В девяносто втором, кажется, году я познакомился с редкой красоты девушкой при необычных обстоятельствах.

Коллега пригласил на день рождения… Я отнекивался, но парень затеял всерьез обижаться, и вот вечером я – усталый, голодный, с никаким настроением, – позвонил в дверь, поздравил именинника и вручил подарок. Паркеровскую ручку, что ли. Меня усадили между подвыпившими гостями, налили штрафную… Пока я набивал желудок заливным из судака, расстановка сил за столом стала понятна. Компанией заправляла подруга жены хозяина – эффектная и стервозная девица Марина.

Очень эффектная. Очень стервозная.

К моему приходу Марина подмяла под себя женскую половину общества и большую часть мужской. Парни, забыв о подругах, плясали перед стервочкой на цырлах, стелились, лишь бы угодить, понравиться, заслужить царственное одобрение. Их спутницы оказались слишком хорошо воспитаны и потому – бессильны.

Надо отдать должное Марине – будучи не только красивой, но и умной, она умело дирижировала всеобщим вниманием. Направляя его всецело на себя, разумеется. С мужиками Марина обращалась как Надежда Дурова с тиграми: хлыст, пряник, почесывание за ушком, и тут же – «Але, ап, я сказала!»

Словом, цирк.

Когда девушка поняла: все, что можно завоевать и покорить, уже завоевано и покорено, она заметила меня. И решила для полноты коллекции закинуть в ягдташ и меня. Мою тушку. В качестве последнего охотничьего трофея.

– А ты чего молчишь? – Марина обратила на меня зеленые глаза. – Стеснительный, что ли? Или боишься глупость сказать?

Парни готовно рассмеялись. Компания изрядно подвыпила, поэтому юмор воспринимался – любой. Тем более из уст королевы.

Я повернулся, посмотрел на королеву в упор и ответил – неторопливо, с ленцой:

– Почему молчу? Я скажу тебе. – Несколько секунд я пристально смотрел ей в глаза. Красивая девочка. Что ж, тем хуже для нее. – Потому что мне не нравится, что здесь происходит. Не нравится, как ты себя ведешь.

Народ притих.

– Чего? – Марина не поверила своим ушам. – И как же я себя веду?

Насмешливая улыбочка вернулась на холеное лицо. Молодец, быстро взяла себя в руки. Я налил в бокал минералки, отпил, и отчетливо произнес:

– Как последняя сука.

Кто-то из девушек ахнул. Компания собралась интеллигентная.

– Мне не нравится сучья манера поведения, – сказал я. – Обычно я сразу ставлю стерв на место, но здесь из уважения к хозяевам не могу. Вот и приходится молчать.

Сидящие за столом застыли в шоке. На лицах девушек читалось тайная надежда: может хоть этот ее приструнит, дрянь такую…

– Даже так?! – Марина сощурила глаза. Пантера. Тигрица на охоте. – И как ты это делаешь, герой?!

Она обернулась, взглядом приглашая ребят присоединиться к травле. Мол, сейчас мы его вместе загоним и посмеемся вдоволь. «Ищет поддержки, – подумал я, – чувствует себя неуверенно. Знаешь, девочка, мне твоя свита глубоко по барабану. Тем более, народ примыкать к сафари не спешит, все ожидают шоу. Что ж, будет вам шоу».

– Как? А вот так…

Время прямого контакта. Сокращаем дистанцию, переходим к ближнему бою.

Внутренне усмехаясь, я отставил бокал и рывком подтянул стул Марины к себе. Марина охнула, моя рука тяжело легла на ее плечо. Я подался вперед.

– Слушай и не перебивай…

– Убери руку!

Она попыталась стряхнуть ладонь, но я держал крепко.

– Не перебивай, я сказал!

Марина, видимо, поняла, что трепыхания выглядят беспомощно и смешно. Я наклонился к ее лицу.

– Некоторым девушкам кажется, что между ног у них выросли яйца. Но они забывают, что это – не так. Я видел немало стерв, и знаешь… эти девушки, как правило, плохо заканчивают. Поверь мне, чертовски плохо. Если, разумеется, рядом нет мужчины, способного встать на их защиту.

Я выдержал паузу.

– Кстати, я мог бы стать таким мужчиной для тебя – оберегать, не давать в обиду… если ты усвоишь: из нас двоих мужчина – я. Правила диктую – я. И если ты будешь послушной, нежной, женственной, возможно, мне захочется тебя холить и лелеять, даже потакать капризам… Но только если перестанешь стервозничать. Понятно?

Молчание.

Я повысил голос и повторил жестче:

– Понятно, я спрашиваю?!

Марина отвернулась и сказала стене с голубыми обоями:

– Понятно.

– Вот и умница.

Я похлопал ее по щеке. Жест сильного к слабому, главного к подчиненному.

За столом шумно выдохнули.

– Вот так примерно я ставлю их на место, – будничным тоном закончил я и взялся за вилку.

Кто-то из девушек не выдержал и зааплодировал.

До конца вечеринки Марина сидела притихшая, задумчивая. Мы ушли вместе, и потом, под утро, она призналась, что давно искала мужчину, способного ее обуздать. Самой не нравилось собственное поведение – а еще противнее видеть, как мужики позволяют вытирать о себя ноги, – но как же трудно остановиться, и она все ждала, ждала, когда ей скажут «стоп» – твердо и властно…

Но это случилось позже, значительно позже, от июньского дня в парке – через долгих семь лет… когда Мурзилки уже не было в живых, и Насти не было, и Профессора, а наш неистовый Алекс третий год как мотал срок за убийство.

Когда меня покинули все, кого я любил.

Очередное правило:

НЕ ПРИВЯЗЫВАЙСЯ

Все приходит и все уходит. Все в мире эфемерно, ненадежно, непостоянно. Если привыкаешь к вещам, или к местам, или к людям… ты скован. Настоящий игрок не привязан ни к чему. Он – свободен.

«Независимость – удел немногих: это преимущество сильных» – сказал Ницше.

И еще: привязываясь, ты рискуешь испытать боль потери.

А оно тебе надо?

Осенью восемьдесят девятого Алекс решил, что пришла его пора. Мы с Мурзилкой позаканчивали институты и работали: Мурзилка инженером на оборонном заводе, я удачно распределился в юротдел нефтяной конторы. Алекс выбрал другой путь. Он все глубже зарывался в криминальную среду, и аппетит его со временем возрастал.

Времена менялись, новое поколение почувствовало силу, и Алекс задумал переворот – сместить «основного» района и подмять территорию под себя.

Мы с Мурзилкой отговаривали:

– Алекс, воры тебе не простят. У них все схвачено, свои люди сидят на местах…

– Время воров прошло, – упрямо отвечал он, – сейчас бандюки везде рулят.

События проходили мимо меня, я давно отстранился от сборов, разборок, стрелок и подобной возни, интерес пропал. Мурзилку же Алекс потихоньку в процесс втягивал.

Начался «переворот» с кулуарных разговоров о том, что «основные» в конец оборзели, забыли понятия, бабло гребут лопатой… «Пока мы стоим за район, наш основной с паханом «врагов» квасит в кабаке и смеется над нами!» – Алекс умело разжигал недовольство «старших пацанов».

Раза два не выполнили приказы… В поведении братвы проявлялась дерзость. Бунт нарастал.

Районом рулил тридцатилетний вор по кличке Чичеря. До него, разумеется, слухи дошли быстро.

Мурзилку с Настей застрелили вечером второго мая.

…Мы выходили из ресторана – хмельные, шумные, куражные, – отметив день рождения Настены. Алекс распахнул дверь своей новой девятки, – прошу, карета подана! – Мурзилка попросил:

– Слышь, Алекс, дай прокатиться!

Алекс, добрый от выпитого, махнул рукой:

– Давай, братан, только недолго. Пока мы курим.

Настя, успевшая забраться на переднее сиденье, увидела на водительском месте Мурзилку.

– Мурзик, я с тобой пьяным не поеду!

– Не боись, Настюха, мы только до «кольца» и обратно, – Мурзилка засмеялся и завел двигатель.

Метров через тридцать машина, не успевшая набрать скорость, поравнялась с подворотней, из нее выскочил парень в кожаной куртке… его толком никто и не рассмотрел. Парень вскинул пистолет, выстрелил четыре раза и кинулся обратно…

«Не привязываться к личности, хотя бы и к самой любимой, – каждая личность есть тюрьма, а также угол», – писал Ницше.

На третий день после похорон мы с Алексом подъезжаем к хрущевской пятиэтажке и встаем с торца.