— Понятно, Ефрам. А вот если кое‑что тебе посоветовать, ты против?

— Вовсе нет.

— Вырой еще ров, вон там, и посади в него стрелков. Тогда, если вам придется туго, они вас будут прикрывать, пока вы не отойдете.

Гамбион направился к месту, указанному Янусом, и увидел примерно в двадцати футах выше по склону естественное укрытие из скал и кустов.

— У тебя зоркий глаз, сынок. Так и сделаем.

— А как этот, Пек?

Гамбион пожал плечами.

— Взял да и помер у меня на плече. Такова жизнь, верно?

— В Войске Бога жизнь нелегка, Ефрам.

— Что так, то так. Любители отлынивать нам ни к чему.

— Ты не против, если я посплю?

— Давай‑давай!

Янус направился в лагерь. Ему хотелось есть, и он пожевал горсть сушеных фруктов, а потом завернулся в одеяла.

Сутки прошли спокойно, но на второй день перед полуднем в каньон въехали триста исчадий. Дозорный паренек по имени Гибсон кинулся за Гамбионом, с которым пришел и Янус.

— Они не разведку ведут, — сказал Янус, — а знают, что искать.

— Верно, — пробормотал Гамбион. — Сейчас расставлю людей.

— А как?

— Пятнадцать во рвы, остальные с нами здесь.

— Можно совет?

— Валяй.

— Они сейчас об атаке не думают и скорее всего въедут в расселину, не торопясь. Поставь всех, кто у нас есть, над расселиной — так мы нанесем им большие потери. А потом устроим засаду во рвах. Уж во второй раз они шпор не пожалеют!

Гамбион пожевал нижнюю губу.

— Дело!

Он рассредоточил своих бойцов над расселиной, приказав не стрелять, пока они не услышат его выстрела, а уж тогда открыть такой огонь, будто завтрашнего дня не будет. Потом вернулся и скорчился рядом с Янусом, а исчадия уже пересекали каньон.

Не прошло и часа, как разведчик нашел расселину и въехал в нее, а отряд ждал перед ней. Игерцы наклоняли головы пониже, пока черный всадник ехал вверх по первому склону. Стоило ему проехать чуть дальше, и он увидел бы канавы, однако он остановил коня и снял шлем. И оказался очень молодым, примерно ровесником Януса. Гамбион разглядел, что глаза у него голубые. Тут всадник повернул коня, спустился в каньон, и исчадия двинулись вперед. Гамбион загнал патрон в затвор и застыл в напряжении. Во рту у него пересохло. Рядом с ним Янус упер приклад ружья в плечо и глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться. Когда половина всадников оказалась в расселине, Гамбион прицелился в начальника, и его палец начал медленно нажимать на спусковой крючок.

— Рано! — шепнул Янус, и Гамбион застыл. Исчадия ехали по расселине, и Гамбион услышал, как некоторые расхохотались, видимо, какой‑то шутке.

— Давай! — сказал Янус.

Приклад ударил Гамбиона в плечо, великан встал на колени, посылая пулю за пулей в смешавшиеся ряды врагов, чьи лошади поднимались на дыбы, выделывали курбеты. Над расселиной гремели выстрелы, и всадники один за другим вылетали из седел. С пронзительным ржанием падали лошади. Исчадия повернули и галопом понеслись вон из расселины. Залп за залпом продолжали косить их, а потом воцарилась тишина. Гамбион вскочил, чтобы броситься вниз со склона, но Янус ухватил его за руку.

— Они не все перебиты. Удержи людей!

— Назад по постам! — рявкнул Гамбион.

Почти все подчинились его команде, но один юноша в воинственном азарте утратил способность слышать и помчался по склону вниз. Распростертый на земле исчадие перекатился на бок и выстрелил с двух шагов. Юноша остановился и прижал ладони к животу. Второй выстрел разнес ему череп. Янус вскинул ружье и добил исчадие.

В каньоне за расселиной Эйлик построил отряд. Он знал, что должен тут же повести своих всадников в атаку, но его леденил страх, и он тянул время. А вдруг бойня повторится? Он не хотел рисковать.

— Скольких мы потеряли? — спросил он у Тербака, своего помощника.

Тот проехал вдоль рядов и вернулся через несколько минут.

— Пятьдесят девять человек, сэр.

— Спешиваемся.

— Со всем почтением, сэр, атакуя, мы можем проскочить.

— Спешиваемся, я сказал!

— Слушаю, сэр.

Воины спешились и стреножили лошадей.

Над расселиной Янус, не спускавший с них глаз, тревожно нахмурился.

— Они возвращаются, — сказал он. — Но без лошадей.

— И чего они замышляют? — спросил Гамбион.

— Наверное, хотят овладеть расселиной и дальше продвигаться без спешки.

— И у них может получиться?

— Не исключено, но маловероятно. Пусть наши отступят на дальнюю сторону, примерно на двадцать шагов вправо.

Гамбион отдал приказ, и его люди заняли позицию.

— А теперь что?

— Теперь будем ждать и уложим, сколько удастся. Если они что‑то соображают, то дождутся ночи. Хотя не думаю.

Первый из исчадий достиг расселины и кинулся к скалам… Но не добрался до них.

Однако третьему это удалось, так что враги получили возможность отвечать выстрелами на выстрелы. Гамбион прокрался по уступу и уложил стрелка. Исчадия отступили в каньон.

Гамбион вернулся к Янусу и вопросительно на него посмотрел. Юноша понял, что командование перешло к нему, и невесело усмехнулся.

— Вымоли у своего Бога ясную ночь.

— Я помолюсь. Но если небо будет в тучах?

— Кому‑нибудь надо будет ждать внизу — кому‑нибудь с острым слухом.

— Это я беру на себя.

— Ты командир, тебе нельзя.

— Командуешь ты, Янус. Я не настолько тупоумен и упрям, чтобы не понять этого.

— Но твои люди про это не знают. Отряди кого‑нибудь другого.

— Ладно. А ты не думаешь, что они попробуют еще засветло?

— Разве только для виду. Думается, нам повезло, Ефрам. Думается, их ведет трус.

— Ты считаешь, нам повезло, хотя их вдесятеро больше?

— Теперь ведь всего лишь в восьмеро. И да, я считаю, что повезло. Начни они с атаки, то пробились бы сквозь нас и уже скакали бы к Игеру.

— Ну, продолжай обводить их вокруг пальца, сынок, и я навсегда останусь у тебя в неоплатном долгу.

— Постараюсь, дядя.

В двух днях пути от Замка‑на‑Руднике Шэнноу и Бетик нашли в горах проход, который вел на запад, и оказались в прохладной долине, обрамленной соснами и елями.

Они остановились на берегу озера, которое укрывалось под высокими обрывами, и напоили лошадей. Шэнноу почти все время молчал с того часа, как они похоронили Арчера, и Бетик оставил Иерусалимца его одиночеству.

Под вечер Бетик увидел, что к ним с запада приближается всадник. Он встал, приложил ладонь к глазам козырьком, затеняя их от лучей заходящего солнца, и они широко раскрылись от внезапного шока.

— Шэнноу!

— Я его вижу.

— Это же Арчер!

— Этого не может быть.

Всадник остановил лошадь и спрыгнул на землю. Он был чернокожим, более шести футов ростом и в такой же серой рубахе, какую носил Арчер.

— День добрый, господа, — сказал он. — Вы, полагаю, Шэнноу?

— Да. А это Бетик.

— Рад вас видеть. Меня зовут Льюис, Йонофан Льюис. Меня послали проводить вас.

— Куда бы это? — осведомился Бетик.

— В Ковчег.

— Вы один из Хранителей? — задал Бетик ненужный вопрос.

— Совершенно верно.

— Арчер умер, — сказал Шэнноу, — но ведь вам, конечно, это известно.

— Да, мистер Шэнноу. Но вы облегчили его кончину, и мы вам благодарны. Он был прекрасный человек.

— Вижу, вы вооружены, — заметил Бетик, указывая на кобуру с клапаном, свисавшую с пояса Льюиса.

— Да. Сэмюэль не считал нужным… — договаривать ему не требовалось. — Так едем?

Через два часа они следом за Льюисом свернули в широкий каньон с обрывами из черного базальта.

Впереди маячил еще один разрушенный город, гораздо больше того, в котором они повстречали Арчеpa. Но дыхание у Шэнноу перехватило по другой причине. В пятистах футах над мраморными развалинами лежал золотистый корабль, сверкая в последних лучах заката.

— Это истинный Ковчег? — прошептал он.

— Нет, мистер Шэнноу, — ответил Льюис, — хотя многие думают именно так. И обычно мы не разочаровываем их.