— Есть, дружок. Они поддерживают твой мочевой пузырь. А теперь мах и держим.

Я посмотрел на Блу, от смеха она качала головой и делала махи. Что ж, век живи, век учись.

— Мах и держим. Я хочу, чтобы вы представили, что у вас там монетка, и чтобы она там и оставалась, как в закрытой копилке.

Извините, но это было уже чересчур для меня и некоторых присутствующих. Смех и визги рикошетом отзывались по спортзалу почти так же громко, как если бы во время игры фанаты кричали после забитого гола. Может быть, у меня и были мышцы малого таза, но никогда в жизни я не буду держать в себе что-то, кроме того, что там должно быть.

— Не останавливаемся. Мах, сжимаем и держим.

Блу смеялась и делала махи, кивая мне, чтобы я продолжал. И хоть мне этого совсем не хотелось, я знал, что продолжу, потому что она хочет, чтобы я это делал. К счастью, после двух половинчатых маха нам сказали лечь на коврик. Свят, свят, свят. Настал конец копилке и махам. Я уже не был уверен, буду ли я после этого так же относиться к копилкам, а тем более, к монетам.

К концу урока я уже обливался потом, отлично проработав мышцы живота, а две девочки превзошли меня в планке. Я думал, что урок здоровья девочек будет так себе, но эти цыпочки смогли вынести его. Выяснилось, что новую учительницу звали Мисс Дженкинс, и я по-новому оценил ее методы, даже стал уважать. А еще я был рад, что в каждом упражнении я продержался дольше, чем Блу. Пахнуло шовинизмом? Мда. В таком случае я мог с этим жить. Удивительно, что она так быстро устала, ведь она занималась танцами. Когда я приподнял ее, она не оказывала сопротивления; она просто хихикала и прижималась ко мне, пока мы шли к женской раздевалке, а Картер и Эйприл смеялись позади нас.

Было нечто ненормальное в том, что она так устала. Ее что-то беспокоило? Мы дошли до двери, и я отпустил ее. Она улыбнулась и поцеловала меня в щеку, но не подняла глаз. Что-то было не так. Что-то определенно было. К ней подошла Эйприл и тоже это заметила. Что за черт?

— Пойдем, Харп, от нас воняет. Давай примем душ перед следующим уроком.

Затем она увела ее и, прежде чем я успел их остановить и задать вопросы, передо мной захлопнулась дверь, а Картер взял меня за плечо.

— Приятель, они могут помыться и без нас. Если нас поймают, у нас будут неприятности.

Я мельком глянул на него, — то, как он смотрел на меня, было похоже на то, что он считал меня сумасшедшим. Может, так и было. Возможно, я слишком сильно на все реагировал. Я не знал. Никогда раньше я никого не любил. У меня никогда не было отношений, и я уж точно не знал, как бы отреагировал, если бы меня ударили по орехам. Поэтому я кивнул и под болтовню Картера пошел с ним. Я отрывками слышал отдельные слова, а затем мы зашли в мужскую раздевалку, где была вся команда, и вся последовавшая болтовня, как белый шум, казалось, никогда не кончится.

* * *

Я не увидел ее на математике и за десять минут отправил ей два сообщения, которые остались не отвеченными, — было бессмысленно оставаться тут. Я даже не слышал, когда Мистер Паркер спросил меня, куда я направился. Я просто сгреб свой хлам в рюкзак и вышел, направляясь в школьный медпункт. Если она заболела, то, вероятно, она пошла туда.

Наверное, я мог по пальцам одной руки посчитать, сколько раз я так отчаянно бежал по коридору. Первый был, когда Трэв открыл мне глаза на интрижку моего отца. Второй, когда мне позвонили из больницы по поводу мамы, и вот теперь был третий. Не было никакого основания для такой спешки, кроме моего же предчувствия.

Дверь была открыта, и я бросился в проход, едва дыша. Медсестра подпрыгнула на месте и подбежала ко мне, но я отмахнулся от нее и спросил про Харпер, на что она лишь ответила, что та не приходила. Следующий этап — ее дом. Даже если она отпросилась, у меня не было на это законного права. Так что, бегство оказалось для меня лучшим вариантом.

Ключи от машины уже были у меня в руках, но я остановился, услышав вибрацию своего телефона. Это была Блу.

— Ты в порядке?

— Ага. Устала, но в норме. Я просто увидела от тебя сообщение и подумала, что лучше позвоню тебе и оставлю голосовое сообщение. Погоди. Ты же должен быть на математике. Как тогда ты отвечаешь на мой звонок во время математики?

— Я ехал к тебе домой, разыскивая тебя. Когда ты не пришла...

— Ты где сейчас, Вон?

Ее голос звучал тревожно и напугано. Я продолжал идти к машине, так как мне нужно было ее увидеть.

— В пути.

Небольшая ложь, хотя если бы она узнала, что я все еще в школе, то убила бы меня.

— Нет, потому что я еду в Канзас с отцом и Эйприл.

— Я думал, ты уезжаешь только после обеда.

— Я устала и понимала, что на уроке от меня не будет пользы, поэтому решила, что лучше сразу и поехать, понимаешь?

Я хотел сказать «нет», потому что мне не хотелось упускать и одного момента с ней, и я думал, что она чувствовала то же самое. Наверное, я не прав.

— Конечно. Математика против поездки.

Стоя, прижавшись к крыше грузовика, я открыл дверцу, и в лицо хлынула волна горячего воздуха. Мне было плевать.

— Вон?

— Ага.

— Я вернусь домой завтра после обеда. Я позвоню тебе, когда буду на месте. Нам нужно будет встретиться.

— Мне тоже нужно с тобой увидеться.

— Хорошо. Тогда до завтрашнего вечера, — в ее голосе звучала надежда, и я это почувствовал.

— Это свидание, — сказал я. — Люблю тебя.

— Люблю тебя, — тяжело вздыхая, ответила она и отключилась, а мне стало плохо. Я знал, что она меня любит. Мы разделили нечто особенное той ночью, и я каждый раз об этом думал, когда смотрел на нее. Однако это не мешало страху или чему-то очень-очень неправильному возникнуть между нами, — с ней было что-то не так.

Харпер

Сказать, что я ненавидела больницы, это ничего не сказать. Как только я почувствовала запах антисептика, к горлу подкатила тошнота, и под крики Эйприл, окликающую меня по имени, побежала в уборную. Едва добежав до кабинки, я вырвала все, что было у меня внутри. Эйприл успокаивала, поглаживая меня по спине, пока я задыхалась и откашливалась.

Было смешно, что мне стало плохо еще до того, как началось лечение, но такова была я. Пока я держалась за унитаз и надеялась, что кашель прекратился, я изо всех сил старалась не думать, сколько микробов, должно быть, подхватила.

Когда мое дыхание вновь стало нормальным, я начала вставать на ноги вместе с Эйприл, которая всячески поддерживала меня. Я чертовски сильно ее любила. Знаю, девчонка ненавидит рвоту, но все же она осталась рядом, поглаживая мою спину, а ведь мы даже не успели повеселиться, как обычно бывает перед таким действием. По-крайней мере, ей не пришлось придерживать мои волосы. Сделать пучок было хорошей идеей.

— Спасибо тебе, — произнесла я с легкой улыбкой, чтобы заверить ее в том, что мне полегчало. Я не думала, что она купилась на это, но она все-таки улыбнулась и взяла немного бумажных полотенец и, промокнув их, протянула мне.

— Ты бы сделала то же самое, так что не стоит.

О, черт возьми, как же приятно приложить влажное бумажное полотенце к коже, уже успевшей вспотеть. Мне нужно было еще, поэтому я освежила лицо в раковине, умывшись с мылом, и вытерла полотенцем, пока не убедилась, что от меня не исходил неприятный запах.

— Папа ждет снаружи?

— Можно и так сказать. Он шел за нами до двери.

Я вздохнула и положила руку на ее плечо.

— Пойдем. Нам нужно попасть в кафетерий или найти автомат с жвачками до того, как я запишусь на прием. Мне нужны мятные леденцы.

Она немного отстранилась от меня, прикрывая лицо.

— Да. И вправду нужны.

Она засмеялась, затыкая себе нос, а я, хихикая, прикрыла рот рукой.

— Замолчи.

— Нет, это ты замолчи! Ты до сих пор дышишь на меня.

Папа явно обрадовался, увидев меня и Эйприл смеющимися, но все еще выглядел растерянным, не зная, как мне помочь.