Но зачем говорить и распространяться о том, что известно всему миру, чему свидетели – Восток и Запад? Ведь Алексей различными способами обратил в нашу православную веру целые города и области, погрязшие в различных ересях. Людям высокопоставленным он пожаловал богатые дары и записал их в число отборных воинов. Что же касается людей простого звания, в том числе земледельцев, проводящих жизнь у плугов и быков, то он собрал их всех вместе[1477], с женами и детьми, и построил для них город вблизи Филиппополя на противоположном берегу реки Гебра; туда он переселил их и назвал город Алексиополем или, как он чаще именуется, Неокастром[1478]. Тем и другим император (и в этом его особая заслуга) выделил пашни, виноградники, дома и недвижимое имущество. Он не оставил эти дары без подтверждения подобно садам Адониса, сегодня цветущим, а завтра увядающим[1479]; он подкрепил дары хрисовулом[1480] и постановил, что полученное в награду имущество принадлежит не только им самим, а может быть передано их детям и детям их детей; если же детей нет, дары наследуют жены[1481]. Вот каким образом оказывал благодеяния Алексей[1482]. Но хватит об этом, хотя большая часть событий и опущена мною[1483]. Пусть никто не упрекнет мою историю в том, что ее содержание пристрастно. Ведь живы многочислен-{398}ные свидетели событий, о которых я рассказываю, – они не преминули бы обличить меня во лжи.

Самодержец, сделав все необходимое, выступил из Филиппополя и переселился в царицу городов. И снова начались у самодержца непрерывные бои и прения со сторонниками Кулеона и Кусина. Алексей одолел Кулеона, казавшегося более разумным и способным следовать слову истины, и превратил его в смиренную овцу нашего стада. Но Кусин и Фол впали в неистовство и, хотя речи императора обрушивались на них, как молот на железо, оставались железными, отвернулись от императора и не поддались его речам. Поэтому император заключил их как самых зловредных из всех манихеев и явно приближающихся к помешательству, в так называемую Элефантинскую тюрьму[1484] и, щедро снабдив всем необходимым, оставил умирать под тяжестью собственных грехов.

1. Так поступил самодержец с Филиппополем и манихеями. Затем варвары приготовили для него другой горький напиток. Султан Сулейман[1485] замыслил вновь разорить Азию и вызвал войска из Хорасана и Алеппо на случай, если ему придется встретиться с сильным сопротивлением самодержца. Когда намерение Сулеймана стало до конца ясно императору, последний решил подойти с войском к Иконию и вступить с султаном в жестокую битву, ибо там находился султаникий Килич-Арслана[1486]. Алексей вызвал воинов из чужеземных стран, призвал большое число наемников и собрал отовсюду свое войско. В то время как оба полководца разрабатывали планы нападения друг на друга, самодержца постигла его обычная болезнь ног. Со всех сторон стекались воины, но не все сразу, а «по капле», ибо отечества воинов находились далеко. Болезнь же не только не позволяла Алексею приняться за исполнение его намерения, но даже мешала ему ходить. Прикованный к постели, он не столько был удручен болезнью ног, сколько необходимостью отложить наступление на варваров. Это не укрылось от варвара Килич-Арслана; без зазрения совести опустошал он всю Азию и совершил семь набегов на христиан.

Никогда еще боль так не мучила самодержца. Болезнь раньше обычно обрушивалась на него через большие промежутки времени, но в тот раз она мучила его не периодически, а непрерывно, и приступы следовали один за другим. Однако люди {399} Килич-Арслана считали страдания Алексея симуляцией – не болезнью, а медлительностью и легкомыслием под предлогом боли в ногах. Поэтому они часто жестоко насмехались над императором и во время выпивок и попоек как прирожденные ораторы разглагольствовали о болезни ног императора. Болезнь ног стала для варваров темой комедии. Они изображали персонажи врачей, слуг императора, выводили на сцене самого императора покоящимся на ложе и вышучивали его. Во время подобных представлений среди варваров поднимался громкий смех. Это не осталось тайной для самодержца, он кипел гневом и горел желанием начать против них войну. Вскоре, когда боль немного утихла, он пустился в намеченный путь. Император переправился на Дамалис, пересек пролив между Кивотом и Эгиалами, достиг Кивота, а оттуда в ожидании прибытия отрядов и вызванного им наемного войска отправился в Лопадий.

Когда все собрались, он со всем войском выступает оттуда и прибывает в крепость кира Георгия, находящуюся рядом с Никейским озером, а оттуда – в Никею; затем через три дня он возвращается назад к мосту Лопадия[1487] и разбивает свой лагерь у источника, носящего имя Карика. Намерение императора заключалось в том, чтобы сначала через мост переправилось войско, которое разбило бы палатки в удобном месте, а затем через тот же мост перешел он сам и установил императорскую палатку в расположении войска. Однако коварные турки, грабившие равнину у подножий Лантиан и так называемой Котирекии[1488], узнали о наступлении самодержца, испугались и сразу же зажгли много костров, чтобы создать впечатление присутствия большого войска. Костры освещали воздух и пугали неопытных людей, однако самодержца они: не устрашили. Затем турки со всей добычей и пленными ушли оттуда. Император утром поспешил на (уже упомянутую)[1489]равнину, стремясь застать там неприятеля, но упустил добычу. Найдя многих ромеев еще с признаками жизни, а многих уже мертвыми, он, естественно, был охвачен скорбью и пожелал преследовать турок. Однако, дабы не упустить всей добычи – ведь все войско не могло быстро настичь беглецов, – он разбивает лагерь возле Пиманина, сразу же отбирает храбрых легковооруженных воинов, поручает им преследовать варваров и показывает, какой дорогой надлежит двигаться за злодеями. Воины настигли варваров с их добычей и пленными в месте, которое местные жители называют Келлия[1490], как огонь, набросились на них, с большинством расправились саблями, некоторых взяли в плен, забрали всю добычу и, одержав боль-{400}шую победу, вернулись к самодержцу. Император встретил их, узнал о полном поражении врагов и возвратился в Лопадий. Там он провел целых три месяца, частично из-за отсутствия воды в землях, через которые должен был проходить (дело было летом[1491], и стояла невыносимая жара), частично поджидая не успевшие подойти отряды наемного войска. Когда все собрались, он снялся с лагеря, разместил все войско на хребтах Олимпа и даже занял Аэр[1492], расположенный у так называемой Малагины.

В это время императрица находилась в Принкипе[1493], дабы иметь возможность быстрей получать известия о самодержце, который вернулся в Лопадий. Император, как только прибыл в Аэр, послал за ней императорскую монеру; во-первых, Алексей постоянно опасался приступа болезни ног, во-вторых, боялся внутренних врагов в своем войске и потому нуждался в заботливом внимании императрицы и в ее глазах, не знающих сна.