Он взял мое лицо в ладони и заглянул в мои глаза, в самую душу, от этого я смогла прочувствовать его каждое последовавшее слово:

— Я никогда тебя не покину. Я буду сражаться за тебя, даже когда ты больше не сможешь, потому что я никогда не брошу тебя. Бог и небеса не смогут заполучить тебя, потому что ты — моя, я впервые влюбился.

— Твоя взяла, — прошептала я, прежде чем его губы встретились с моими.

* * *

Ужин получился поздним, и, хотя мальчики не хотели ничего, кроме стейков и пиццы на гриле, нам нужен был еще салат для сбалансированности. Несмотря на их возражения, я приготовила коул-слоу и овощной салат. Учитывая, как много они жаловались, я была рада видеть, что все-таки они ели с аппетитом. Я все еще боялась, что меня может вырвать, но лекарство работало. Не думаю, что я когда-нибудь смогла бы забыть то чувство, которое я испытала, когда меня рвало едва ли не собственным желудком. От такого страха мой аппетит улетучился, но я продолжала есть, потому что воспоминания о том, что у меня пусто в животе, были для меня хуже. Да и мне не хотелось, чтобы парни переживали.

Тот ужин стал самым лучшим из тех, какие у меня случались после переезда в новый дом. И дело было не в еде, а в веселье и жизни, которые мы испытали. Сидя за старым деревянным столом в окружении аромата поджаренного мяса, мы весь вечер смеялись и рассказывали друг другу истории, пока я не зевнула. Как только этот звук вырвался из меня, взгляды обоих были сфокусированы на мне, и я почувствовала их скрытое беспокойство.

Это было как дождь средь ясного дня, а хотя, нет. Я любила дождь, особенно в солнечный день. В тот раз это напомнило пасмурность, которая не отступала, — Бенни отказывался смотреть на меня, а Вон не мог отвести глаз, как будто я могла исчезнуть, если он отвернется.

— Я в порядке. Я просто устала, — взглянув на часы, я нахмурилась, потому что было только начало десятого. Ладно.

— Хорошо, признаю, что чувствую себя не самым лучшим образом, но, пожалуйста, прекратите. Мне нужно, чтобы вы оба относились ко мне как обычно. Бенни, ты мой младший брат, и ничто на букву «Р»²² не меняет этого. Я буду раздражать тебя, проявлять чрезмерную заботу и любить, пока это не будет смотреться несуразно, и даже тогда я все еще буду тебя любить. Это работа сестры. Это моя работа и это никогда в жизни не изменится.

У меня наворачивались слезы, но мне было плевать, — я встала и крепко обняла Бенни, и когда он тоже обнял меня в ответ, у меня полились слезы, будто прорвало плотину.

— А что касается тебя, — обратилась я к Вону через плечо Бенни, когда он ослабил объятие, — ты должен мне пообещать, что больше не будешь смотреть на меня таким взглядом, будто я вот-вот сломаюсь.

— Пас.

Что?

— Здесь не получится использовать пас, Вон. В данном вопросе пас не работает.

Бенни встал из-за стола, взял свою тарелку и пошел в кухню, оставляя нас с Воном, чтобы мы поговорили. Хоть ему и было всего десять, но он вел себя старше своих лет.

— Блу, на нашем пути будет еще куча раз, когда я воспользуюсь правом на пас, и тебе это будет не нравиться. Я сделаю все ради тебя, и как бы нам обоим не было больно это говорить, есть вещи, над которыми я не властен. Мне нужен этот пас, потому что я люблю тебя, и мне больно видеть, как ты страдаешь, — он взял мои руки в свои. — Мне нужен этот пас, потому что не важно, как долго я буду стараться оставаться упорным и сильным ради тебя, у меня не всегда будет получаться скрыть свою боль.

— Черт, — я бросилась к нему в объятия, от чего мы оба чуть не упали со стульев. Я любила Вона и правда-правда переживала от мысли, насколько сильно его не заслуживала, и все же он был рядом и любил меня все так же. — Я так сильно тебя люблю. Я не хочу, чтобы ты проходил через это.

— Я не хочу этого и для тебя. Однако, похоже, что Бог нас испытывает.

Я отстранилась от него, держа свои ладони на его груди, и заглянула в его глаза, которые буквально сверкали от волшебных искорок вокруг зрачка.

— Ты в него веришь?

Он на секунду нахмурился:

— В кого? В Бога?

— Ага. Ты веришь в Бога?

Он сделал глубокий вдох и посмотрел так, будто он только что впервые об этом задумался. Хотя, как я знала по опыту, такой вопрос задают себе, когда сталкиваются с бедой. А Вон столкнулся с самой большой бедой; должно быть, он много раз задумывался о существовании Бога, а может и молился ему, просто на всякий случай.

— Не знаю, Блу. Когда-то, думаю, да, верил. Мама брала меня в церковь, так что каждое воскресенье я выглядел, как хороший католический мальчик. Я посещал воскресные религиозные занятия вместе со всеми детьми, и считал существование Бога и его заботу о тех, кто делает добро и верит, как само собой разумеющееся. А потом мама заболела раком и я его возненавидел. Я так сильно его ненавидел, что даже признался ему в этом. Я отправился в его обитель, где мы восхваляли его и молились, и сказал ему, что ненавижу его.

У меня защемило в сердце, когда я представила его, плачущим от боли и взывающим к Богу о помощи. Его ненависть была именно такой, в форме крика. В тот день Бог его не услышал. Он не услышал и меня, когда я делала то же самое после того, как мама не вышла из комы.

Вон продолжил, а я старалась оставаться сильной ради него:

— Затем ненависть к нему переросла в ненависть ко всем людям. А потом я понял, что если бы Бог, о котором я узнавал, и вправду существовал, то он бы не забрал у меня маму, оставив меня в одиночестве. Думаю, сейчас я произношу его имя только по старой привычке.

Я сдерживала слезы и дрожь, хотя чувствовала, что была на грани. Я протянула руку и погладила его по щеке, чтобы он понял, что это было воспоминанием, а не настоящим.

— Впервые, Вон, я не чувствую себя одинокой. По-моему, впервые.

Его глаза затрепетали, когда он понял мои слова, значение чего я сама только что осознала.

— Вон, Бог не бросал нас одних, он привел нас друг к другу. Он существует. Он дал мне шанс быть с тобой и потому я знаю, что в итоге я все равно этого добьюсь. Я чувствую это здесь, — сказала я, ударив себя в грудь и веря каждому слову. — Я буду жить, потому что мы нужны друг другу, потому что мы так сильно любим друг друга, что наша любовь убьет нас обоих ради этой цели, а это будет слишком большой ценой.

— Надеюсь, ты права, Блу. Надеюсь, ты права.

— Я знаю, что да. Впервые я знаю это.

Бенни вернулся, держа в одной руке пирог, а в другой три вилки и баллончик со взбитыми сливками под мышкой.

— Не знаю, что ты там знаешь, — сказал он, — но я знаю, что настало время для пирога.

Мы с Воном рассмеялись и он, взяв меня за руку, сказал:

— Я знаю, что для пирога всегда есть время.

Мы прикончили почти весь яблочный пирог, когда Бенни посмотрел на меня. Проглотив содержимое набитого рта, он спросил:

— Почему они называют это большой буквой Р?

Я бегло взглянула на Вона поверх плеча Бенни и, прежде чем положить вилку на стол, откинулась на спину и посмотрела в глаза своего маленького брата. Я успокаивающе улыбнулась, надеясь, что он это почувствует.

— Ну, так называют болезнь, которая у меня, потому что некоторые боятся говорить об этом или слышать.

— Как Волан-де-Морта в «Гарри Поттере»?

Я видела, как за спиной Бенни улыбнулся Вон, я тоже стала улыбаться шире несмотря на беспокойство моего брата.

— Точно, именно так. Думаю, они боятся, что если просто сказать это слово или его имя, то это повлечет за собой опасность для них самих.

— Это глупо!

Вон усмехнулся:

— Я согласен, бро.

Бенни оглянулся на Вона, который в ответ подмигнул ему.

Бенни снова посмотрел на меня и, поджав губы, спросил:

— Так это поэтому папа ненавидит это слово?

У меня заболело в груди от понимания того, что Бенни чувствовал напряжение, исходящее от отца.

— Отчасти.

— Ладно, а почему мы не называем это каким-то другим словом, к примеру... Лоракс?