— Сейчас, — прошептал он прямо в моё ухо, его горячее дыхание будто танцевало на маленьких волосках на моей коже, и всё, что было в моём животе, делало кувырки, — давай лучше найдём твоего брата.

Я сделал вдох, пытаясь успокоиться, перед тем, как отрыть глаза и посмотреть прямо на него. Я знала без сомнений, что друзья не целуют друг друга так долго, как того хотела я, и они совершенно точно не смотрят друг на друга, будто собирались воспламениться.

В одну секунду Вон раз и навсегда размыл мои границы.

Глава 6:

Лжецы

«Видение — это искусство видеть невидимое».

Джонатан Свифт

Харпер

Я должна была признать, что, несмотря на отсутствие статуса наших отношений, мы чувствуем себя чем-то гораздо большим, чем просто друзья. Я не могла заставить себя поступать правильно. Знание — одно, а действие — другое.

Разумеется, я понимала, что должна была отпустить Вона. От этой мысли мне стало смешно. Нет, мне следовало оттолкнуть его, потому что «отпустить его» на самом деле не сработало бы. Я могла бы быть настоящей сучкой и направить свой интерес на другого парня, но я не такая и, черт возьми, никогда не смогла бы так поступить по отношению к Вону. Невозможность состоять с Воном в «настоящих» отношениях — это одно. Но полностью отрицать свои чувства — это совершенно другое дело, что граничит с безумием.

И хотя меня меньше всего заботило, на сколько он отличается от Брюса Ли и какой прекрасной была его игра, все же я не могла сдержать улыбку, от которой у меня сводило щеки, когда я видела Бенни таким.

Бенни выпали худшие карты из тех, что я могла себе представить. Потерять мать, которая цеплялась за жизнь до последнего вздоха, сама того не подозревая, затем лишиться отца, испытывая одновременно чувство вины и боль от разбитого сердца. Действительно, словно они оба погибли той ночью в автокатастрофе. Я скучаю по ним и так много об этом думаю, что это делает мне больно. Так вот, в жизни Бенни есть ещё одна постоянная, которая делает его жизнь ещё хуже. Я ничем не могу ему помочь, и он остался один, как сирота, до тех пор, пока я не поправлюсь. Или не поправлюсь. Оба варианта не самые лучшие.

Наступит время, когда мне нужно будет сообщить Эйприл о моей болезни. Ибо, если я не справлюсь, мне нужна будет её помощь. Бенни будет необходима чья-нибудь помощь, а тётя Джун не поймёт его. Эйприл — самый близкий ему человек после меня и лучшая сестра, которую Бенни достоин — и я чувствую своим телом и всей своей душой, что Эйприл готова защищать его до последнего своего вдоха.

Если Бенни будет нужна защита — она умрёт за него. Или сядет в тюрьму — в зависимости от того, что наступит раньше.

Мои мысли прервал смех, именно тот, который заставлял меня чувствовать тепло, безопасность и счастье. Я не имела ни малейшего представления, что сказал Бенни, чтобы довести Вона до истерики, да и мне было наплевать. Я только знала то, что простой, чистый смех Вона мог выдернуть меня из мыслей отчаяния.

Я собиралась бороться со смертью. Бороться с этой сучкой, как Джеки Чан, Брюс Ли и Джет Ли вместе взятые. Я собиралась засунуть её туда, откуда она пришла, чтобы смерть не вернулась за мной до того, как я стану старой и готовой к ней. Я собиралась сделать это ради себя, ради Бенни и ради моего будущего с Воном.

Мы подъехали к дому — правда, мы ещё не чувствовали себя тут как дома — я не произнесла ни слова по пути сюда, но мне было хорошо и легко от знания, что Бенни счастлив. Я старалась дать ему это счастье, изо всех сил скрывая, что чувствую дыхание зловещей тени, которая преследует нас. Я не хотела напугать его еще сильнее.

Вон сделал моего брата свободнее, и теперь я знаю, что эта свобода убивает меня, заставляя с ними попрощаться. Я все сильнее влюблялась в Вона. Влюблялась все сильнее с каждым смехом моего брата, который достигал сначала моего слуха, а затем и сердца.

Тепло пробрало меня, и капельки пота начали стекать по моей спине, когда я вышла из грузовика. Бенни пробежал через лужайку и распахнул мне дверь, после чего я почувствовала его за своей спиной и замерла на месте. Стоя сзади, он дышал мне в шею, и я ощущала, как по моей коже расползаются мурашки от понимания, что я хочу этого чувства. Я хочу ощущать его в самом интимном смысле.

— Ты была очень тихой по дороге домой.

Мои глаза были закрыты, и я отклонилась назад практически настолько, что могла бы почувствовать его тело рядом со своим, но, само собой, не стала бы. Не только потому, что я вспотела, несмотря на то, что это было главной причиной, но и потому, что это привело бы к чему-то большему. Это бы открыло бездну чувств и поступков, которые, я была уверена, изменили бы правила игры. Ему было нужно держать дистанцию, чтобы «если» или «когда» мне бы пришлось произнести свое последнее «прощай», он бы нормально со всем справился.

Я не пыталась быть пессимистичной, но когда доктор устанавливает для тебя временные рамки для жизни меньше месяца, даже с лечением, ты не ходишь кругами, составляя планы на будущее, разве только, когда это для тех, кого ты покидаешь.

Поэтому я сделала шаг вперед, хотя на самом деле, ей богу, этого не хотела, и повернулась к нему с той самой улыбкой, которую уже научилась доводить до совершенства.

— Ты нравишься Бенни. — Он улыбнулся, и тут же моя фальшивая улыбка стала настоящей.

— А что здесь может не понравиться? Я красивый, обаятельный и клевый. — Он показал несколько приемов из каратэ, сопровождая их смешными звуками, которые можно было услышать в фильмах с неудачным дубляжем, обычно транслируемых в дневное время.

Я рассмеялась и кивнула головой.

— А также скромный и сумасшедший, я смотрю.

Мы засмеялись в унисон, когда он обнял меня за плечи и практически дотащил до входной двери, из-за чего я едва устояла на ногах и стала смеяться еще сильнее. На мгновенье я даже забыла, что его руки обвивали мою вспотевшую спину.

Лишь после того, как я схватила две содовые, и мы направились ко мне в комнату, до меня дошло, что я сделала. Это был первый раз, когда я позволила парню войти в свою комнату. Вообще за все время. Он вошел следом за мной, закрыл дверь и огляделся вокруг. Он не просто смотрел — он изучал, от чего я чувствовала себя незащищенной.

Стены были голыми, а любая другая поверхность — прикрыта мусором. Он подошел к прикроватным тумбочкам, которые, помимо моей кровати, являлись единственно предусмотренными элементами мебели во всей комнате. Рядом с лампой и будильником была рамка с фото и книга. Он взял в руки рамку из тонкого дерева, под стеклом которой находилась ложь. Портрет счастливой семьи с будущим, полным смеха и близости. Иногда я хотела выбросить его, но потом вспоминала, что однажды все это было реальностью, пусть даже и на короткий промежуток времени. Но я пришла к выводу, что это была моя жизнь. Жизнь, наполненная короткими обещаниям и сложными чувствами.

— Твои родители выглядят счастливыми, — сказал он с очевидной печалью. Он скорбел и имел право на подобные чувства. Мы оба лишились своих мам. Его отправилась на небеса, а моя ушла в туман. Его отец был бессердечным и полным ненависти. Мой же застрял в ложной надежде, глубокой печали и тяжести вины. После визита к врачу я пошла к юристу. Я просто не могла доверить ему принимать решения за меня, когда дело касалось моего здоровья. Думаю, это и было решающим расколом между мной и отцом. Он потерял так много, и когда я получила право принимать свои собственные решения касательно своего же здоровья, я видела, как погас последний огонек.

Я знала своего отца, он держался за маму, и я боялась, что если бы наступило время, когда я больше не была бы собой, а медицинское оборудование стало бы единственным якорем на этом свете, то отец держал бы меня здесь. Я не хотела бы такого. Вероятно, это был самый эгоистичный поступок в моей жизни, но я просто не могла позволить этому случиться.