– Наш спор заключается в следующем, заговорил Натан. – Он утверждает, что невозможно никакими способами довести его до безумия. Я угощаю его различными наркотиками и показываю на экране разные видеоролики. Каждый день мы решаем, какое из веществ он будет принимать. Я фиксирую данные и его поведение. Осталось несколько дней, и у нас идет упорная борьба!

– Что на кону?

– Берно, все, к сожалению, банально.

– И как давно он у тебя?

– Почти неделю.

– Будь внимателен. Он же философ. Сойдет с ума, но выдаст такое умозаключение, которое ты явно не ожидал. И по логике ты окажешься проигравшим.

– Не думаю, что он увлекается софизмами. Посмотри, он смеется над новостями. Я близок к цели?

– А вы выработали критерии оценки?

– Не поверишь, но да. Тесты! – утвердительно ответил Натан, хлопнув по двери. За ней послышался крик, плавно перешедший в едва различимый смешок.

– Кстати, если ничего не поможет, после окончания эксперимента, пусти своих друзей женщин к нему. И просто наблюдай. Я думаю, что у кого-то обязательно поедет крыша.

– Отличная идея. А теперь давай зайдем к нему, я познакомлю тебя с ним.

Натан открыл дверь ключом и вошел внутрь. Берно последовал за ним.

– Натаааан! – радостно поприветствовал гость, продолжая сидеть в той же позе и глядя в телевизор.

– Марк, как самочувствие?

– Хорошо, но с признаками деменции!

– Как это понять?

– Не знаю, услышал это в нашем вчерашнем просмотре, – лениво поднялся на ноги Марк и подошел ближе.

– Познакомься, это мой друг Берно Фави. Он преподает философию в Альма Матер Рудольфина Виндобоненсис!

– Очень рад! – почтительно наклонив голову, ответил Марк и протянул худощавую руку. – Мне кажется, мы могли встречаться на каких-нибудь конференциях?

– Я вас определенно видел в стенах нашего университета. Если не ошибаюсь, вы читали лекцию о пресловутой работе одного безумного немца о бродячем философе, – улыбаясь, заметил Берно.

– Усатого немца! – игриво поправил Марк.

– Да, все верно.

– В яблочко. У вас отличная память!

– Марк, прошу, не ложитесь заполночь, завтра мы начнем с самого утра, – вмешался Натан.

– О, да, я помню. К тому же мне надоело слушать эти новости, они настолько скучные. Сомалийские пираты, тонущая Греция, американцы снова убивают, людей взрывают, а на Ближнем Востоке революции. Боже, как же скучно, – печально и немного раздраженно заговорил Марк. – Хочу иного, нового. В этот мир пора влить свежей крови. Кругом сплошной застой, болото в наших головах!

– О, мой друг, мы сделаем этот мир лучше и начнем с вашей головы, – бросил Натан. – Мескалин и трибуну. Вам будет что сказать.

– Отлично, мне нравится.

– Не будем вам более мешать. Рад был нашему знакомству.

– Доброй ночи, Берно.

Натан с Берно повернулись и вышли из комнаты. Не успела захлопнуться дверь, как Марк окликнул.

– Берно, может, и вы попробуете?

– Что?

– Что-то изменить в этом мире.

– Боюсь, я не готов!

– Берно, вы меня не поняли. Вы меняетесь, и вы меняете. Все очень просто. Начните с себя.

– Ваша мудрость мне близка. Но моей мудрости пока нечем похвастаться, она лишь в ощущении мудрости, а не ее постижении.

– Ничего страшного. Ведь вы спасительный дьявол. Вы дьявольский спаситель. Вы спасительный дьявол. Вы дьявольский спаситель!

Марк замолчал и отвернулся. После короткой паузы, пока Берно в растерянности молчал, Натан потянул на себя дверь. Сквозь сужающийся дверной проем Берно продолжал с удивлением смотреть в комнату, откуда странный, на его взгляд, постоялец выкрикивал странные, на его взгляд, фразы.

– Что он имел в виду?

– Прошу, не обращай внимания. По-моему, он постепенно проигрывает наш спор.

– Как прикажешь. Удачи тебе. Мне пора.

– До скорой встречи. Пора наведаться к моим женщинам.

Берно выбежал на улицу, жадно хотелось свежего воздуха. Запрыгнув в машину, он доехал до дома и, открыв ключом дверь, проскользнул внутрь. В спальне на постели слегка прикрытая шелковым одеялом спала жена. Берно тихо, стараясь не разбудить Афину, лег рядом и попытался уснуть. Утро обещало выдаться сложным.

Как же болит моя голова… Как же мне тошно… Но какой стремительный день… Какой чудный и противоречивый… Как много лиц я видел. Почему я их повстречал? Что я делаю среди красоты, объединившейся с гениями разных мастей, но остающимися, к сожалению, противоположными по своему назначению? Ребенок, убивающий меня… Разве способен он на такое, без оглядки на свой фон и природу… Разве я хоть чем-то похож на спасителя или разрушителя? О, да, он прав, в каждый момент времени я создаю что-то – мысль, поступок, чувство, вызываю отношение к себе… И как забавно я разрушаю… свою мысль своими поступками, чувствительностью…

Но довольно об этом. Пора спать.

В аудитории было привычно тихо. Студенты, число которых не превышало и дюжины, сидели на стульях, хаотично расставленных вдоль стены. Напротив них стоял Берно, временами прохаживаясь по всему помещению, оказываясь то за спиной учащихся, то возле широко открытого окна с восточной стороны помещения. С улицы внутрь проникал яркий солнечный свет, и слышалось ласкающее ухо редкое щебетанье птиц. Берно вставал у окна, смотрел на здания напротив и провожал глазами медленно проезжающие по узкой улице машины. Он обожал раннюю венскую весну и мог часами наблюдать за всем происходящим вокруг. В памяти снова всплывало недавнее знакомство после концерта, о котором Берно постоянно думал в течение последних нескольких дней. Он не мог выбросить из головы живое и красивое лицо, каждый раз ощущая приятное томление внутри.

Что это за мелодия играет в моей голове? Каждый раз, как только я вспомню о ней. Почему она? Почему не ее любимая соната? О, да это же моя любимая соната.

²

Это мое сокровище, запрятанное подальше от глаз, подальше от всего мира. Она всегда была лишь моей, исполнялась моей душой на тонких струнах воспоминаний, стреляя нотками куда-то в сердце, куда-то в прошлое, выстраивая ряд в мое будущее. Да, и похоже, я отдал это сокровище ей, просто подарил, связал ее, обвел вокруг ее тела, взялся за другой край и словно на поводке держу ее, не отпускаю… Лишь она, эта музыка, способна удерживать эту женщину в памяти так же ярко! Хотя бы ненадолго… Хотя бы до самой смерти…

– Берно? – окликнула смуглая студентка в вязаном шарфе и кожаных полусапожках.

– О, простите! На чем я остановился… Ах, да… Для философии экзистенциализма крайне важно понятие страха. Притом важно разделять понятие страха и боязни, – продолжил диктовку Берно, стараясь выжидать, пока студенты успеют сделать записи. – Боязнь всегда предполагает наличие угрозы, к примеру, людей, обстоятельств, явлений. В отличие от страха у боязни имеется источник.

Слова Берно, словно растворившись в аудитории, неким движением опять сплелись в слова и вернулись к нему. Он впервые поймал себя на мысли, что до этого момента никогда не задумывался, что легкое волнение, которое он испытывает за последние дни, это не страх, а боязнь. Ощутив от этой мысли слабое облегчение, Берно продолжил.

– Возбуждение страха происходит без нашего ведома, и без определенного источника. В такой ситуации человек не может описать, что его пугает. В этой неопределенности и проявляется основное свойство страха. Это чувство возникает без какой-либо видимой причины, и человек не способен оказать сопротивление. Иррациональный страх, которому мы не можем дать объективное объяснение, приводит к ужасу, но в то же время является мощным толчком для человека в процессе осмысления самого себя и переоценки ценностей…