6. Таковы были замыслы и планы Роберта. Однако планы самодержца были еще более хитроумны и изобретательны. Оба вождя сдерживали пока войска и раздумывали о своих действиях и военных операциях, о том, каким образом им лучше всего со знанием дела руководить войском и вести бой. Самодержец решил ночью неожиданно напасть на лагерь Роберта; он приказал всему союзному войску двигаться через солон-{149}чаки[454] и с тыла напасть на лагерь – ради скрытности передвижения Алексей пошел на удлинение пути. Сам же он намеревался напасть на Роберта с фронта, как только удостоверится в том, что посланный им отряд достиг цели.
Роберт же тем временем оставил лагерь, ночью переправился через мост (это происходило восемнадцатого октября пятого индикта)[455] и со всем войском прибыл к находящемуся у моря храму, который был в давние времена сооружен в честь мученика Феодора.
Всю ночь обращались они с мольбами к богу и причащались чистых и святых таинств[456]. Затем Роберт построил фаланги, сам встал в середине строя, командование обращенным к морю флангом поручил Амикету[457] (этот граф происходил из знатного рода и обладал выдающимися умом и силой), а начальником другого фланга сделал своего сына Боэмунда, прозванного Саниском[458].
Когда об этом узнал самодержец, он, как человек, всегда находящий лучшее решение в трудном положении, изменил свой план в соответствии с обстоятельствами и расположил боевые порядки по склону хребта около моря. Разделив уже войско, он не прекратил наступления варваров, которые двинулись к лагерю Роберта, но удержал вместе с их начальником Намбитом тех, кто носит на плечах обоюдоострые мечи[459]. Этим последним он приказал спешиться и рядами двигаться на небольшом расстоянии впереди строя, так как все воины этого племени носят щиты. Все остальное войско Алексей разделил на фаланги, сам встал в середину строя, а командование правой и левой фалангой поручил кесарю Никифору Мелиссину и великому доместику Бакуриани. Между ним и пешим строем варваров находилось большое число искусных стрелков из лука, которых он собирался выслать вперед против Роберта; Намбиту же он приказал, чтобы его отряд немедленно расступился в обе стороны и дал проход этим лучникам, как только последним нужно будет напасть на кельтов и вернуться назад; затем войско должно снова сомкнуться и продолжать движение. Расположив таким образом всю армию, сам Алексей пошел вдоль морского берега с намерением напасть на кельтское войско с фронта. Тем временем отправленные в тыл врага варвары прошли через солончаки и, когда защитники Диррахия, согласно приказу императора, открыли ворота города, одновременно с ними напали на кельтский лагерь. В то время как полководцы двигались навстречу друг другу, Роберт выслал отряды, которым приказал нападать на ромейское войско и пытаться увлечь за собой вражеских воинов. Но и тут не опло-{150}шал император: для отражения атак он непрерывно посылал пельтастов.
Между войсками произошла небольшая перестрелка. Так как Роберт медленно следовал за своими воинами, а расстояние между обеими сторонами уже сократилось, из фаланги Амикета вырвались пехотинцы и конники, которые напали на головной отряд Намбита.
Встретив, однако, сильное сопротивление, они повернули назад (далеко не все они были отборными воинами), бросились к морю, зашли по шею в воду и, приближаясь к ромейским и венецианским кораблям, стали просить спасти их, но моряки их не приняли.
В этот момент, как рассказывают, бегущих увидела Гаита, жена Роберта, сопутствовавшая ему в военном походе, – вторая Паллада, хотя и не Афина[460]. Она сурово взглянула на них и оглушительным голосом, на своем языке произнесла что-то вроде гомеровских слов: «Будьте мужами, друзья, и возвысьтесь доблестным духом»[461]. Видя, что они продолжают бежать, Гаита с длинным копьем в руке во весь опор устремилась на беглецов. Увидев это, они пришли в себя и вернулись в бой.
Между тем секироносцы и сам их вождь Намбит из-за своей неопытности и горячности двигались быстрее, чем следовало, и, не менее кельтов стремясь вступить в бой, удалились на значительное расстояние от ромейского строя (ведь эти варвары обладали таким же пылким нравом, как и кельты, и ничем не уступали им в этом отношении). Роберт понял, что воины Намбита устали и еле дышат (об этом он заключил по быстроте их движения, пройденному расстоянию и весу оружия воинов), и приказал своим пехотинцам напасть на них.
Успевшие уже устать воины Намбита оказались слабее кельтов. Пало тогда все варварское войско. Те, кому удалось спастись, бросились бежать к храму архистратига Михаила[462]; те, кого вместил храм, вошли внутрь, другие взобрались на крышу, думая найти там спасение. Но латиняне подожгли храм, и вместе с ним сгорели все воины.
Оставшаяся часть ромейской фаланги продолжала оказывать мужественное сопротивление. Как некий крылатый всадник набросился Роберт с остальными своими войсками на фалангу ромеев, погнал ее и рассек на много частей. Одни из его врагов пали в этой битве с оружием в руках, другие нашли спасение в бегстве. Но император Алексей оставался стоять, как нерушимая башня, несмотря на то что потерял в бою многих своих соратников – мужей благородного происхождения и {151} большого военного опыта. Убит был Константин, сын императора Константина Дуки[463]. Когда он родился, его отец был не простым человеком, Константин был рожден и вскормлен в Порфире и именно тогда получил из рук отца императорскую корону. Убит был храбрый и прекрасный муж по имени Никифор, по прозвищу Синадин, который в тот день стремился всех превзойти в битве. Упомянутый уже Константин неоднократно заводил с ним беседы о замужестве своей сестры. Кроме того, были убиты отец Палеолога, Никифор, и другие знатные мужи[464]. Получив смертельную рану в грудь, испустил дух Захарий, погибли Аспиет и многие отборные воины[465].
Битва все еще продолжалась, когда три латинянина, видя, что император продолжает сопротивляться, во весь опор с длинными копьями наперевес бросились на него. Это были уже упомянутый Амикет, Петр, сын Алифы[466] (как он сам это говорил), и еще один воин, ничем не уступающий первым двум. Амикет ударил, но промахнулся, так как его конь немного отклонился в сторону. У второго из них император мечом вышиб копье, затем что было силы ударил его по ключице и отсек руку. Но третий воин нацелился императору прямо в лицо. Алексей, человек сообразительный и твердый духом, не растерявшись, быстрым умом мгновенно понял, что ему нужно делать, и, когда кельт замахнулся, откинулся навзничь на круп коня. Конец меча, немного оцарапав кожу, натолкнулся на острие шлема, рассек держащий его под подбородком ремень и сбил шлем на землю. Затем кельт проехал мимо того, кого он, как ему казалось, сшиб с коня. Но Алексей сразу же поднялся и крепко уселся в седле, сумев ничего не потерять из своего оружия. В правой руке он держал обнаженный меч, его лицо было обагрено собственной кровью, голова не покрыта, а огненно-рыжие волосы развевались и мешали смотреть. Возбужденный конь кусал удила и вздрагивал, отчего локоны Алексея в еще большем беспорядке падали на лицо. Собравшись с силами, он продолжал сопротивляться врагам.
Вскоре Алексей увидел, что турки[467] бегут, а Бодин отступает, так и не вступив в битву. Бодин вооружился, построил войско в боевой порядок и весь день простоял на месте, делая вид, что готов выполнить договор и быстро прийти на помощь императору. Он, по-видимому, ждал, когда победа начнет склоняться на сторону самодержца, и лишь тогда собирался сам напасть на кельтов. В противном случае он намеревался воздержаться от боя и отступить. О таких намерениях Бодина говорят сами его дела: когда Бодин увидел, что кельты побе-{152}дили, он, так и не начав боя, отправился восвояси[468]. Самодержец, видя это и не находя никого, кто мог бы прийти к нему на помощь, и сам обратил тыл. И вот латиняне стали преследовать ромейское войско.
