А ты думал, я мнусь, как девочка, потому что мне страшно рассказывать? Ага, конечно! В чем – в чем, а в трусости Виргуса никто обвинить не может. Не таковские мы. Вот прямо сейчас и приступлю к рассказу, если ты так. Чтобы не думал всякого. А начну я с…
Блин, с какого места вступить? Сейчас опять скажешь, что я кота за хвост… О! Так давай я с кота и начну. С кошки, вернее. Помнишь, я обещал про кошку ботанову рассказать?
В тот день я впервые грибы попробовал. Ну, сначала осторожненько – не знал же, как подействуют. Пожевал, пожевал эту дрянь – а она противная на вкус, вяжет во рту, горечь страшная. Попил воды, сижу, жду.
Нет прихода.
Дай, думаю, еще пожую.
Пожевал.
Ничего.
«Что за фигня!» – про себя возмущаюсь. Переместился пока на кухню (ты не забыл, дружище, что я у Ботана жил в последнее время? Я, вроде, говорил), чаю захотелось. Включил чайник, жду.
Кайфа нет и нет. И вода что-то долго не закипает. Посмотрел – утюг вроде работает, лампочка горит, а чай не греется. Ерунда какая… И тут входит кошка ботановская. Агибой звать. Неторопливо так шествует, грациозно, блин. Я на нее глянул и у меня глаза на лоб полезли! Веришь, дружище? – за время, что мы с ней не виделись, – а это минут двадцать всего, – у Агибы выросли крылышки! Маленькие такие, будто недоразвитые, на крылья мороженных цыплят смахивают. Ну, голые, синеватые и в пупырышках.
Я, конечно, удивился, но виду не подал. Неудобно же перед кошкой лажаться. «Что, – говорю, – Агиба, полетать вздумала?» Ну, в шутку так говорю. А она мне отвечает… (Вот тут я не ручаюсь, дружище, возможно, мне показалось. Возможно. Врать не буду). Агиба говорит: «А почему бы и нет, Виргус?» И хайку декламирует! Прикинь!
Проснись, мой разум,
Вспомни о временах,
Когда я был птицей.
Я прямо охренел!
Ну, думаю, не ударять же в грязь лицом, да еще перед меньшим братом. Сестрой, вернее. Младшей такой сестрой. Сосредоточился, поднапрягся, тоже хочу хайку в ответ выслать. И… как назло, ничего на ум не приходит. Пыжился я, пыжился – ну никак! Решил тогда схитрить и прочитать хайку не свою: все равно, думаю, Агиба не просечет. Не может же она знать все творчество Басё. И выдаю, что первое в голову пришло:
Я – прост. Как только
Раскрываются цветы,
Ем на завтрак рис.
И знаешь, что она ответила? Нет, правда, ни за что не догадаешься! Агиба посмотрела на меня желтыми глазищами и говорит: «Дурак ты, Виргус, и не лечишься». Хвост задрала и вышла из кухни.
Грациозно.
Смачный прикол, да? Нет?! Да ладно, брось. Знаешь, как Альфред Вульфович заинтересовался этой историей! Подробности выспрашивал, что-то в журнале писал. «А прежде, – говорит, – вас галлюцинации посещали? Ну, до грибов?»
Хм… Честно говоря, один раз было, дружище. Я доку, правда, о том случае умолчал, а тебе расскажу. Ты ж мне как родной уже. Сейчас, только в курилку выйду.
Эх, хорошо!.. Умеешь дым колечками пускать, дружище? Я раньше умел, а сейчас плохо получается. Квалификацию потерял. Кх-м…
Ну так вот. Между нами, девочками, я квасил здорово. Всю сознательную жизнь. Ну, музыкантское бытие, оно такое: гастроли, концерты, поиск вдохновения… Когда женился только немного притормозил, да еще потом период был…
А с Ленкой после женитьбы мы, знаешь, как жили?! Душа в душу, любовь-морковь, сексом занимались по пять раз на… Ладно, это вырежь, Ботан. Хотя пусть, теперь уже без разницы. Все в прошлом. Короче, в первые годы семейной жизни я не сильно бухал, а потом опять… И рождение Коврижки не больно-то отразилось на моем дурацком характере…
Нет, дружище, ты не подумай! Я не буйный, когда выпью. Подраться, конечно, всегда любил, но с близкими я ласковый. Я вообще добрый, кто хочешь подтвердит. (Ботан, скажи? Подыми глас в мою защиту). Но Ленке все равно доставалось: она с пеленками-распашонками возится, в детскую кухню гоняет, ночами не спит… А я по халтурам мотаюсь, да с дружками киряю, как же халтура без этого. Деньги, правда, всегда домой приносил. Хотя какие это деньги, слезы музыкантские…
Однажды, помню, завис я в общаге филармонии, в свару резались с мужиками. Ну, там, оркестранты, хоровики, балетный один. Компания целая. Отыграли мы тогда концерт левый, не помню уже по какому поводу. Но денег получили хорошо. Решили в картишки перекинуться. И такой кураж у нас пошел, оторваться невозможно. Ты когда-нибудь в свару играл, дружище? Знаешь, какой азарт иногда прет? Ну вот, и нас понесло. Хочешь верь, хочешь нет, но играли мы четверо суток без перерыва. Кто уже колоду не в силах тасовать – падал на кровать и спал часа два. Потом опять. Так по кругу и отдыхали, кроватей-то две, а нас человек восемь, игроков.
Ну и пили, конечно, без остановки. Ох, сколько мы тогда выжрали!.. Гонец только успевал вниз бегать, в магазинчик за углом. Ну, и добегались. Когда я домой приполз, упал на диван, думаю – сейчас отосплюсь. Ага, щаз! Не тут-то было. В голове голоса зазвучали.
Ох, блин, до сих пор неприятно вспоминать. Болтают, понимаешь, в моей голове двое – мужик и баба. А я как будто со стороны слушаю. О чем говорили, не помню сейчас, но толково беседовали, со смыслом. Обо мне что-то. Нехорошее. Бр-р… Короче, до белой горячки мне было рукой подать. Но ничего, оклемался.
Перед Ленкой стыдно только. Хоть и выиграл я нехило, целую кучу из карманов выгреб и на стол кухонный вывалил, но взгляд Ленкин до сих пор помню. Так ведь и не сказала мне ничего, ни тогда, ни потом. Гордая.
А голоса эти, дружище, не желаю тебе услышать ни за какие деньги. Не стоит того.
Но этого я главврачу рассказывать не стал. «Нет, – говорю, – док, не помню. Не ловил я раньше глюков». А он послушал, послушал, почеркал в журнале, и молвит бархатным голоском: «Все понятно, можете идти». Я ему: «И что дальше, как лечить меня будете?» А док отвечает, что переводит меня в наркологию, потому как галлюцинации мои имеют наркотическую природу и все такое… ну, умеет он, Альфред Вульфович, по-умному говорить, умеет.
Я ему втолковываю, что надо бы разобраться, дело серьезное. В видениях меня зашвыривает в совершенно запредельное место, в параллельный мир… «Ладно, ладно, – говорит главврач, – там разберутся». Слышать меня не хочет – в ГНД, и все тут. Я ору: «Альфред Вульфович! Не отправляйте меня в наркологию, отпустите лучше домой! А не то я к вам ночами приходить стану!» А он на кнопочку жмет, санитаров вызывает…
И лежать бы мне сейчас, дружище, с нариками, а скорее – еще дальше… и глубже… только в последнюю секунду док передумал. Меня уже санитары под белы рученьки взяли, когда я последний довод выдал, уже не надеясь ни на что. «Грибы-то, – говорю, – я давно перестал жрать, доктор. А видения никуда не исчезли, каждую ночь приходят!»
Тут он санитарам знак подал, чтобы притормозили. «Что, и здесь, в больнице, галлюцинации?» А я кричу: «Конечно! И никакой дури я сюда не протащил, хотите – проверьте!»
Сам злюсь уже, психую, сил нет.
«Хорошо, – бурчит док, – проверим». И карту мою берет. Изучает, стало быть, на предмет соответствия вводимых в мой нежный организм микстур моим бредням. Айболит хренов. Клистирная трубка. «Ладно, – говорит, – завтра на прием. Поговорим еще раз».
И на том спасибо.
А видения эти – отдельная песня, дружище. Ох, куда меня только не забрасывает, кем я только не оказываюсь… Хотя я и в реальной жизни много кем побывал.
Например, австралийским бушменом.
Не веришь?
Зря! Стать бушменом просто. Сейчас расскажу, дружище, записывай.
Берешь лыжную палку и отпиливаешь лишнее с обоих концов. Из гвоздей-пятидесяток мастеришь «дротики» – к шляпкам присобачиваешь лейкопластырь, кулечком свернутый. Получается что-то вроде волана теннисного, только с острым концом. Засовываешь стрелу в трубку и дуешь что есть сил. Убойно получается!
В общаге консерваторской мы с друганами охотились таким образом. На голубей. Ну, денег нет, до стипендии далеко, а жрать охота. Вот и надумали на чердак слазить, дичь пострелять.
