Чего тебе? Закурить? На, держи. Не за что, травись на здоровье. Только отойди подальше, я тут с инопланетянами общаюсь. Видишь, у меня в руке передатчик. А? Известно какими – с Альфа-Центавры. Я же сам оттуда родом.

Ушел.

Из соседней палаты парень. Посмотрел на меня как на придурка и отвалил. А сам, между прочим, здесь из-за глюков. Ему голоса слышатся всякие, но, что интересно, только по ночам. А днем – обычный чувак. Официантом работал в кабаке. Фамилия у него интересная – Архангельский.

Помню, на фестивале в Чебоксарах… Джазовый фестиваль там проходил, короче, в восемьдесят восьмом году. И я в нем участвовал, в составе квартета Володи Штейнмана. Володя на рояле, я на саксе, Эдик барабанщик и еще один крендель на контрабасе. Ну, отыграли мы, нормально все, потом приняли в буфете за успешное выступление. Все, как полагается. И пошли за кулисы смотреть, кто там дальше будет лабать. И как раз вышла группа «Архангельск» под руководством Резицкого. (Я чего вспомнил-то про них – псих Архангельский навеял).

Такое шоу устроили ребята!.. В зале погасили свет. Напрочь. Публика, конечно, пошумела немного, а потом успокоилась. И вдруг со сцены послышались звуки. Перезвоны, перещелкивание, голоса чьи-то, ветра завывание. Как будто издалека, но потихоньку приближаясь… Психоделика, в общем, ни к ночи будет сказано. Потом из всего этого хаоса проявился звук, настойчивый такой – наигрыш рожка. И когда остальные звуки стихли, он один остался и все играл, играл… Такую, знаешь, нехитрую народную мелодию. Северную. Ребята же из Архангельска, поморы, стало быть. И тема-то вроде простенькая, а как-то цепляла. А потом постепенно возник аккомпанемент: бас появился, ударник тарелочками зазвенел – негромко так, серебряно. Сакс издалека зазвучал и сплел свой голос с рожком, и вот они вдвоем мелодию ведут…

Ну, в общем, про музыку я могу долго рассказывать, ты уже это понял, наверное.

Самое интересное было, когда музыканты в народ пошли. Прикольно! Рассеялись по рядам кто где и играют, но слаженно, в ансамбле… А сам Резицкий бегал по залу с радиомикрофоном на саксе (по тем временам вещь уникальная. Не саксофон, балда, радиомикрофон). Играл совершеннейше в духе Колтрейна… (Кстати, дружище, не обиделся, что я тебя балдой обозвал? Извини, вырвалось. Я когда про джаз говорю, так увлекаюсь, что за собой не слежу). Володя Резицкий играл ну совершенно под Колтрейна… Дружище, как тебе, кстати, Колтрейн?

Что, и его «Африку» не слышал? Ну, где он еще имитирует крики слонов? Ладно, ты вообще это имя-то знаешь, мой слабоподкованный дружок?

Все, я умолкаю. Боже, за что?!.. Что за времена, что за нравы?! Никто не знает великого Джона Колтрейна!

Хотя… Чему удивляться?

Кому он сейчас нужен, этот джаз.

Расстроил ты меня прямо, дружище. Но знаешь, у тебя еще все впереди. Я тоже не в Гарлеме родился чернокожим… В смысле, к джазу не сразу пришел. В юности просто играл… так, херню всякую. Что в музыкалке задавали. А для себя, для души – всяких Фаустов Паппетти… бр-р-р! (Ладно, не будем об этом. Просто скажу, что на мой взгляд это такая «кувшиновщина» в музыке). И со временем заинтересовался джазовой музыкой. И то, знаешь, долго не просекал, что там почем…

Поначалу, когда джаз играл, я жутко старался. Выучу ноты, как положено, в дудку дую, ритм прилежно ногой отбиваю. А мне говорят – ну, джазмены опытные, – это не джаз! Я удивляюсь – как не джаз?! Синкопы есть? Есть!.. (Ботан, не проси, не смогу я по-человечески объяснить, что такое синкопы. Я единственное слово скажу – «сбивки» – и кто не понял, я не виноват. Да и не это главное). Синкопы, говорю, есть, в такт попадаю… Стараюсь! А мне отвечают, мол, драйва нет, чувак, куража, полета!

Я вообще человек куражной, но как-то у меня получалось, что кураж отдельно, а джаз отдельно. И со временем понимать стал – ага, точно, нет драйва в моем исполнении.

Нас ведь как учили играть – чистенько, аккуратненько, без киксов… Ботан, напиши, что, мол, кикс – это… Блин, как объяснить? Ну, когда музыкант берет ноту, а она не берется. И получается не звук, а писк такой. Кикс, короче. Кикс – он и в Африке кикс.

Кстати, в «Африке» у старины Колтрейна много киксов. Вот такой каламбур получился. Ставь, Ботан, смайл без лишних раздумий. :)

Только Колтрейн киксовал специально, а не потому, что играть не умел. А мы? Мы боялись киксовать, мы избегали грязи, мы старались играть тщательно и опрятненько, академически целомудренно, как пионэры. Но ведь джаз – это не музыка. Джаз – это мировоззрение, это лайф стайл, это сама жизнь, а в ней невозможно без… Да чего там – иногда грязь необходима, без нее никак, и кровь нужна, и пот, и слезы с соплями…

…с зелеными, как вон у того психа. Эй ты, скорбный головою, у тебя из носа мозги вытекают! Быстрей запихивай обратно, пока последние не прое… пардон, не проморгал!

Умрешь с ними, с шизиками.

А вообще, жалко их. Я ведь желтый дом иначе представлял. Ну, изнутри. Я думал, тут больных в смирительных рубашках держат, санитары звероподобные со шприцами бегают. В каждой палате по Наполеону, или, как минимум, по Чубайсу. А оказалось – в дурке тихо, мирно, скучновато даже. И вообще, буйное отделение на четвертом этаже, а мы на третьем. Да и там, – сосед по палате рассказывал, – обычно тихо. Буйных транквилизаторами так пичкают, что они не то что дебоширить, имени своего не помнят.

И на нашем этаже не лучше. Я главврача спрашиваю: «А что это, док, в вашем слабоумном ведомстве народ какой-то неактивный?» А он мне знаешь что ответил? «В основном, – говорит, – у нас больные с диагнозом «эмоциональная тупость»!» Прикинь, дружище! Я подумал, что это прикол. Ну, типа, айболиты так шутят. Ан нет, оказывается – и вправду такой диагноз есть. И психи в большинстве не Наполеоны и не Бонапарты, а просто эмоционально тупые люди.

Я кричу: «Док, сюда нужно полгорода положить!» А он смеется.

Смешливый, однако.

Ну так вот. Сперва я не врубался, что со мной не так. (Я про джаз, дружище, не подумай чего). Затем просек – да, не джаз это, не свинг. А потом… Потом я услышал Колтрейна. И на девятой с половиной минуте этого явления в моей голове раздался большой бум-м-м! (Ботан, это надо крупными буквами написать. Очень большой бум раздался в моем чайнике).

БУМ-М-М!!!

И меня оглушило! Тряхнуло, ударило, проняло до печенок! Вот оно! Я понял, как нужно исполнять! Я умер, я катался по полу, я рыдал, как ребенок! Я постиг свинг!..

На этом моя эмоциональная тупость в джазе кончилась. Я понял, что играть нужно не ноты, а состояние.

Сейчас объясню. У тебя бывает такое… Ну, например, увидел красивый пейзаж – и в груди защемило? Или наоборот – весело стало, легко, кайфно? Вот видишь, дружище, понимаешь ты меня! Все-таки с понятием человек, я давно заметил… А ты что в таком состоянии делаешь? Ну, может, петь начинаешь, да? Или танцевать чего. Или такая нежность проснется, что хочется приласкать кого-нибудь… Кошку, например.

О! Я потом расскажу прикол про кошку, про Ботановскую. Ты когда-нибудь видел, чтобы у котов крылышки росли? Как у цыпленка? Офигеть!..

Короче, я, когда чувствую сильное состояние, сразу дудку хватаю, и через нее эмоции выплескиваю. На того, кто рядом окажется. Хорошо, если слушатели неподалеку, хотя я не особо расстраиваюсь, если и нет никого. Я, наверное, больше для себя играю. Самовыражаюсь.

В последнее время, как правило, мои безумные импровизации на Ботана выливалось, я же у него жил. Ну, когда с Ленкой мы того… разбежались. Вот скорбь свою я на другана и выплескивал… (Ботан, ты здесь поставь такой смайл, который наоборот. В другую сторону. В общем, врубишься). :(

Ботан говорит, что я гений. Только ты Ботану не верь, дружище. Он, хоть мужик и умный… (Слышишь, старик, как я тебя пиарю? Сколько ящиков уже накапало?) Хоть и башковитый, говорю, мужик, но хитрости его насквозь видны. Я же понимаю, что Ботан меня утешает. Будь я гением – разве жил бы так?

Ох, ладно, не будем о грустном… Давай лучше расскажу как мы свадьбу с Ленкой справляли.