Он ждал неизбежного нападения, но ничего не произошло. Нет, тот никак не мог его увидеть! И все‑таки его никак не покидала уверенность в обратном.

Он не обращал внимания на то, как сырость земли постепенно пропитывала его одежду, и вспоминал свою ферму под Ольоном. Отличная была ферма, и Рейчел, его жена, родила там их первенца. Но разбойники вынудили их уехать оттуда — уже четвертый дом, который им пришлось покинуть.

Джейкоб Мадден отличался недюжинной силой, но ее одной было мало, чтобы противостоять кочующим шайкам убийц, которые налетали на край за краем, подобно саранче. Два его дома сожгли, а третий забрали себе Даниил Кейд и его подручные. Сгорая от стыда, Мадден уложил свои пожитки в старый фургон и отправился на север.

Он бы ушел в холмы, чтобы начать партизанскую войну, если бы не Рейчел и их сыновья. А потому он бежал и старался не замечать разочарования, скользившего во взглядах его мальчиков.

Но больше он не побежит! Гриффин купил его рассказом об Авалоне — крае, где нет разбойников, богатом зеленом крае, где почва до того плодородна, что семена дают всходы, едва ее коснувшись. Его ребята подросли, уже почти готовы сами постоять за себя в свирепом мире, и Мадден чувствовал, что настало время снова стать мужчиной.

Взошла луна, облив склоны серебряным светом. Мадден посмотрел налево — там, уставившись на него, сидел кролик. Он улыбнулся и прищелкнул пальцами, но кролик не шелохнулся. Мадден вновь обратил взгляд на лагерь, где по валу уже расхаживали часовые. Он осторожно приподнялся, сел и расправил плечи. Кролик застыл на прежнем месте, Мадден подобрал камушек и швырнул его в зверька. Кролик отпрыгнул, заморгал, увидел его и шмыгнул в кусты.

Шорох в ветвях у него над головой заставил его взглянуть вверх. На суку сидела коричневато‑серая сова. Неудивительно, что кролик сбежал, подумал Мадден.

Дело шло к полуночи, и он выбрался из кустов, готовясь спуститься к лагерю. Внезапно перед ним возникла мерцающая фигура. Мадден попятился. Фигура стала одетым в белое старичком с круглым приветливым лицом и зубами почти чересчур белыми и ровными.

Мадден выхватил пистолет и взвел курок. Старичок указал на Маддена, посмотрел на лагерь и отрицательно покачал головой.

— Кто ты? — шепнул Мадден. Вместо ответа старичок показал на восток, за лагерный вал. Мадден взглянул туда и увидел, что в лес прокрадывается воин в черном плаще. Старичок показал на запад, и Мадден среди теней увидел еще двух исчадий.

Они его окружают! Он был прав! Они его заметили с самого начала!

Призрачная фигура исчезла, Мадден попятился и побежал к лощине, где укрыл свою лошадь. Он перепрыгивал валуны и поваленные деревья. С каждым шагом паника все больше овладевала им.

— Сохраняй спокойствие! — снова прозвучал голос у него в мозгу. Он чуть не упал, но удержался на ногах и остановился возле толстого дуба, прижав ладонь к коре. Дыхание превратилось в судорожные всхлипы, и он почти ничего не слышал, кроме стука своего сердца и грохота в ушах.

— Сохраняй спокойствие, — повторил голос. ‑Паника тебя убьет!

Он выждал, пока не стал дышать ровно. Шляпа упала с его головы, и он нагнулся за ней.

В ствол ударила пуля, полетели обломки коры, Мадден упал и перекатился в кусты. Опираясь на локти, он отполз в более безопасное место, скрытое густой порослью. Вторая пуля оцарапала ему ухо.

— Убей сову! — шепнул голос.

Мадден перевернулся на спину и на суку над собой увидел коричневато‑серую сову. Он выхватил пистолет, прицелился… но сова взвилась в воздух. Мадден заморгал. Птица знала! Снова выстрел совсем рядом. Мадден отполз к дереву. В нем закипала ярость, вытесняя панику и страх.

Много лет его гоняли с места на место, угрожали ему всяческие разбойники. И вот они думают, что он у них в руках — просто еще один земледелец, чтобы замучить его и убить! Мадден обошел дерево, пригнулся как мог ниже и перебежал под другое прикрытие. Слева раздались два выстрела, он упал, перекатился на другой бок и выстрелил вправо и влево на вспышки. Раздался вопль. Мадден вскочил и побежал, и тут заговорили другие пистолеты. Жгучий удар в бедро — и он упал. Из кустов выпрыгнула черная фигура, Мадден выстрелил ей в голову, и она исчезла. Поднявшись на ноги, Мадден нырнул в кусты. Над его головой на сук бесшумно опустилась сова, но Мадден ее ждал: его пуля разорвала ее в клочья, и перья медленно спланировали на его распростертое тело.

— Доберись до своей лошади, — шепнул голос. — У тебя на это меньше минуты.

Со стоном Мадден заставил себя встать. Из раны в бедре текла кровь, но кость задета не была. Он захромал в лощину и кое‑как взгромоздился в седло. Сорвав поводья с ветки, повернул лошадь и галопом вылетел из лощины. Тут ему в нижнюю часть спины ударила пуля — словно его заклеймили раскаленным железом. Пригнувшись в седле, он пустил лошадь карьером на запад.

Веки у него сомкнулись.

— Не спи! — раздался голос. — Заснуть — значит умереть.

Боль в спине не позволяла Маддену сесть прямо. Он чувствовал, как кровь заливает ему спину и ногу. Но упрямо держался, пока гребень последнего холма не остался позади, и он не увидел внизу дома их нового селения.

Лошадь неслась туда, и Мадден провалился во тьму.

Шэнноу и Бетик забрали патроны с трупов и съестные припасы, но когда Иерусалимец хотел переложить в свою седельную сумку вяленое мясо, Бетик его остановил.

— Не думаю, что оно придется тебе по вкусу, — сказал он.

— Мясо — это мясо.

— Ах так, Шэнноу? Даже если оно — младенцев?

Шэнноу отшвырнул кусок, который уже взял, и набросился на Бетика:

— В каком обществе ты жил, Бетик? Как можно дозволять подобное?

— Это плоть от жертвоприношений. По Святому Закону, если ее вкушает чистый помыслами зелот, дух жертвы обретает гармонию.

— Канны были хотя бы честны, — сказал Шэнноу, затем отрезал хвосты у захваченных лошадей и начал плести веревку. Бетик отвернулся, отошел к камням над склоном и уставился на равнину.

Яростная вспышка Шэнноу после того, как они разделались с зелотами, усмирила его гордость. Он чувствовал себя совсем юным и глупым. Иерусалимец был прав: за ним никогда не охотились, и он был легкой добычей для зелотов. Однако, если была права и Руфь (а он не сомневался в этом), остаться с Шэнноу значило напрашиваться на смерть. Пусть он вел себя глупо и высокомерно, но Бетик отнюдь не был лишен ума. Пока его шансы остаться в живых зависели от Шэнноу. Трудность заключалась в том, чтобы выбрать для расставания момент, который позволит ему сохранить жизнь. Может быть, если он достаточно долго будет наблюдать, как Шэнноу справляется с трудностями, то переймет хотя бы немного его сноровки.

Бетик вглядывался в равнину, но не заметил никакого подозрительного движения. Все было спокойно. Ни единой птицы в воздухе, ни единого оленя среди трав. Когда занялась заря, Шэнноу и Бетик съехали с холма и повернули на восток вдоль предгорий. Через час они увидели извилистый проход, разделяющий вершины, и Шэнноу направил мерина через каменную осыпь в узкую щель. Бетик повернулся в седле, чтобы осмотреть оставшуюся позади равнину, и его глаза широко раскрылись — почти у самой линии горизонта неслись галопом двенадцать всадников.

— Шэнноу!

— Знаю, — ответил Иерусалимец. — Веди лошадей дальше. Я вас нагоню.

— Что ты будешь делать?

Шэнноу, не отвечая, соскользнул с седла в забрался в скалы высоко над проходом.

Бетик поехал дальше, ведя мерина на поводу. Проход вывел его в чашеподобную долину, обрамленную лесом из елей и сосен. Он спешился у ручья. Примерно час спустя пришел Шэнноу.

— Едем! — сказал он, и они поехали через круглую долину, вспугнули стадо буйволов с огромными рогами и оставили позади несколько ручьев. Только тогда Шэнноу остановился. Он поглядел на солнце, потом повернул мерина мордой к западу. Бетик молча подъехал к нему. Было очевидно, что Шэнноу сосредоточенно вслушивается в тишину. Несколько минут все оставалось, как было, потом прогремел выстрел. За ним еще два. Шэнноу ждал, подняв три пальца. Еще выстрел. Шэнноу напрягся. Пятый выстрел.