– Почему вы всегда меня переигрываете, Профессор? – спрашиваю с досадой.

– Потому что я не думаю о выигрыше. – В складочках и морщинах улыбка.

Я не верю. Нет, не то чтобы не верю, просто в моей голове не укладывается – как можно не думать о выигрыше? О нем нужно думать, его нужно хотеть, к нему нужно стремиться всей душой, иначе…

Да, а что «иначе»? Я опять проиграл.

Тем не менее принцип «не думать о выигрыше» я упорно не принимаю. Не могу принять.

– Есть притча про тибетского монаха, который повстречался с тигром, – говорит Профессор. Он закидывает ногу на ногу и непроизвольным движением поглаживает сухую старческую коленку. – Увидев хищника, монах в ужасе бросился бежать. Впереди оказалась пропасть. Недолго думая, монах ухватился за дикую виноградную лозу и прыгнул вниз. Тигр щелкал зубами, пытаясь достать бедолагу, но это было еще полбеды. Когда монах посмотрел вниз, увидел на дне пропасти второго тигра, поджидающего, когда добыча свалится прямо в пасть. Монах почувствовал, что корни лозы ослабевают…

Чай давно остыл. Тяжелые костяные фигуры, тускло отсвечивая лаком, застыли в одном ходе от «мата».

– Зачем он это сделал? – спрашиваю я, когда рассказ заканчивается. – Почему монах так поступил?

– Да кто ж их знает, этих тибетских монахов? – Профессор шутливо разводит руками и тут же переводит разговор. – Не расстраивайся, мой мальчик, ты играешь значительно лучше прежнего. – Его голос полон сочувствия. – Помнишь нашу встречу прошлой зимой? Ты был таким гордым, таким самоуверенным…

Беззвучный старческий смех. Обижаться на старика невозможно.

Да, когда на заснеженной улице странноватый дед пригласил меня сразиться в шахматы, я только ухмыльнулся. Мне, чемпиону двора, нет равных ни среди сверстников, ни среди взрослых, а тут какой-то дряхлый старикан!.. Но он разгромил меня в первой партии… и во второй, и во все последующие. Я зауважал его, этого Профессора, как всегда уважал тех, кто делает что-то лучше меня.

К тому же, со стариком оказалось интересно поговорить. У него особый взгляд на обычные вроде бы вещи, и он часто подсовывал мне пищу для размышлений. Оглядываясь назад, я вижу, что Профессор, обучая меня игре в шахматы, по сути, учил философии жизни.

Ему было почти восемьдесят, и жил он этажом выше вместе с супругой Софьей Александровной – замечательной женщиной, мудрой и доброй. Их единственный сын погиб в Великую Отечественную, в первом же своем бою… Как я узнал позже, он мог не призываться – сын знаменитого ученого, студент университета, имел бронь, но, едва исполнилось восемнадцать, ушел на войну добровольцем.

Профессор всю жизнь преподавал в Казанском университете, пока года два назад не ушел на покой. В первое время его навещали коллеги, студенты, бывшие ученики. Потом приходили все реже и реже… Профессора забывали. Больные ноги не позволяли ходить далеко, их хватало лишь на прогулки по двору… где мы однажды и встретились.

Сейчас понимаю, что мы были нужны друг другу. Я внес свежую струю в однообразную, скучноватую жизнь Профессора – рассказывал о друзьях, о боксе, о школе… О драках, правда, особо не распространялся – ему не очень нравилось. Профессор же подсовывал мне книжки, а затем мы устраивали баталии, обсуждая ту или иную идею. Я часто терялся – Профессор выдавал мысли настолько странные, удивительные, чудные… что мне даже казалось, будто он свалился с другой планеты.

БУДЬ НЕ КАК ВСЕ

«Как все» – это предсказуемость, а предсказуемый всегда проигрывает. Будь необычным, смотри на ситуацию отлично от других. Уходи от норм и шаблонов. Пиши поперек.

Стандартные действия не только скучны, это полбеды. Стандартные действия приносят стандартные плоды.

Девять человек из десяти живет – стандартно.

И в этом большая радость игрока.

Привет, дружище! Соскучился? Я – да, если тебе интересно. Уже привыкать стал к тебе.

У меня опять вопрос. Ты сильно удивился, когда я в прошлый раз хайку зафигарил? Ну, про Ленку, помнишь? Ты ведь, наверное, считал, что Виргус – он простой, как штаны по рубль двадцать, да? Признайся, считал?

Да ладно, дружище, обо мне многие так думают. Не воспринимают всерьез. А мне плевать, если честно. Только Ленка постоянно пилила, но это уже в прошлом, к счастью. Да нет, она не плохая, ты не подумай, дружище. Она мне добра желает, только по-своему очень. И хайку я на нее сочинил – так, в порыве. Не по злобе.

Хайку, хайку, хайку…

Вообще-то это не хайку – ну, что я прочитал. Это сенрю называется. Ты знаешь разницу между хайку и сенрю, мой малограмотный дружок? Ладно, сейчас объясню. Я даже научу тебя писать хайку. И сенрю заодно. Это не трудно, не бойся ты. Вылезай из-под шкафа.

Сначала про разницу. Сейчас ты сам поймешь. Вот слушай, это хайку:

Молчит телефон,

Но ходят еще часы.

Курю у окна.

А вот это – сенрю:

Раннее утро.

Гулко по сваям стучат

Милые люди.

Врубился, в чем разница? Ну же, давай, напрягись!..

Правильно! Сенрю – это хайку, только с приколом!

Нет, ты молодец все-таки. Вот тебе в виде приза еще сенрю. Про то, что из любого переплета можно найти выход.

Деньги забыл.

Выход поможет найти

Добрый кондуктор.

Запомнил? Хайку – это когда серьезно, а сенрю – стеб. Теперь можешь блестеть эрудицией на вечеринках у Васяниных.

А писать эту бодягу я тебя в другой раз научу. На сегодня хватит, а то у тебя мозги перегреются, что мне тогда делать? Нет уж, дружище, хватит нам с тобой на двоих одного ненормального.

Эх, покурить, что ли?..

Ага, так лучше… Кх-м…

Сегодня, кстати, с доком общался. Вообще-то я каждый день с ним трындю, с Альфредом нашим Вульфовичем. Он же мной лично занимается – сечешь, дружище, какая честь? Получается, зря я жаловался. Есть, оказывается, люди, которые воспринимают меня всерьез, искренне интересуются моим внутренним миром.

Главный врач психоневрологического диспансера номер два, например.

Прихожу я к нему, как обычно, к десяти, после обхода… У него же с утра обход – ходит с умным видом по палатам, а за ним толпа практикантов. Будущие психиатры, психологи и психологини. Некоторые, кстати, ничего так, вполне… психологнюшки. И вот, останавливается док, например, возле очередного ненормального, и говорит свите, типа:

– Перед вами больной Фигушкин. Первый приступ у него произошел год назад: больной услышал за дверью квартиры голоса, обсуждавшие план его убийства. Спасаясь от преследователей, Фигушкин выпрыгнул из окна, с третьего этажа. Еле откачали. Никаких киллеров, разумеется, не нашли. Рецидив наступает примерно раз в месяц – галлюцинации, бессонница, плохой аппетит. Ваш диагноз?

Тут какой-нибудь очкарик вылезает и вякает:

– Депрессия?

А доктор отвечает:

– Шизофрения!

(В смысле, у больного шизофрения, не у практиканта. Хотя я бы и того проверил на всякий случай).

Дальше идут. Док говорит:

– А это больной Хренушкин. После смерти матери впал в заторможенное состояние, мало ест, почти не разговаривает, на внешние стимулы реагирует слабо. Апатия, вялость, физическое истощение. Диагноз?

– Шизофрения?

– Нет, депрессия.

Типа, садись, два.

И все в том же духе. Весело, в общем.

Ну так вот, прихожу я, значит, к доку после обхода. Он мне, как обычно:

– А, Виргус!

Я с первого приема попросил себя Виргусом называть. Так привычнее, ну, ты понимаешь, о чем я. А доку, похоже, без разницы, он ко всему привык. Виргус так Виргус. Хоть Гаутама Будда, ему по барабану.

– Я, – говорит док, – для вас кое-что приготовил.

– Страшно интересно, Альфред Вульфович, – говорю, и заваливаюсь в кресло. Такое огромное, посреди кабинета, специально для пациентов. Удивительно удобное, между прочим, кресло. Рекомендую, дружище. Попадешь в следующий раз в психушку – только в него садись, а то стулья здесь неудобные.