- Берегись! – орал дедушка. – Еще немного глупостей с идиотским контролем, и я уйду! И что ты будешь делатьтогда?

Когда Гэлли продолжила подниматься, дядя Юлион что-то успокаивающе говорил. Она снова посмотрела на них на следующем повороте лестницы. Оба были высокими дородными мужчинами, но если дедушка был седым, дядя Юлион обладал кудрявыми светлыми волосами и сочетающимися с ними светлыми усами и бородой. Он отступил назад, когда дедушка буквально заревел:

- О, да, я могу это сделать! Я делал это прежде, и тебе совсем не понравилось, не так ли?

- Гэлли! – крикнула бабушка. – Ты переоделась?

- Почти, бабушка! – крикнула Гэлли в ответ и бросилась в свою комнату.

Там она стащила с себя грязное платье, натянула новое и сумела заставить волосы гладко лежать, смазав их водой, которой отскребла свои грязные колени. После чего она скромно спустилась в гостиную, где бабушка разливала чай, а дедушка и дядя Юлион с милыми улыбками пили его, будто не ругались только что в коридоре.

Никто не обратил на Гэлли внимания. Она села в вышитое кресло, грызя твердый как камень пирог – что заставило ее чувствовать себя маленькой белкой, – и слушала, как трое взрослых говорят о событиях в мире, науке, фондовой бирже и о каких-то доисторических резных фигурках, которые кто-то нашел в пещере рядом с Ноттингемом. Если дядя Юлион специально хотел видеть Гэлли, он ничем не давал это понять. Он только однажды посмотрел на нее. И Гэлли была поражена, какой лживый вид придают ему морщинки вокруг глаз. Она подумала, что, наверное, это из-за того, что она только что видела Флейту. Зеленые глаза Флейты смотрели прямо и открыто, без малейших попыток спрятать чувства. Глаза дяди Юлиона просчитывали и скрывали. Гэлли поняла, что совершенно ему не доверяет.

Когда чай закончился, дядя Юлион с тихим ворчанием подался вперед и ущипнул Гэлли за подбородок.

- Будь теперь хорошей девочкой, - сказал он, - и слушайся бабушку с дедушкой.

Его улыбка, полная фальшивой доброты и скрытого смысла, по-настоящему разозлила Гэлли. И от его щипка было больно.

- Почему ты такой лживый? – спросила она.

Бабушка застыла как столб. Дедушка немного сжался, как будто ожидал, что его ударят. Однако дядя Юлион откинул голову назад и от всей души рассмеялся.

- Потому что мне приходится, - ответил он. – Никто не ждет честности от бизнесмена, дитя, - и он снова захохотал.

После этого дядя Юлион ушел – дедушка самым дружелюбным образом проводил его до поджидавшего такси, – и на Гэлли обрушился бабушкин гнев.

- Как ты смеешь так грубить бедному дяде Юлиону! – сказала она. – Поднимайся в свою комнату и оставайся там! Не желаю видеть тебя, пока ты не вспомнишь, как следует себя вести.

Гэлли рада была уйти. Ей хотелось побыть одной, чтобы разложить по полочкам всё то, что она увидела в тот день. Но она не смогла победить искушение развернуться на полпути по лестнице и заявить:

- Дядя Юлион не бедный. И он командует дедушкой.

- Иди! – приказала бабушка, твердо указав пальцем наверх.

Гэлли пошла. Она ушла в свою комнату и долгое время сидела там, глядя на фотографию родителей на каминной полке. Такие счастливые. Именно этого Гэлли ожидала от мифосферы – чтобы она была полна счастья, – однако вместо этого, она оказалась полна трагедий.

Но некоторое время спустя ей пришло в голову, что в каком-то смысле мифосфера была полна счастья. Охотник в леопардовой шкуре был счастлив, пока не увидел женщин, и всё испортилось. Женщины, превращавшиеся в лебедей, были счастливы, когда сбегали к воде. И тот мальчик с собаками был самым счастливым из всех, пока не сглупил, разгневав богиню.

- Глупо позволять плохим вещам выходить на первый план! - произнесла она вслух. – Хорошие, счастливые вещи важны не меньше. Просто они не длятся долго. Хочется схватить их в их лучший момент и сохранить, если сможешь.

Гэлли старательно вглядывалась в фотографию и хотела иметь другую фотографию, чтобы поставить рядом – мальчика и его собак. Они так веселились, когда бежали по следу через распускающийся зеленый лес. Она начала представлять их – не в тот момент, когда встретилась с ними, а раньше, – бегущих нетерпеливой линией, с мальчиком позади них, щелкающим хлыстом и смеющимся над их ошибками. Она вспомнила, что каждая собака немного отличалась от остальных. У Нюхача одно ухо было коричневым. Охотник был весь белый, в то время как Рок – почти черный с желтыми пятнышками. У Звонка на спине красовалось бледно-коричневое пятно – будто седло. Желто-коричневого звали Шалун, с белыми ушами – Флажок, а еще одного темной масти – Гений. Кроме того были Тряпка, Носатик, Лентяй и Петрувия – все серые с белыми пятнами в разных местах. Что касается мальчика, он был одет в мешковатую одежду, как у Флейты, только более ярких цветов – синих и красных. Ручку его хлыста украшали красные узоры.

Гэлли почти видела их на самом деле, пробегающих мимо с поднятыми виляющими хвостами. Она слышала их топот и тяжелое дыхание, тявканье время от времени, и смех мальчика, щелкающего хлыстом. Она чувствовала запах собак и лиственного леса. Такие счастливые…

Именно в этот момент вошла бабушка со словами:

- Ну что? Ты вспомнила… Гэлли!

Подпрыгнув, Гэлли вернулась в реальность и обнаружила, что мальчик и его собаки действительно бегут через комнату – теперь бесшумно и постепенно тая, пока бабушка в мрачном негодовании яростно смотрит на них.

- Я сыта тобой по горло, Гэлли, - сказала бабушка. – Ты испорченная девчонка – совершенно неконтролируемая! Разве я не учила тебя не смешивать Там и Здесь?

Собаки беззвучно растаяли, и мальчик растворился следом за ними. Гэлли несчастно повернулась к бабушке.

- Они были счастливы. Они никому не причиняли вреда.

- Если это всё, что ты можешь сказать… - начала бабушка.

- Да, - вызывающе перебила Гэлли. – Это то, что я говорю. Счастливы!

Гэлли терпеть не могла вспоминать то, что случилось дальше. Бабушка отказалась объяснять что-либо или разговаривать с Гэлли. Просто утрамбовала ее одежду в чемодан и заставила дедушку позвонить тете Мэй, чтобы она прислала кузена Меркера забрать Гэлли. Гэлли оставалась запертой в своей комнате, пока на следующее утро не прибыл кузен Меркер, и никто не заходил к ней, даже чтобы принести поесть. Уже это было достаточно плохо. И таким же кошмаром стала поездка – долгая, приводящая в замешательство, с бесконечными задержками и дождем. Но худшее состояло в том, что Гэлли была уверена: Флейта появится в саду, обнаружит, что она исчезла, и будет страшно озадачен. Она была уверена, что больше никогда не увидит Флейту.

Она сидела рядом с ненастоящим котом, пытаясь не думать вовсе. Вдалеке снова послышались беготня и крики, но она не посчитала это слишком важным.

На мгновение Гэлли показалось, что она плачет. Тяжелые капли падали на ненастоящего кота и брызгали ей на ногу. Только когда другие капли упали ей на голову, Гэлли поняла, что вода появляется откуда-то еще. Она посмотрела наверх. Потолок над ее диваном покрылся перевернутыми вверх ногами лужами, а в их центре образовывались большие желтые вытянутые капли и шлепались вниз. Почти в тот же миг, когда она подняла лицо, лужи стали слишком большими, чтобы удерживаться наверху, и вода потоками хлынула вниз – почти с той же силой, с какой снаружи шел дождь.

Гэлли подпрыгнула.

- Ой-ё-ёй, - произнесла она, собирая подушки и ненастоящего кота и сваливая их в сухое кресло.

Она попыталась отпихнуть диван из-под потопа, но он был слишком тяжелым для нее. И она добилась только того, что ее забрызгало плещущей от ковра водой.

- Думаю, лучше кому-нибудь сказать, - с сомнением произнесла Гэлли и выбежала в коридор.

Поблизости никого не нашлось, но откуда-то сверху доносилось немало криков и топота. Гэлли неуверенно взобралась по лестнице – мимо маленькой надежной комнаты, которую ей отвели, и дальше наверх направо.