– А я так скажу, – Арсен помусолил сигарету, ещё разок затянулся и бросил в унитаз. – Я тогда настолько одурел от жары и тяжести экипировки, что мне было всё равно, убью я этих уродов или только покалечу. Да и сейчас не особо терзаюсь, поскольку уже поздно ужасаться, когда столько времени прошло, а первого впечатления почти не было, или было, но я из-за жары просто этого не понял. В общем, в нас проснулось чувство самосохранения, которое отодвинуло моральные приоритеты, благодаря чему мы сейчас и живы, а те больные выродки – нет.

– Ладно, народ, вы тут не особо увлекайтесь душевными муками, лучше пойдите, выспитесь, завтра снова на выход. Или кто-то сломался и не пойдёт? – Все дружно помотали головами. – В общем, до завтра прошу не вешаться. А я утром прогуляюсь до медпункта и поговорю с врачом об этих самых выродках. Сдаётся мне, они действительно были больны.

Усталость брала своё, глаза отчаянно стремились закрыться, и мне стоило больших усилий не заснуть на ходу. «Поднимите мне веки!», – вспомнилась фраза из классики. Добравшись до нашей с Алесей спальной ячейки, я застал её перед сервированным бамбуковым столиком. Поход за продуктами позволил пересмотреть нормы раздачи пищи, и ужин был вполне обильный: макароны с тушёнкой, пара свежих выпеченных на сковороде лепёшек, сок. Я с удовольствием поел, поцеловал жену и рухнул, сразу провалившись в сон. Последним ощущением был мягкий и не очень приятно пахнущий язык Булки, традиционно лижущей мою щёку перед тем, как устроиться спать рядом.

Утром всё пошло наперекосяк. Первое, что я увидел, выходя из уборной, было кислое лицо Рахматуллы Олимовича. Впрочем, таким оно было всегда, сколько я помню с момента первого знакомства, когда мы искали место для мастерской. Правда, сейчас можно было заметить ещё и некоторую помятость: некогда округлые щёки обвисли, как брыли бульдога, двойной подбородок теперь напоминал наполовину сдувшийся горловой мешок жабы. Глаза бывшего (или, как он считал, постоянного) директора предприятия имели какой-то нехороший прищур. Словно он заранее оценивал вероятность нужного ему исхода предстоящего, как я понял, разговора. Рахматулла отошёл ближе к тамбуру, дождался меня и задумчиво пощёлкал извлеченной из кармана зажигалкой.

– Север, я хотел бы обсудить с Вами сложившееся положение. На вверенном мне предприятии, по счастью, оказалось бомбоубежище, где нашли приют более семидесяти человек. Вы довольно бесцеремонно использовали ресурсы, которые числятся в ведомостях предприятия как материальные ценности, принадлежащие заводу. Но я в сложившейся ситуации не выдвигаю претензий по данному поводу. Однако вы находитесь на территории, начальником которой я являюсь, и потому я хотел бы, чтобы все действия вы в обязательном порядке согласовывали со мной. Я ещё не выбрал подходящее помещение для кабинета, но принимать могу пока и…

– В медпункте, – кивнул я. – Позвольте напомнить Вам, что начальником данного объекта Вы были назначены. То есть работали на кого-то, кто являлся его владельцем. Сейчас, увы, мы отрезаны от него, и все должности упразднены по форс-мажорным обстоятельствам. Поэтому, пока всеобщим голосованием не будет выбран лидер, решения будут приниматься на собраниях или частным образом в тех случаях, когда не требуется выносить их на обсуждение.

– Что-о-о? – лицо претендента на руководящую должность начало покрываться красными пятнами. – Да как Вы…

– Давайте не будем обострять отношения. Предлагаю и дальше следить за сохранностью материальных ценностей. Очень полезное для общества занятие. А мне, извините, надо готовиться к новой вылазке.

Я машинально поправил клапан на висящей рядом сумке с противогазом, отвернулся от пытающегося испепелить меня взглядом «начальника», и отправился в медпункт. Никогда не стремился в лидеры, но руководить уже сформировавшимся отрядом, похоже, придётся. А для управления бомбоубежищем лучше созывать совет представителей основных сфер деятельности. Единовластие подождёт. Пригладив волосы, я постучал и шагнул в медицинский кабинет. За столом сидела женщина лет под сорок. Сейчас она торопливо промакивала глаза платочком; видимо перед моим приходом думала о потерянных близких.

Я назвал себя, она представилась Алиной Ильдаровной и сообщила, что прежде работала хирургом в четвёртом роддоме. Не желая отнимать у неё время, я рассказал о своих наблюдениях во время столкновения с людьми на поверхности. Перечислил рвоту, явные следы жидких нечистот на штанах нападавших и обилие подобного рода испражнений в обозримых окрестностях торговой точки. Кроме того, я вспомнил, что у всех были синюшные губы, иссохшая кожа, сиплые голоса. Алина (врач попросила обращаться к ней просто по имени) всё подробно записала и обещала обсудить мои наблюдения с другими медиками.

С аппетитом позавтракав всё теми же лепёшками, приготовленными на обнаруженной возле медпункта кухне, и крепко поцеловав Алесю, я отправился к санитарной камере, где бойцы уже облачались в защитные костюмы. Присоединившись к ним, я отметил, что местные умельцы приклеили внутрь каждого противогаза, возле клапана, небольшой микрофон, а снаружи, напротив правого уха – динамик. Всё это было соединено тонкими проводками с рацией, которая подвешивалась на шею при помощи прочного шнура. Быстро нацепив всю экипировку, я проверил связь, которая, к сожалению, была постоянной, то есть мы слышали дыхание и своё собственное, и товарищей. Но это уже кое-что, поэтому я махнул рукой немногим провожающим, чтобы отошли подальше в коридор. Среди них мелькнул и Рахматулла, который помахал нам с добродушной улыбкой.

Двери тамбура последовательно захлопнулись за нашими спинами. Поднявшись наверх и выйдя из здания, я огляделся уже без того нервного напряжения, которое составило мне компанию в первой вылазке. Солнце уже давно взошло, и осветило безрадостную картину. Над улицей висела лёгкая, постоянно движущаяся дымка, в которой, присмотревшись, я узнал роящихся мух. Несомненно, запахи вокруг должны быть ужасающими, если не сказать больше. Мы двинулись по улице, толкая перед собой тележку, но прошли всего несколько десятков метров сквозь облако зависших над мостовой насекомых, когда Матвей издал невнятный возглас, кашлянул и сплюнул прямо внутри противогаза.

– Чёрт, что-то залетело мне в рот!

– Шланг, быстро, проверь шланг! – шагавший рядом с корейцем Костя резко повернулся и сам начал осматривать гофру, согнав с неё несколько мух. – Мля, тут дыра прорезана возле самой морды. Наверное, внутрь заползла эта погань. Но там же клапан должен быть.

– Матвей, быстро зажми отверстие рукой, и, не отпуская, дуй назад. В тамбур не заходи, спустись в кузницу, и закрой двери, чтобы туда мух не напустить. Противогаз не снимай, потерпи уж эту тварь внутри, она наверняка мертва. Проверим всё потом. Найди в мастерской скотч и замотай шланг.

Отчаянно матерящийся боец побежал обратно. По взвинченному голосу и учащенному дыханию чувствовалось, что он в ужасе. Мы посмотрели ему вслед, но возвращаться сейчас – значит зря потратить дезинфицирующие вещества. Намеченные на сегодня задачи должны быть выполнены, и пока не случилось ничего настолько критичного, чтобы рейд можно было считать проваленным. Утром я встречался с Алиной, и уже знал, чем, скорее всего, были заражены те, кто напал на нас в прошлый раз, и что грозило сейчас Матвею. Именно поэтому, когда все проверили шланги противогазов и фильтры, и убедились в их исправности, мы двинулись дальше. У нас было много планов, в том числе – исследование заброшенных территорий позади стоящих вокруг бомбоубежища цехов. Я уже и сам хотел выяснить, кто стучится в наше укрытие.

Мы двигались привычным путём, однако, как ни готовились к тому, что должны были снова увидеть, как ни настраивали себя оставаться спокойными, мутить начало всех. Почти каждый из бойцов хоть раз, да пожаловался на то, что тошнит от всей этой наглядной демонстрации действия отравляющих газов. Поэтому, посовещавшись, изменили программу на день, и в первую очередь завернули на бензоколонку, тем более, что она была первым объектом на маршруте. Здесь тоже хватало автомобилей, но они были по большей части покинуты. Это позволило нам осмотреть салоны без необходимости оказаться слишком близко к разлагающимся трупам.