— Здравствуйте, Оля. Извините. Непредвиденные обстоятельства — позвонил замминистра, пришлось срочно с ним встретиться. Давно меня ждете?

— Не очень.

— Вот. — Он сунул ей визитку, где под фамилией было указано: «Заместитель министра по…», дальше читать Оля не стала.

— Я понимаю, — ответила она, подумав: «Странно, он словно оправдывается. Извинился, и ладно».

Какое это облегчение — после такой жары оказаться в удобном кресле автомобиля, плавно скользящего по ровному шоссе, чувствовать, как твое разгоряченное тело остывает под легкими прохладными волнами из кондиционера, а негромкая музыка создает приятное ощущение, будто ты отправляешься в другой, лучший мир. Когда она разбогатеет — обязательно купит себе такую же шикарную машину.

Они поговорили о предстоящей работе, о перспективе подобного агентства. Роман сказал, что присмотрел помещение для офиса, и в ближайшие дни они туда съездят. Оля была разочарована. Почему не сегодня? Ей хотелось приступить к работе немедленно.

— Сейчас мне нужно срочно связаться со своим городом — важный разговор, а потом поедем, заберем документы. Несколько дней тебе хватит, чтобы разобраться с ними?

— Вполне.

Вот оно — начало новой жизни. Это ее шеф. Он вполне респектабельный, сдержанный. Он совсем не рассматривал ее, как это делали мужчины во время предыдущих собеседований. И в первую встречу, когда она была в длинном обтягивающем платье, и сегодня, когда мелькнули ее голые коленки, пока она садилась в машину, он, казалось, не обратил на это никакого внимания. Это успокаивало и вместе с тем задевало ее женское самолюбие. Конечно, она сделала прическу, которая ее немного старит, но юбка все-таки достаточно короткая, чтобы он мог заметить, какие у нее потрясающие ноги.

«О, эти женщины! — воскликнет читатель-мужчина. — Они сами не знают, чего хотят». А женщины считают, что мужчина должен восторгаться женщиной, но не настолько, чтобы она боялась сесть в его машину.

Так что Олю немного огорчило, но и успокоило поведение Романа. Владельцы подобных машин, решила она, наверняка имеют возможность выбрать девушек и с более совершенными ногами.

Горячий влажный воздух улицы затрепетал под первыми крупными каплями внезапно хлынувшего летнего ливня. Они едва успели скрыться в парадном и войти в квартиру на втором этаже, как бурные потоки воды полились с такой силой, что, казалось, через час весь город утонет в пенящемся теплом водовороте. Оля стояла у окна, наблюдая за разгулявшейся стихией. Такой ливень! Этого следовало ожидать после подобной жары. Она слышала, как в коридоре набирал номер, пытаясь дозвониться, Роман, и смотрела во двор, заросший такой густой и высокой травой, словно ее год не косили. Из-за этого земля казалась неправдоподобно близко, хотя она стояла на балконе второго этажа старого, с высокими потолками дома.

— Налить тебе колы? — Роман зашел в комнату с бутылкой кока-колы и плиткой шоколада.

— Давай. Дозвонился?

— Нет. Линия занята. — Он налил в стакан кока-колы и подал Оле. — Ты не торопишься?

— Нет. — Лучше бы она этого не говорила.

Роман присел рядом и стал что-то рассказывать о составлении контракта. Внезапно он остановился и внимательно поглядел на нее:

— Оля, ты очень щепетильная?

Она моментально все поняла и внутренне напряглась:

— Да.

Роман вдруг опустил голову ей на колени, и она увидела, какие редкие волосы у него на голове. Его жест был предельно понятным. Ей стало противно. Она всегда была разборчивой в связях и не собиралась спать с первым встречным. Оля отодвинулась и встала:

— Ты поэтому меня сюда привез?

— Ну что ты, мне действительно будут звонить сюда.

Но она уже не верила ему. Случилось так, как все рассказывали. И зачем она зашла в эту квартиру? Еще оставалась надежда достойно ретироваться. Она сделала шаг к двери, но внезапно оказалась в его объятиях. Попыталась отстраниться, но Роман держал ее очень крепко. Оля стояла, отклонившись, стараясь не класть руки ему на плечи, чтобы сама поза объяснила ее нежелание.

— Отпустите, Роман Петрович, мне неприятно ваше поведение. Отпустите! — уже всерьез закричала она, почувствовав, что он с силой опускает ее на диван. Его рука полезла ей под юбку, неприятно заскользила по голой ноге. Собрав все свое отчаяние, она так оттолкнула его, что он даже опешил.

— Не делай больше этого, — сказал он со скрытой угрозой.

Задыхаясь от бессилия и пытаясь увернуться от его рук, она стала говорить, все еще надеясь на его благоразумие:

— Я… была… о вас… такого мнения… Неужели это все… работа эта… документы. Этого ничего нет! Все только для того, чтобы заманить меня сюда!

— Ну, почему, — бормотал он, снова обнимая ее и пытаясь раздеть.

— Но как же мы сможем после этого работать! Дали бы время хотя бы привыкнуть к вам! Я не могу так сразу, — кричала она, не зная, какие аргументы могут на него подействовать. Но он уже перешагнул грань понимания, его сознание сузилось до одной мысли. Они яростно боролись. Роман так прижал ее к дивану, что она не могла освободить руки, а он тем временем пытался раздеть ее, поцеловать. Оля стала отбиваться ногами — раздался треск рвущейся юбки, и ей удалось оттолкнуть его. Он был устрашающе спокоен:

— Я ведь тебе сказал…

Олина рука упала на утюг, стоящий рядом с диваном. За несколько секунд она сделала два поразивших ее открытия. Первое: оказывается, любой мужчина, даже невысокий и тщедушный, как этот, все равно сильнее ее. Второе: ударить утюгом по голове живого человека она не может. И мужчина, поняв это, отобрал утюг. Ольга расплакалась:

— Не надо, пожалуйста, не надо!

Это на него тоже не подействовало, он по-прежнему пытался раздеть ее. Оля вырывалась, руки болели, слезы текли по щекам.

— Отпусти! Дай мне успокоиться! Я сама разденусь.

Он отступил, тяжело дыша:

— Раздевайся.

— Сейчас. — Она пробовала потянуть время. — Дай мне попить. — Он налил стакан, протянул ей. Прикрыв глаза ресницами, она медленно пила. До двери не добежать, а добежит — не успеет открыть. Не отбиться, не упросить. Значит, остается окно. Она вспомнила, какая высокая за окном трава. Но она ведь так боится высоты! «Господи! — мысленно взмолилась она, — дай мне сил!» Оля поставила стакан на стол, и он тут же шагнул к ней.

— Не надо. Я сама. — Теперь, когда решение было принято и выход найден, главное — набраться смелости осуществить задуманное.

— Раздевайся. — Он сказал это спокойно, но властно, он не просил, он приказывал. Это было то, что нужно. Сам того не сознавая, он помог ей решиться. Страх захлестнула злость — да кто ты такой, чтобы мне приказывать!

— Сейчас, — сдержанно проговорила она и подняла узкую юбку так, чтобы та не сковывала движений ног. Снова взяла стакан и поднесла к губам. Дальше все произошло так, словно это не она, а кто-то другой внезапно сделал стремительный шаг к балкону. Оля прыгнула, повисла на одной руке, чтобы смягчить падение, и приземлилась на поросший травой склон. Она не почувствовала боли и помчалась под ливнем по незнакомой улице.

Ольга не могла поверить в то, что это произошло с ней — такой умной, такой осторожной. Когда она наконец добралась домой, в грязной, разорванной по шву юбке, насквозь промокшая, со спутанными волосами, у нее началась истерика. Маша достала початую бутылку коньяка, плеснула в два бокала. Они выпили, и, закурив, Оля стала успокаиваться.

— Господи, ну какая же я дура, Машка, — причитала она.

— Дура, — спокойно согласилась Маша, — ты видела, какая у тебя рука?

Оля подняла левую руку — с внутренней стороны кожа была содрана до синевы, очевидно, сообразила она, о доски балкона.

— И туфли так разбила — выкинуть, — продолжала Маша. — Но главное, неужели ты не понимаешь, что могла разбиться! Или покалечиться! Хорошо, если бы ногу только сломала, а если позвоночник?

Оля нервно затянулась: