— Я могу что-нибудь сделать? Принести тебе что-нибудь? — спросил он, потирая темную щетину. Он был таким милым, мне стало жаль, что ему приходится проживать такую жизнь, но я была рада, что он находился рядом, пусть даже никак не мог помочь.

— Можешь принести мне немного мятных драже или чего-то еще освежить дыхание? Я совсем не подумала про это.

— Конечно, я схожу в кафетерий или... Не уверен, будет ли у них драже, но я найду что-нибудь для тебя, встретимся у стойки регистрации. Ты уже опаздываешь, а они говорили, что прежде, чем вы начнете, им надо будет взять у тебя кровь из пальца на анализ.

— Ага, помню. Спасибо, пап.

Эйприл взяла меня за руку, и мы пошли к лифту. Я знала, как пройти от кабинета врача до отделения онкологии. В лифте было жарко и забавно пахло, поэтому когда наша короткая поездка закончилась и мы вышли, то я испытала облегчение. Запах антисептика стал сильнее, поэтому я сдерживала дыхание, успокаивая себя и крепче сжимая руку Эйприл. Она посмотрела на меня, у меня получилось выдавить из себя еще одну улыбку. На этот раз она не улыбнулась в ответ, а поцеловала меня в щеку и обняла так сильно, что меня снова чуть не стошнило.

— С тобой все будет в порядке. Эта мера поможет положить конец самому ужасному дерьму, с которым ты столкнулась и больше никогда не столкнешься в своей жизни. Ты справишься, я в тебя верю.

Я думала, что вот-вот разрыдаюсь прямо там, в коридоре.

— Я люблю тебя, Эйприл Гиллеспи. Я люблю тебя всем своим чертовым существом.

— Знаю, — ответила она и засмеялась. — А теперь давай пройдем через это дерьмо, чтобы уже поскорее поехать домой и жить на полную катушку.

— Ты просто хочешь увидеть Картера.

— А ты хочешь увидеть Вона. Кстати...

— Не начинай. От всего этого я чувствую себя как задница, — сказала я то, что вправду думала. Я собиралась пройти через свой первый сеанс терапии, а ему ничего не сказала. Он был моим парнем и понятия не имел, что я умирала и пыталась это остановить.

— Я знаю, ты пыталась. Просто жаль, что он не в курсе. Думаю, так было бы легче для тебя, и он бы помог тебе со всем этим. Теперь все станет намного сложнее.

— Угу, знаю. Я скажу ему при встрече, когда мне станет лучше. Сразу же.

— Хорошо. А теперь пойдем, мы опаздываем.

Я записалась на прием, а затем спустилась в лабораторию, где у меня взяли анализ крови из пальца. Должна сказать, те маленькие гаденыши сделали мне больно. Но все же, думаю, это было лучше, чем протыкать палец целой иголкой.

У меня был низкий уровень белых телец, но доктор не хотел больше рисковать, оттягивая время начала лечения, поэтому мы приступили. Он настоятельно просил меня передумать и в целях эффективности поставить мне в главную артерию центральный катетер. Но мысль о том, что в моей груди постоянно будет находиться посторонний предмет и что мне придется его промывать и каждый день перевязывать, однозначно заставила меня отказаться. К черту эффективность, втыкайте в меня иголку и травите меня уже.

Я сидела в глубоком кресле, оно было холодным и все, о чем я могла думать, было сколько же больных и умирающих людей сидело в том самом кресле до меня. С теми же мыслями я глядела по сторонам и видела самые разные стадии проявления этой болезни. И это все вскоре произойдет и со мной, от этой мысли я внезапно испугалась как никогда раньше. Вскоре на моем месте будет сидеть кто-то другой и смотреть на меня, сидящую в этом кресле, облысевшую, с одутловатым лицом и держащую в руках утку для выблевывания содержимого моего желудка.

Я не просто умирала, я болела, и тогда было самое начало пути, который приведет меня к тому, что я стану поправляться, но буду чувствовать и выглядеть хуже. Была ли я готова конкретно к такому удару под дых? Нет. Закрывала ли я глаза на реальность? Скорей всего, так и было.

Однако теперь с моих глаз упала пелена, и я осталась со своей суровой реальностью, представлявшей мою жизнь настолько долго, насколько бог будет держать меня здесь. Я не была уверена, заслужила ли я это, или смогу ли я остаться ради Бенни, папы и даже Вона, но в глубине души я очень сильно на это надеялась.

— Будет немного жечь, — извиняясь, сказала медсестра, вставляя иголку мне под кожу в мою разбухшую синюю вену, и снимая с руки жгут.

Жгло нещадно, но затем все прошло и медсестра воткнула мне в руку шприц с большой иглой. Она повернулась к капельнице, нажала разные кнопки, а потом снова повернулась ко мне, готовясь освободить зажим, сдерживающий коктейль из химических веществ, которые они называют химиотерапией, чтобы пустить его по моим венам.

— Вы готовы, дорогая?

По-крайней мере, медсестра, которую, судя по бейджу, звали Венди, была милой. У нее была теплая и любящая улыбка и, несмотря на то, что должно произойти, я немного расслабилась.

Эйприл сжала мою руку, а отец стоял по другую сторону от меня, ободряюще кивая головой. Моя группа поддержки была готова, поэтому и я тоже.

— Готова, как никогда, — сказала я Венди и своей команде.

Венди улыбнулась и отпустила зажим, чтобы я начала свою борьбу за жизнь.

Так все началось.

Глава 10: Легкость и тяжесть последствий

«Истина редко бывает чистой и никогда не бывает простой».

Оскар Уайльд

Харпер

Я считала себя рассудительной и умной девушкой. Когда я лежала в своей кровати дома, свернувшись калачиком, то чувствовала себя не только абсолютно и чертовски мертвой, но еще и слабоумной.

Не следовало так сильно доверять телевидению; они настолько прославляли химиотерапию, что я могла поклясться, все, чего я хотела, — жить, но тогда я была очень близка к желанию умереть. В этом бы мне мог помочь сон, вот только сон меня не излечит.

Всякий раз, когда у меня во рту накапливалась слюна и скручивало желудок в мертвую петлю, я просыпалась и наклонялась к ведру, от которого несло больницей, хоть и менее интенсивно.

К тому времени мне уже нечем было извергать содержимое своего желудка. Вернее, эта стадия наступила еще девять часов назад. А тогда я лежала на животе и меня воротило от одной мысли обо всем остальном. Я просто хотела, чтобы все кончилось.

Эйприл поглаживала мою спину. Она была рядом со мной еще с момента, когда меня, практически, на руках заносили в машину. Отец вел машину, пока Эйприл придерживала меня на заднем сидении, как больного ребенка, и подавала мне гигиенические пакеты. Мы могли заночевать в Канзас-Сити, но я отказалась потому, что не хотела оставлять дома Бенни, который так волновался обо мне. Хотя, когда мы добрались до дома, и он увидел, насколько мне было плохо, то, возможно, это был спорный момент.

Я была такой уставшей. Очень-очень уставшей. Мне хотелось лишь отоспаться, а к утру уже чувствовать себя лучше. Доктор говорил, что, возможно, меня будет слегка мутить, и я буду чувствовать усталость, но я хотела увидеть Вона, поэтому я буду стараться. Папа хотел, чтобы я пару дней пропустила школу, и тогда у меня будет время поправиться к выходным, ко Дню труда. Но я не могла пропасть так надолго без возможности поговорить или увидеться с Воном.

Утро наступило слишком рано, я ненавидела свою жизнь. Не уверена, что у меня и Эйприл получилось погрузиться в сон хотя бы на полчаса. И я ненавидела за это себя, потому что знала, что она умирала от желания увидеть Картера, как и я — увидеть Вона. Но всякий раз, стоило мне сделать хоть глоток жидкости, она сразу же хотела вырваться наружу. И мне никак не удавалось удержаться. Вместо этого я падала обратно на матрац и подушку с желанием успокоиться и заснуть перед следующим приступом рвоты.

Это все так и продолжалось, пока отец вместе с Эйприл не вытащили меня из постели и снова погрузили в машину. Я была настолько уставшей, что даже не видела и не спрашивала, куда мы направлялись. Я то засыпала, то просыпалась, мне лишь хотелось пить и чтобы меня оставили в покое.