый же порыв ветра срывает ее охапками и несет по воздуху, разбрасывая по охристым лугам.

Ничего этого не видит генерал армии Жуков. А видит он ползущие по дорогам немецкие танки, истекающие кровью советские армии, редкие заслоны у мостов, которые могут задержать противника разве что на несколько часов. Фронтовая разведка поставлена из рук вон плохо, сведений о противнике практически никаких, о его планах можно лишь догадываться, связь с дивизиями и даже армиями отсутствует, снабжение передовых подразделений отвратительное, тыловики бегут впереди всех, бросая склады, а вслед за ними бегут представители власти, оставляя население сел и городов на произвол судьбы, раненые часами не выносятся с поля боя, эвакуировать в тыл их не на чем, убитые не хоронятся, а сваливаются в окопы и кое-как засыпаются землей. Командование не думает о том, что живые смотрят на это безобразие и представляют себя на месте погибших товарищей. А в некоторых населенных пунктах местные власти дошли до того, что требуют от воинских частей плату за выделение земли под захоронения погибших. Стыд и позор! Надо прежде всего поднять дисциплину в армейских частях, сплотить всех единой целью, паникеров и шкурников – к стенке, нарушителей приказов – к стенке. Надо, как и в Ленинграде, заставить каждого командира подписывать обязательство не оставлять позиций без письменных приказов, надо остановить бегство гражданских властей, которое дезориентирует население, усиливает панику и нездоровые настроения в армии. Надо, наконец, поставить позади войск заградотряды, чтобы собирали всех бегущих, проверяли, сколачивали из них боеспособные подразделения. Много чего надо сделать, а времени в обрез, и не все подвластно армейскому командованию. Да и само командование никогда не сталкивалось с такими проблемами, не умеет их решать. Все это требует вмешательства свыше.