В клинике было многолюдно. По коридору сновал персонал, пациенты, их друзья и люди с грустными и отрешенными глазами. Временами на глаза попадались те, кто мучительно, сгорбленной походкой передвигался по коридорам, с угнетенным выражением на лицах. Но среди них, казалось, были те, кто лишь желали казаться страдающими, чахлыми и отчаявшимися. Здесь вся воля к жизни закручивалась и обвивалась прочными и непоколебимыми лианами надежды. Было печально смотреть на этих людей.

Прошел уже час, как Берно прошел процедуру и нетерпеливо ожидал, пока доктор пригласит его к себе в кабинет обсудить результаты. Стоя у окна, он грелся под ярким солнечным светом, ощущая, кроме головной боли и легкой тошноты, некое тягостное ощущение несоответствия своего внутреннего состояния с прелестной погодой, выдавшейся за последний месяц. Казалось, будь ливень и вьюга, на душе стало бы гораздо спокойней и свободней. В памяти постоянно всплывало письмо и телефонный разговор. Ощущение некой заброшенности, печали от того места, где он находился сейчас, и мыслей, где же ему найти ту прелестную незнакомку, удручало и отдавало туманными перспективами.

– Берно, прошу, проходите! – внезапно раздалось за спиной.

Последовав за приглашением, Берно вошел в кабинет и уставился на доктора. Тот жестом пригласил присесть в кресло, обитое коричневой кожей. Берно тихо прикрыл за собой дверь и расположился напротив доктора, по другую сторону его широкого деревянного стола. В тот же момент, за ним внутрь помещения сквозь стену прошли еще двое мужчин. Слева, возле Берно, встал Виво – невысокий, полный, с копной волнистых блеклых, каштановых волос. Некоторая неряшливость и неуклюжесть сочеталась в нем с отменной дикцией, гордой осанкой и каменным выражением лица. Виво деловито поправил черный пиджак, из-под которого однако местами торчала футболка из брюк. А Фаталь прошел глубже и встал у окна, оказавшись тем самым у доктора за спиной. Щуплый, худощавый, похожий на неокрепшего подростка, он равнодушно осмотрел помещение, оперся плечом о стену и с интересом стал наблюдать за Виво, который заметно нервничал не в силах скрыть разочарования. Доктор рассматривал какие-то документы, после чего отложил их в сторону и, взяв ручку, откинулся на спинку кресла. Повисшая пауза напрягла Берно. Доктор поднял глаза. Во взгляде читалась тревога.

– Берно, как я вам уже говорил, я позвал вас к себе не только потому, что моя коллега, ваш бывший врач, передала мне историю вашей болезни, но и потому, что мне ваши анализы показались несколько тревожными. Кроме того, на основании вашего рассказа о некоторых симптомах, которые ощущаете в последнее время, я принял решение обследовать вас.

– Доктор, прошу, говорите, что показало МРТ?

– Берно, у вас обнаружена глиобластома, – раздалось устрашающе – Это большая опухоль в головном мозге.

– Вы уверены??! – воскликнул Берно, испытав шок от этой новости.

– Да.

– Но этого не может быть, черт возьми!

– Берно, прошу, выслушайте!

– Опухоль!? – вырвался нервный смех.

– Простите!

Улыбка на лице Берно стала медленно исчезать, однако повисла в том пограничном состоянии, когда ее уже нет, но мышцы лица стараются изо всех сил удержать.

– Этого не может быть! Я даже не могу представить, что все так серьезно!

– К сожаленью, это так. Простите.

– И… И… каково же лечение?!

– В первую очередь, необходимо хирургическое удаление опухоли. После операции вам необходимо будет пройти терапию.

– Доктор, прошу, говорите всю правду! – резко оборвал Берно, ощущая сильнейшее волнение и страх.

– К сожалению, очень трудно назвать какие-то сроки. Нам необходимо еще сделать пункцию, взять образец.

– Доктор, сколько мне осталось жить?! – снова перебил Берно, постепенно вскипая от известия.

– Менее года!

После этих слов Фаталь опустил голову и, взявшись за висящий на шее кулон, с ухмылкой взглянул на Берно. Виво прикрыл на мгновение глаза и, сжав губы, отчаянно покачал головой.

– Черт подери, доктор! – произнес Берно, ощущая в теле дрожь колоссального напряжения и беспокойства.

– Постойте, куда вы?

– Доктор, мне нужно уехать. Я вернусь к вам на днях.

Встав со стула, Берно медленно вышел из кабинета. За ним, как шлейф из сухих листьев, последовали невидимые провожатые – болезнь и сопровождающее ее атрофированное сожаление доктора. Добравшись до машины, Берно плюхнулся в нее и, захлопнув дверь, обессиленно откинулся на спинку. Все тело охватила дрожь, на лоб выступил пот. Мир, такой прекрасный и необъятный несколько часов назад вмиг оказался чужим, предавшим, жестоким и потерявшим всякий смысл.

Все мои мысли оказываются в воронке отчаяния. Я – сама растерянность, каскад моментально проросших, словно сорняки, неприятных ощущений, я – склейка из моментов боли и вспыхивающего искрами страха за жизнь. Я не хочу так, не хочу умирать. Эй, никто не хочет моей смерти! Что же случилось? Где я ошибся, что я сделал не так? В чем был тогда смысл всего этого?!

Но что за унижение, что за попытка ухватиться за жизнь?! Каково мое достоинство на этом этапе жизни, каковы границы моего достоинства и гордости в осознании столь короткого и, что самое, страшное, предсказанного будущего?

Берно был полностью погружен в себя. Его бешеный мысленный поток и физический ступор нагнетали обстановку еще сильнее. Потребовалось около четверти часа, прежде чем он стал потихоньку успокаиваться. Ему вспомнились слова незнакомки о ребенке, которые теперь приняли понятный ему смысл, причудливый в своем уродстве и могущий убить. Не в силах больше выносить охвативший его поток негативных мыслей, Берно подумал о семье, о доме, желая поскорее поехать к Афине. Ему захотелось сказать – здесь и сейчас, не медля ни секунды, как он безмерно счастлив обнять ее, забыть про внезапное известие и пригласить ее на ужин в ресторан. Берно решительно захотелось превратить каждый день из тех, что ему отведено, в праздник. Казалось, вот оно, начало отсчета, чуть слышное тиканье часов, отведенных ему на этой земле. И каждый момент времени внезапно, словно молния, превращался в новую жизнь.

Берно завел машину, рядом с ним тут же оказался Фаталь. Виво пришлось смириться с этим и сесть назад. Машина тронулась с места и вскоре остановилась напротив красивейшего здания.

Берно зашел домой, медленно закрыл за собой дверь и прислонился к ней лбом. С этой секунды, оказавшись в своем жилище, он всем телом ощущал тепло другого человека, который находился с ним в одном доме и спал в соседней комнате. Постояв с минуту, Берно тихо приоткрыл дверь спальни. Через узкий проем он увидел ее, лежащую на боку, спрятавшуюся под тонким одеялом. Тихо войдя внутрь, он подошел к кровати, прилег сзади и обнял Афину. В комнату медленно вошли и Фаталь с Виво. Они встали в разных частях комнаты и наблюдали. Берно медленно опустил руку и принялся гладить живот своей жены, в котором рос их ребенок. В этот момент именно его хотелось ему увидеть больше всего на свете. Афина была на втором месяце беременности, хотя ей с мужем казалось, что прошло уже не меньше шести – настолько не терпелось им стать родителями. Лежа в этой позе, Берно гадал в уме, сколько же ему осталось и застанет ли он рождение ребенка. Он не мог понять, что будет тяжелее для него: не застать рождение ребенка или покинуть его живым, засыпающим на руках, пьющим молоко матери, плачущим по ночам.

Прошло около четверти часа, когда Афина приоткрыла глаза и повернулась к Берно.

– Я видела сон, – прошептала Афина, прижавшись губами к его подбородку.

– Какой?

– Я видела тебя, кружащего в воздухе вокруг меня, словно бабочка, но не могла тебя поймать. На твоей голове сидела змея и шептала что-то непонятное, – Афина опустила глаза и пыталась вспомнить дальше, – словно на незнакомом языке.