Виво остановился, с интересом огляделся вокруг себя. Фатум, продолжая бежать вдоль по улице, окликнул его. Виво догнал, и все трое, прибавив скорости, рванули дальше, свернув вскоре за угол. Там их уже поджидали. На тротуаре неподвижно стоял мужчина лет тридцати пяти. С самого неба до его макушки опускалась изогнутая зигзагообразная молния, настолько яркая, что голова была словно поглощена ею. Рядом, опираясь на трость, стоял Натур, величественный и крупный, в красивом сюртуке и демонстративно поглаживал молнию. С другой стороны стоял Брейни2, очень похожий на Брейни. Все трое подбежали ближе и вплотную встали к ожидающим их коллегам. Брейни встал напротив своего визави и пристально посмотрел на него. Они были поразительно похожи, отличаясь лишь цветом костюма, расположением пластин и еще ведомым лишь им миллионами невидимых глазу деталей.

– Какой ты? – тихо спросил Брейни.

– Обычный! – с печалью в голосе и нескрываемым интересом в глазах ответил второй.

А в зале в это время Мор и Фаталь уже несколько минут сохраняли молчание, изредка нервно и пугливо оборачиваясь назад. В какой-то момент, Темпус неожиданно моргнул. Внезапно все кругом ожило на долю секунды и задвигалось. Рука Афины шевельнулась, а в зале щелчком послышался отзвук аплодисментов. Снаружи дым из-под колес поднялся еще чуть выше, а машина еще приблизилась к женщине.

– Скорее! Темпус не может так долго держаться! – приказал Натур, рассерженно стукнув тростью об асфальт.

Пришло время последних ритуалов. Напряжение чувствовалось в каждом движении. Виво одним шагом подошел к Брейни, положил его руку мужчине на плечо, отошел от него и взял за локоть второго. Секунду спустя Фатум протянул руку Натуру, который передал ему свою трость, коснулся ручкой Брейни, затем головы неподвижно стоящего мужчины и вернул трость хозяину. Обменявшись взглядами, Виво, Фатум и Брейни2 повернулись и побежали обратно.

Когда все трое вбежали в зал, у Темпуса дрогнула рука. Не обратив на это внимания, Виво в спешке усадил рядом с Афиной Брейни2, а сам встал в проходе. Темпус медленно задвигался. Все кругом ожило и заиграло с прежней силой. Как только Афина сделала первый хлопок, Брейни2 медленно закрыл глаза и, ссутулившись, опустил голову. Каждая мышца в теле Берно вмиг расслабилась, и вся масса тела словно потекла по креслу. Фаталь тут же отпустил его и поменялся местами с Мором, который взял Берно за запястье и увлеченно посмотрел на Афину. Она, чуть подавшись вперед, продолжала аплодировать женщине, выступление которой было последним, что слышал и видел Берно. Когда все стихло, Афина повернулась к мужу. Она посмотрела на его лицо, такое знакомое, и замерла, не узнавая его. Сильное беспокойство отразилось на ее лице, улыбка медленно сузилась и заросла, словно трещина. Афина несколько раз окликнула Берно, дернув его за руку, но не замечая никакой реакции, испугалась. Тряся Берно в попытке разбудить его, она привлекла внимание людей в зале, двое из которых мигом подбежали, предлагая помощь.

Виво, не желая больше присутствовать в зале, решил, что его миссия завершена, и под напряженные возгласы Афины, покинул помещение. Темпус надел шляпу и тотчас испарился, словно призрак, уступив свое место Мору. Следом выбежал Фатум, и в зале остались лишь Брейни2, Мор и Фаталь, которым не оставалось ничего другого, как холодно и безразлично наблюдать за Афиной, в слезах зовущей на помощь. К ней подбежали еще несколько человек. Еще недавно убаюкивающая и жизнерадостная обстановка в зале сменилась на тревожную и полную суеты. Люди вскакивали со своих мест, направляясь кто к бесплатному зрелищу, а кто на помощь. Спустя минуту к Берно подошли двое мужчин и уложили его на пол. Рядом с ним присел Мор, продолжая держать его за запястье. Фаталь деловито покружил вокруг собравшейся кучки людей и тоже вышел из зала, встретив на пороге подоспевших врачей.

Вниз стремительно хлынули первые капли дождя. Эстаф лежал посреди улицы, без чувств, бледный, как первый снег. Медленно и тяжело приоткрыв глаза, он увидел перед собой небо, затянутое почти черными тучами, и почувствовал невыносимую головную боль. В висках мощно и ритмично пульсировало, словно внутри кто-то невидимый и очень сильный со всей силы бил в огромные японские барабаны вадалко. Лицо Эстафа искажалось от невыносимой боли. Приподняв голову, он огляделся по сторонам в попытке понять, где он. Магазин одежды справа, кафетерий, трамвайные линии под ногами и вереница домов вдоль улицы постепенно вернули ему сознание. Не в силах двинуться Эстаф увидел молодую женщину, направляющуюся к нему. В следующую секунду боль внезапно прошла, но сразу же, не дав отдышаться, ударила с новой силой. Перед глазами Эстафа все почернело, и он отключился. Большая капля дождя упала на лоб и потекла к глазам.

– Эй, вы в порядке? – издалека, затихая, донеслось до уха Эстафа, после чего его разумом овладел сумрак.

В ярко освещенной палате предметы постепенно сфокусировались, и расплывчатый силуэт медсестры, делавшей укол, приобрел нормальные очертания. Эстаф, наконец придя в себя, охрипшим голосом окликнул ее.

– Где я? Что происходит?

– Вы очнулись! Подождите немного, я позову доктора! – ответила удивленная медсестра и побежала по коридору.

Эстаф проводил ее глазами и посмотрел на старика, лежащего на соседней койке. Тот подложил под голову еще пару подушек и принялся гладить свою седую бороду. Заметив, как Эстаф массирует руку после укола, старик решил заговорить.

– Вам больно? – вопрос оказался на удивление неожиданным, отчего Эстаф не сразу воспринял его.

– Простите?

– Вам больно после укола?

– Да, немного затекла рука.

– Я думаю, это несправедливо колоть людям что попало без их ведома.

– Я вас не понимаю, – присев на кровать, ответил Эстаф. – Вы же видите, что вам делают укол!

– Я хотел сказать, что мы не знаем, что именно нам вкалывают.

– Вы не поверите, но это лекарства.

– Да, но лекарства бывают еще и ядом!

– Вы не доверяете медсестрам и врачам?

– Доверяю, – потянул старик, – только это ущемляет права больных. Они должны знать, что им вкалывают в данном случае, или же вскрывать ампулу непосредственно перед пациентом!

– Как в хорошем ресторане с бутылкой вина?

– Почти.

– Если кому и взбредет голову отравить вас, то на ампуле с ядом можно написать что угодно!

– Не спорю, – согласился старик и тут же замолк.

– Вы опасаетесь за свою жизнь или размышления о правах любимая тема разговора? – с улыбкой спросил Эстаф.

– Моя жизнь ничто по сравнению с попыткой сделать мир лучше!

– Да вы философ!

– Может быть… – тихо произнес старик, как будто успел поверить и потерять веру в это утверждение сотню раз.

– Вы сказали о попытке сделать мир лучше…

– Что я сделал для этого? – неожиданно для Эстафа продолжил старик, широко улыбнувшись, оголив желтые зубы.

Эстаф не смог выдавить из себя ничего и просто покачал головой. Его собеседник повернулся на бок, зажал в ладони бороду и пристально взглянул на Эстафа широкими глазами темно-серого цвета. Старик обладал каким-то добрым магнетизмом и редким мужским очарованием. Морщины на его лице, широкая улыбка и мягкий бархатистый голос приковали внимание Эстафа.

– Об этом сложно говорить, в особенности незнакомому человеку. Мне легче сказать, что я не сделал ничего, чтобы сделать мир лучше, чем рассказывать о поступках, в действенности которых вы можете засомневаться, или счесть меня однобоким человеком, не учитывающим тот факт, что своими так называемыми хорошими поступками я, вероятнее всего, сделал также что-то плохое кому-то другому!

– Согласен. Вы можете ничего мне не говорить. Давайте ограничимся лишь искренними ощущениями в то время, когда мы наедине с самими собой.

– Ну, это уже зависит от уровня требования к самому себе и планки, которую мы или нам ставят.