— Я могу понять.

— Я тоже, — вздохнула я.

Вон перекатился на бок и слегка поерзал в постели, придвигаясь ко мне поближе. Мне казалось, что такая поза нравилась мне больше. Я могла видеть его глаза и хотела его поцеловать, но мне хотелось, чтобы он узнал моего отца лучше.

— Папа действительно любит нас. Ему приходится много работать из-за растущей стоимости медицинских счетов, как моих, так и маминых, — поэтому на самом деле его отсутствие это и моя ошибка. Ты же знаешь, он был со мной все эти дни, хотя я и сама имела право принимать решения относительно своего лечения. Он был рядом со мной, несмотря на то, что ему было больно смотреть и страдать еще больше, потому что, опять же, он никак не может мне помочь.

— Я это тоже понимаю.

Я кивнула.

— Твоя очередь.

— Почему тебе не нравится твоя мачеха?

— Разве я говорил, что не нравится?

— Нет, но тот факт, что ты не ответил, говорит сам за себя.

Он закрыл глаза и вздохнул:

— Я не испытываю к ней ненависти. Я не испытываю к ней никаких чувств. Она — жена моего отца. Вот и все, и ничего больше.

— Мне кажется, здесь что-то большее.

У него дрогнула щека, и я поняла, что была права.

— Она никогда не сможет стать ею. Она не моя мама, несмотря на попытки ею стать, и я ненавижу это. Она — мать Люка, не моя.

— Она когда-нибудь просила тебя называть ее мамой?

— Нет. Но я знаю, что она этого хочет, и отец тоже.

Я нежно улыбнулась, поскольку впервые увидела в нем маленького мальчика, который на самом деле хотел называть ее мамой, который хотел маму, как все остальные дети, хотя, возможно, считал это предательством по отношению к матери, которую он потерял.

— Знаешь, я уверена, что твоя мама не стала бы возражать; на самом деле она хотела бы, чтобы ты был счастлив и твоя жизнь была наполнена любовью. А твоя мачеха просто хочет любить тебя, как мама.

— Не думаю. Я считаю, что это просто одна из тех несправедливостей в жизни. У меня нет матери, вот и все. Что у меня есть, — это отец, который разочарован тем, что его сын бросил футбол из-за умирающей мамы, который ненавидит, что я выбрал жизнь, не связанную с колледжем и карьерой, — которую он для меня выбрал. У меня есть мачеха, которая сейчас едва появляется дома, потому что она чувствует дискомфорт из-за меня. Мои единственные кровные родственники живут на другом конце страны, и их беспокоило лишь то, что после оплаты медицинских счетов, они не получили ничего в наследство от мамы, — мы оба сделали вдох, чтобы перевести дух. — Все, что у меня есть — это двое бабушек и дедушек, которые формально мои и продолжают ухаживать за теплицей моей матери, пока я заканчиваю школу. У меня есть лучший друг, секретов у которого больше, чем в Коде Да Винчи, сводный брат, который предпочитает жить во лжи, и еще у меня есть ты, и я чертовски боюсь потерять это, что почти задыхаюсь.

Его откровения ранили меня, и все, о чем я могла подумать, чтобы сделать для него, — это поцеловать. Я поцеловала так любяще, так отчаянно, что, когда отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза, то задыхалась. Мне просто нужно было вытащить нас обоих из чувства отчаяния, прежде чем мы оба в нем утонули бы.

— Твоя очередь, — сказала я, задыхаясь.

— Где он? Твой рак. Он у тебя в паху? Я помню, ты говорила, что ударялась тем местом.

— Знаешь, почему я позволила тебе в это верить. Да, он у меня в паху, но он распространился на позвоночник и затронул почки.

Он вздрогнул, поэтому я взяла его ладони и приложила их к своим губам.

— Все в порядке, Вон. Я намерена бороться, помнишь?

— Я не знал, насколько все плохо. Я не знал...

— Я не предполагала, что ты будешь знать. Даже врачи не знают, а они прошли самую лучшую подготовку в этой области. В течение нескольких недель я буду проходить интенсивное лечение, пока рак не уменьшится достаточно, чтобы я могла увеличить интервалы между процедурами. Это будет самым трудным, с чем мне придется столкнуться в жизни, но в последнее время, после встречи с тобой, я стала сознавать, что внутри меня есть то, что я должна победить.

Он кивнул, мне было странно видеть его не таким идеальным героем, каким я его представляла. Я бы охотнее хотела видеть, что он понимает реальность моего состояния, прежде чем это причинило бы ему непоправимую боль. Пока еще было не слишком поздно попытаться избежать всего этого. Я имею в виду, что мне не хотелось, чтобы он уходил от меня и от наших отношений, но я не была настолько эгоистичной сукой, чтобы заманить его в эту самую жизнь, которую он не хочет, потому что он был мне нужен.

— Ты передумал? — с большим комом в горле спросила я.

Он сильно нахмурился:

— Никогда.

— Тогда моя очередь, — сказала я.

— Эээ. Я уверен, ты только что это сделала, — сказал он с ухмылкой, а мне пришлось задуматься, как это было возможно, но он был как всегда прав.

— Ну это не считается, ты же знаешь.

Пожав плечами, он ответил:

— Но это же был вопрос?

— Ага.

— Тогда моя очередь.

— Хорошо.

— Хорошо, — повторил он. — Ты боишься щекотки?

— О нет. Пас, пас, пас.

Но опять же он не воспринимал мои пасы. Серьезно, они становились бесполезными, раз он собирался их просто игнорировать. А потом я потерялась в собственных криках и смехе от его профессионально щекочущих пальцев.

Глава 12: Помощь

«Губка Боб, ты теперь мужчина, пора бы уже и вести себя соответствующе».

Патрик

Вон

Вероятно, все может пройти не очень хорошо, но я должен попробовать. Ради нее. И, возможно, ради себя тоже. Я не знаю. На самом деле, в последнее время я уже ничего не знал. Но мне было нужно, чтобы она была счастлива и поправлялась, потому как я точно знал, что не пережил бы ее утрату.

Постучав в его дверь, я сделал глубокий вдох, который был, должно быть, самым неуверенным в моей жизни. Я себя чувствовал так, будто готовился к драке, причем ощущения были хуже, чем в тот день, когда в средней школе должен был встретиться с Максом Джонсоном у дуба после уроков.

Будь мужиком, ради всего святого. Если уж она могла бороться с Франкенштейном, то и ты можешь поговорить со своим отцом, ты, говнюк.

Отец, слегка нахмурившись, открыл дверь. Его секретарша Трейси заглянула к нему, поэтому, безусловно, он успел озадачиться, в какие неприятности я влип. Он не понимал, по какой еще причине я мог заявиться к нему, — в последний раз я приходил туда и вел себя как тупица, узнав, что он продал дом мамы. Тогда это стоило ему нового окна, а мне — наших с ним отношений.

Это было тогда. Теперь же я собирался дать ему возможность прекратить вести себя как мудак и помочь мне в одном добром деле. В эпохальном деле. В эпическом.

— Мне нужна твоя помощь, — и я сразу заметил его разочарование. Такую реакцию я мог распознавать профессионально. И если бы дело не касалось Блу, то я бы тут же ушел прочь.

— Она не беременна, у меня нет проблем с законом и школой. Это личное.

Отец изменился в лице, а затем его выражение стало таким, каким я его еще не видел. Если я не ошибался, это выглядело как беспокойство, к тому же он присел на край своего стола, а не за него.

— В чем дело?

— Блу Харпер, она больна, серьезно больна. Я понимаю, между нами и так достаточно дерьма, с которым нужно разобраться, но мне нужно, чтобы мы отложили пока все это ради чего-то более важного. Отец, мне нужна твоя помощь.

Наступила гробовая тишина, а потом отец подорвался со стола и направился к выходу. Мне следовало бы получше подумать, прежде чем идти к нему ради нее. Он ясно показал, как относится к ней и ко мне, но все-таки я должен был попытаться.

Стоп. Он взял свое пальто.

— Пойдем, сынок. Давай выпьем горячего чая с кусочком твоего любимого пирога, и ты мне расскажешь, в чем она нуждается, а я сделаю все, что в моих силах.