— Почему? Это как быть похожим на отца или на мать.

— На отца или на мать — пожалуйста, а на этого…

— Что ты, собственно, против него имеешь? Завидуешь?

— Я? Чему?

— Ну, не знаю. Тому, что он лучше, чем ты… Или его успеху у женщин.

— Это он тебе наплел про свои успехи у женщин? — насмешливо протянул Игорь. — Да он их боится!

— Зато ты со всеми смелый! — съязвила Оля.

Он снова придвинулся, взяв ее за руку, и его темно-синие, почти черные глаза ласкали ее.

— Не со всеми, а только с такими норовистыми.

— Что ты говоришь! — Ольга с удивлением отметила, что она откровенно флиртует с ним и это доставляет ей удовольствие.

На его лице появилась знакомая наглая ухмылка.

— Не дразни меня, детка, — прошептал он, — мне всегда было интересно: как это — заниматься любовью с беременной женщиной.

— Да пошел ты со своей любовью! — вырвала она руку.

— Жаль, что ты в положении, а то я всыпал бы тебе за твое «пошел».

— А, так ты еще и бьешь женщин?

— Только некоторых, кому это на пользу. — Он встал, порылся в карманах и положил на стол деньги.

— Убери, — прошипела Ольга.

— Питайся нормально, — жестко сказал он. — Ребенка береги.

И все. Вроде, кроме его драгоценного ребенка, никого больше не существует.

Маша была теперь рада, что вовремя порвала с Андреем. И совсем не из-за Павла.

Однако все по порядку. Папа все-таки приехал к ним. Привез вкусной домашней снеди, соленья, варенья и большую фотографию Павлика.

— Ух ты, — обрадовалась Маша. — Паша, посмотри какой у меня сын. Нравится?

— Очень, — ответил муж, рассматривая фото. — Приколоть к стенке?

— Да. Сделай, пожалуйста.

Павел пошел за кнопками, а Маша стала распаковывать сумки. Папа, сидя за столом, пил чай с наскоро сделанными бутербродами.

— Ты извини за угощение. Мы только с работы. Что же ты не предупредил?

— Да, понимаешь, вызвали по работе. Вчера позвонили, я сегодня утром и выехал. Мать всю ночь пироги пекла. Через день уже назад. Работы много — больных. Вот весной выберем недельку и нагрянем. — Папа улыбался Маше, а она с жалостью смотрела, как он постарел. Седины прибавилось и выглядит усталым.

— Как мама, Павлик?

— Все хорошо. Павлик стал так по-взрослому рисовать. С ним занимается наш художник-оформитель из Дома культуры. Говорит, у мальчика талант.

— Да что ты!

— Да. Я вот должен кое-что купить, тут у меня записано: краски, кисти. Серьезное дело. И знаешь, что еще? Мы купили пианино.

— Господи, за какие деньги?

— Ну, недорогое, конечно, старенькое, но играет.

— Павлику?

— А кому же еще. С ним Лидия Арсеньевна — помнишь ее? — занимается.

— Она ведь уже на пенсии.

— Да. У нас с ней бартер. Она с внуком занимается, а я провожу ей сеансы иглоукалывания.

— Боже, как я соскучилась по Павлику, не могу! Все, через неделю приеду.

— Пока не торопись. У нас такой грипп свирепствует! В автобусе можешь подхватить. Знаешь, у нас школьник умер. Родители сами дома лечили. Сгорел мальчишечка от высокой температуры. Пока меня вызвали… Прихожу — а уже все. Вот такие дела. Я наших из дома не выпускаю. Даже учителям сказал — не надо пока. Так что у нас каникулы. Сейчас Павлик книжки читает.

— Паша уже читает?

— А ты думала? Как-никак осенью в школу.

У Маши сжалось сердце. Она все пропустила. Ее единственный сын растет без нее. Вот уже и читает, и рисует, и на пианино играет, а где же она, мать? Чем занималась все это время? Мужа искала? Работу? Она сидела, рассматривая портрет сына, который Павел прикрепил над письменным столом, и сердце щемило. Нужно было растить его самой. Забрать сюда, отдать в детский сад. «Да? — возражала первая ее рациональная часть. — А ты забыла, как он болел маленьким? Папа его вытащил, он ведь врач. И закалил. А ты смогла бы водить его в художественную или музыкальную школу? У тебя нормальная работа появилась не так давно». — «Но ведь живут же другие с детьми, и работают при этом, и воспитывают», — говорила вторая половина. Получается, что когда она рассталась с мужем, то автоматически потеряла и ребенка. Но что вздыхать, все случилось, как случилось. Ему там лучше. Вот если бы она нашла такого мужа, как ее отец, тогда можно было бы забрать сына. А сейчас, пока Павел не зарабатывает, об этом не может быть и речи.

Папа с Павлом поговорили в кухне. Потом она их уложила спать. А сама еще долго думала о сыне и плакала.

На следующий вечер папа предложил ей съездить вместе с ним к его дочери от первого брака. Хотя ее папа приходился ей отчимом, Маша никогда о нем так не думала, она его очень любила. И, конечно, согласилась поехать с ним, тем более что помнила его дочку. Они виделись, когда Маше было лет десять. Ей запомнилась рослая русая девочка, которая была выше ее, хотя и младше.

Они позвонили в массивную дверь, на которой была табличка с полуистертой надписью, и им открыл дверь… Андрей. Увидев Машу, он опешил, но потом выбежала красивая светловолосая девушка и обняла сначала папу, потом ее. Затем они раздевались, снова обнимались. Удивленные возгласы, вопросы. За всем этим растерянность Андрея осталась незамеченной. А Маша чувствовала себя так неловко, что ее напряженность бросалась в глаза, хотя отец с дочкой были заняты исключительно друг другом. Сначала все ужинали, пили вино, ели пиццу. Потом папа с Леной разговорились в другой комнате, а они с Андреем остались за столом. Повисло неловкое молчание.

— У тебя красивая жена, — заметила Маша, не зная, что еще сказать.

— Да, — согласился Андрей. — А как твой муж?

— Не такой красивый, — натянуто улыбнулась она, но напряжение не ослабло.

Андрей тоже понимающе улыбнулся и потянулся за бутылкой.

— Давай выпьем еще вина.

— Давай.

— За тебя, — поднял он бокал.

Папа остался ночевать у них, а Машу проводил до метро Андрей. Она ехала в полупустом вагоне и понимала, что некоторые поступки просто невозможно исправить. Сколько бы ни прошло времени, она всегда будет помнить, что спала с мужем своей сестры. Пусть не родной, пусть Маша не знала ничего о сестре. Но факт остается фактом. А если бы узнал папа? Она в ужасе зажмурилась. Вот оно — самое страшное. Самое глупое и неисправимое — наши собственные ошибки.

На следующий день она провожала отца. У них так и не нашлось времени спокойно поговорить.

— Папа, ну как тебе мой муж, понравился?

Папа задумчиво на нее посмотрел, словно взвешивая слова.

— Да парень как парень. Вежливый, не глупый. Но что-то в нем меня настораживает. Ты не замечала за ним ничего странного?

— Вроде нет.

— Не знаешь, не было ли у него нервных срывов?

— Ну, папа, что ты во всем клинику ищешь!

— Да? Ну, ладно, не бери в голову. Пока, дочь. Приезжайте к нам через месяц, и к Лене заходи. Пока.

И он уехал.

А Маше стало так невмоготу и так захотелось с кем-то поговорить, что она поехала к Ольге. Та встретила ее довольно радушно, так, словно они вчера виделись. Она была в теплом махровом халате, с отросшими до плеч и собранными в пучок волосами, отчего лицо казалось худым и бледным. Маша, возбужденная, не обратила сразу на это внимания, а выпалила свою новость.

— Ты представляешь, она — моя сестра! Я чуть не умерла, когда его там увидела!

— Ну, не умерла же, — успокоила ее Оля. — И как она тебе?

— Очень красивая, похожа на папу в молодости. Высокая, светловолосая, глаза большие. Они так подходят друг другу — она и Андрей. Даже похожи, как брат и сестра. Боже, какая я дрянь! — поднесла она руки к щекам.

— Есть дряни и похуже, — усмехнулась Оля. — Прямо все вокруг родственники — куда ни кинь.

— Слушай, почему ты такая бледная? Болеешь, что ли?

— Почти. — Она встала и потянулась за чайником. — Будешь чай или кофе? Я сегодня только купила, а то гости тут всякие ходят, а кофе нет.