И Шапошников обеими руками потер себе виски, затем пригладил редкие волосы, разделенные прямым пробором.
Жуков искоса глянул на него по-птичьи, отметив, что старик, похоже, болен: лицо вытянулось и осунулось еще больше с тех пор, как он видел маршала в последний раз. Но щадить его Жуков не собирался.
– Как так вышло, – спросил он своим скрипучим голосом, – что ни Генштаб, ни фронтовое командование не смогли определить основные направления удара противника?
– Честно говоря, Георгий Константинович, я и сам не могу понять, как мы обмишурились, – развел Шапошников руками. – Теперь, когда мы стоим перед свершившимся фактом, я понимаю, что были довольно веские данные и за то, что противник может ударить по флангам, и за то, что попрет напролом по кратчайшему пути. Тем более что и пленные, и разведка подтверждали именно это намерение немцев… – Шапошников помолчал, затем продолжил, решив, видимо, высказаться до конца. – Когда выяснилось, что немцы ударили по флангам, я пошел к Сталину… только это между нами… и сказал, что надо отводить войска, иначе они попадут в котел. Но неопровержимых данных у меня не было, и Сталин не согласился. Он посчитал, что противник таким образом хочет распылить нашу группировку. И данные авиаразведки как будто подтверждали эту точку зрения. Теперь-то понятно, что немцы ловко ввели нас в заблуждение. Они настолько плотно прикрыли своей авиацией ударные танковые колонны, что наши самолеты-разведчики прорваться через этот заслон не могли. Зато бои западнее Вязьмы велись как бы напоказ, без видимого прикрытия с воздуха.
– Голиков и раньше легко поддавался на провокации, – заметил Жуков, вспомнив, как начальник Главного разведуправления Красной армии доказывал незадолго до войны, что Гитлер готовится к высадке на Британские острова, а концентрация его войск на наших границах есть отвлекающий маневр, рассчитанный на англичан. Но предаваться разбору, кто виноват, времени не было, и Жуков спросил: – Так что с войсками Западного фронта, Борис Михайлович? Не пора ли им занимать Ржевско-Вяземскую линию обороны?
– Мы уже отдали такой приказ, Георгий Константинович. Но немецкие войска явно опережают наши в темпах продвижения. Боюсь, наши не успеют. Войска Западного и Резервного фронтов перемешались. Полнейшая неразбериха. Порученцы Генштаба находят иногда полки и батальоны в самых неожиданных местах. К тому же полностью деморализованные. В то же время мы готовим Можайскую линию обороны. Там работают десятки тысяч москвичей и жителей окрестных городов и деревень. Однако занимать эту линию пока нечем. Вся надежда на то, что армии фронтов все же избегнут окружения даже если не успеют занять Ржевско-Вяземскую, то успеют хотя бы на Можайскую линию обороны. Мы потребовали от командующих окруженными армиями ускоренного движения к Вязьме.
– А что Конев и Буденный?
– Буденного мы не можем найти уже четвертый день, его штаб в Медыне, километрах в двухстах от фронта. Что касается Конева, то туда направлена комиссия ГКО во главе с Ворошиловым. Разбираются. Судя по всему, ему подыскивается замена. Сами понимаете…
– Понимаю. Думаю, что Западный и Резервный фронты надо объединить под единым командованием. Возможно, и Брянский тоже. Это первое. Второе – срочно готовить резервы для Можайской линии обороны. – Жуков выпрямился, пошевелил плечами. – Выделите мне двух-трех офицеров Генштаба для связи, хорошо знающих театр военных действий. Мне нужна машина с хорошей проходимостью. И человек десять охраны – мало ли что. Хорошо бы иметь радиостанцию, но это слишком громоздко.
– Машины и охрана уже вас ждут, – подхватил Шапошников. – Офицеры для связи – тоже. Что касается радиостанции, то с этим сложнее. Придется опираться на проводную связь.
– Что ж, поеду, посмотрю на месте. Лучше, как говорится, один раз увидеть, чем десять раз услышать, – без тени улыбки произнес Жуков. Пообещал: – Буду держать с вами связь. По возможности. – Тиснул руку Шапошникову и пошел вон из кабинета.
Шапошников смотрел ему вслед, пока за Жуковым не закрылась дверь. Затем достал из ящика стола порошки, высыпал в рот, налил в стакан воды, запил, поморщился и долго еще стоял перед картой, поглаживая рукой грудь под кителем, – там, где неровно, с перебоями билось его уставшее сердце.
Ах, если бы Сталин внимал его, Шапошникова, предупреждениям! Ведь ясно же было даже по тем отрывочным сведениям, что немцы применили свои излюбленные клещи, охватывая ими армии Западного фронта, сбившиеся на весьма ограниченном пространстве. Но Сталин верит не начальнику Генштаба и его выкладкам, а своей интуиции. Или бог знает, чему там еще. Правда, последние дни он все чаще стал советоваться, слушает внимательно, но мало что понимает в военном деле, и ему всякий раз приходится все разжевывать до мельчайших деталей, как какому-нибудь лейтенанту. Если дела пойдут и дальше таким же образом, беды не миновать. К тому же Сталин ложится поздно, почти под утро, и никто из руководства не ложится раньше его; встает он часа в два по полудни, не выспавшиеся люди вынуждены работать, собирать и осмысливать информацию, принимать решения и ждать, когда Сталин проснется, чтобы эти решения утвердить. Обстановка же на фронтах за это время успевает поменяться, данные оттуда устаревают, а новые поступят только к вечеру, в результате чего мы постоянно запаздываем в принятии ответных мер почти на сутки, потому что ни один вопрос без окончательного утверждения Верховным Главнокомандующим не решается. И ведь не скажешь ему: «Товарищ Сталин, ложитесь спать, как все нормальные люди, и начинайте рабочий день тоже, как все, тогда и решения будут приниматься вовремя».
Борис Михайлович прислушался к своему сердцу: оно иногда начинало упорно толкаться в ребра, о чем-то его предупреждая. Явно – ни о чем хорошем. Надо бы в отставку, но, опять же, Сталин даже слышать об этом не хочет, потому что ему как раз и нужен такой начальник Генштаба, который всегда бы держал руку под козырек.
Борис Михайлович горестно вздохнул и вернулся за свой рабочий стол: вздыхай не вздыхай, а дело прежде всего. Может, с приходом Жукова что-то поменяется решительным образом. Жуков получил неплохую практику под Ельней, хотя в своем рвении окружить немцев и подчинить себе свои же войска, потерявшие чувство ответственности и решительность в борьбе, часто переходил все допустимые нормы, расстреливая за малейшее нарушение дисциплины, за неисполнение его приказов как со стороны рядовых, так и командиров и комиссаров. То же самое он практиковал и в Ленинграде. А перед этим и на Халхин-Голе. Генштаб, разбирая его операции, высказывал довольно существенные замечания, в которых предъявлял генералу претензии к через чур жестким методам его руководства. Но Жуков, судя по всему, не склонен обращать внимание на эти претензии и продолжает в том же духе. Крутой мужик, ничего не скажешь. Хоть и Георгий, но далеко не святой… Впрочем, как ни крути, а в данных условиях только такой командующий и может навести порядок в войсках и заставить командиров всех степеней исполнять свой долг. В гражданскую войну только суровая дисциплина, устанавливаемая в Красной армии комиссарами и ревтрибуналами, плюс обещание райской жизни после победы над белыми, а более всего – заградотряды из китайцев, венгров, австрийцев и еще черт знает из кого помогли удержать армию от развала и добиться победы. А Жуков прошел именно такую школу.
Борис Михайлович вздохнул и придвинул к себе последние сводки с фронтов. Затем вызвал к себе начальника оперативного управления генерала Василевского.
– Прошу вас, Александр Михайлович, доложить, – указал на карту Шапошников, – что у нас новенького на Брянском фронте. Как далеко продвинулся Гудериан?
И Василевский принялся передвигать на большой карте флажки и таблички, обозначающие свои и немецкие армии, корпуса и дивизии, поясняя каждое перемещение флажка или таблички:
– Вторая танковая группа Гудериана продвинулись частью сил еще на несколько десятков километров в сторону Брянска с юга. Просматривается намерение фон Бока окружить войска Брянского фронта ударом с севера частью сил Третьей танковой группы. Основная часть танковых дивизий Гудериана движется в сторону Орла. Далее выход к Туле, чтобы, таким образом, обойти Москву с юга. Почти то же самое происходит в центре и на севере. Четвертая танковая группа, судя по всему, нацелена на Малоярославец. Что касается Третьей танковой группы, то ее задача состоит, судя по всему, в том, чтобы охватить Москву с севера. Правда, в центре значительная часть немецких войск все еще скована нашими армиями западнее Вязьмы. Положение наших армий в этом районе весьма неустойчиво. Если срочно не принять соответствующие меры, то им грозит окружение. Правда, командующий Западным фронтом генерал Конев уверяет, что он делает все возможное, чтобы остановить немцев фланговым ударом с северо-востока. Для этого туда перебрасываются резервы под командованием генерала Рокоссовского…
