Копыта последней лошади громко простучали по булыжникам мостовой. Ворота закрылись.

Фрэнсис нагнал графа Норфолка неподалёку от Бэнбери. Здесь же был Саррей с отрядами из восточных графств. В Ланкастер они вошли до прибытия короля, перед заходом солнца в город ступили его передовые части. Вскоре появился и сам Ричард. Граф Нортумберленд сообщал ему, что идёт со своими северянами следом, он собирал людей в такой спешке, что сразу догнать отряды Его Величества было невозможно.

Завтра армия Нортумберленда обязательно будет в Ланкастере. Ричард передал записку с каракулями графа Норфолку и, встретив его взгляд, только слегка усмехнулся и пожал плечами.

Прибыл гонец от Йоркского мэра: тот недоумевал, отчего Его Величество не обратился к городу с требованием послать людей для защиты от общего врага? Ричард спокойно отвечал, что этих людей послали прямо в Ланкастер. Однако он сомневался, что они успеют к началу сражения с силами Тюдора.

Крепко выругавшись, Норфолк передал письмо Нортумберленда Фрэнсису, а Ричард, криво усмехнувшись, произнёс:

— Говорят, голуби слетаются к себе на насест, Джек. Боюсь, что нам придётся обойтись без милорда Нортумберленда.

Даже если не брать в расчёт последнего, а также семейство Стэнли (ответа на страстный призыв Стрейнджа так и не последовало), силы их, согласно расчётам, несколько превосходили силы Генриха Тюдора. За время марша через Уэльс Генриху так и не удалось собрать серьёзных подкреплений. Селяне наблюдали за его продвижением вполне равнодушно, поэтому на свою сторону ему удалось привлечь только Риса Томаса и его людей. Томас, который в своё время принёс клятву верности королю Ричарду, был послан во главе крупного отряда охранять южные границы королевства. Однако Тюдор, прослышав, что он рядом, прельстил его перспективой генерал-губернаторства в Уэльсе. Томас охотно принял предложение и переметнулся вместе со своим отрядом на его сторону.

На следующий день появился, как и обещал, граф Нортумберленд. Он по-прежнему жаловался на усталость своих людей и выражал надежду, что король сумеет учесть это и позволит ему идти в арьергарде армии, которая готовилась выступить на следующее утро.

— А может, им лучше просто поваляться денёк в постели в ожидании сообщений с поля боя? — невинно осведомился Фрэнсис.

Ответом ему стал взгляд, в котором подозрительность была смешана с откровенной злобой. В конце концов Нортумберленду было разрешено поступать по собственному усмотрению. Поскольку час был поздний, все отправились по домам.

Наутро собрались очень рано — на городские стены едва упали первые лучи солнца.

Норфолк с сыном двинулись в авангарде, за ними — Ричард, рядом с ним — Нортумберленд, замыкали шествие его люди.

Горожане высыпали поглазеть на выступающую в поход армию. Пересекая мост, король задел шпорой за булыжник, отвалившийся от парапета. Какая-то старушка закричала, что и дня не пройдёт, как ему придётся преклонить голову. На мгновение наступило настороженное молчание, которое разрушил чей-то пронзительный крик. Несколько рыцарей королевского двора резко натянули поводья. Один из них грубо выругался и, повернув назад, схватил старуху за плечо. Она не предприняла ни малейшей попытки к сопротивлению. Толпа испуганно расступилась. Спрыгнув с лошади, рыцарь потащил свою пленницу к мосту.

Король ждал на другом берегу реки. Не понимая, что происходит, женщина в страхе смотрела на него и беспокойно теребила юбку. Ричард заговорил спокойно, пристально вглядываясь ей прямо в глаза:

— Тебе что, видение было?

Но она не могла вымолвить ни слова, только дрожала, вцепившись в юбку.

Выпрямившись в седле, Ричард дал знак рыцарю отпустить старуху и отвернулся. Кто-то из королевской свиты настаивал, чтобы старуху наказали, но Ричард отрицательно покачал головой и энергично пришпорил коня. Скромно держась рядом, Нортумберленд обронил:

— Не обращайте внимания, сир, мало ли сумасшедших — особенно здесь, на юге?

К этому времени уже стало известно, что Тюдор движется на юг от Стаффорда. В Шропшире к нему присоединился граф Шрусбери, приведший с собой значительные силы, собранные Хамфри Тэлботом. Теперь все они, судя по всему, повернули к Лондону, тогда авангард мятежников наверняка столкнётся с королевскими войсками к западу от Ланкастера. Где-то посередине в нерешительности топтались отряды Стэнли: они то продвигались немного вперёд, то отступали. Разведка сообщила, что в конце концов они остановились недалеко от деревушки под названием Маркет-Босворт.

Лагерь разбили совсем рядом с пикетами, выставленными сэром Уильямом Стэнли. Южнее, по другую сторону от главной дороги, развевались штандарты его брата Томаса. Именно отсюда должен появиться Тюдор, если Стэнли окажет ему сопротивление. Солнце уже клонилось к закату, когда в отдалении показались первые знамёна.

Сгустились сумерки, лагерь готовился ко сну. Ричард обходил войска, останавливаясь поговорить с каждым, кого знал. Таких было немало: те, кто пришли с севера независимо от графа Нортумберленда, задолго до этого охраняли границы страны под началом Ричарда.

Ричард расположил свои центральные войска на пути отряда Тюдора, придав левому флангу очертания вытянутой руки, прикрывающей позиции лорда Стэнли. В ответ на очередной призыв соединиться с королевскими силами Стэнли, как всегда, принялся пространно объяснять, почему это невозможно сделать. К тому времени Ричарду было известно, что оба брата тайно встречались с Тюдором.

Закончив обход войск, Ричард отправился к себе в палатку немного отдохнуть. Филипп, побывав в расположении своего отряда, последовал за ним. Сидя в палатке, король неторопливо потягивал вино, а его оруженосец лишний раз проверял готовность оружия. По знаку хозяина юноша удалился, Филипп подошёл посмотреть на его работу. Рядом со шлемом лежала золотая диадема. Заметив украшение, Филипп ухмыльнулся и произнёс:

— Ваше Величество верны своим привычкам. И это несмотря на то, что все рыцари вашего двора неустанно клянут эту диадему, принадлежавшую когда-то Глостерам. На поле боя она как магнит неудержимо притягивает и конных и пеших.

Словно не слыша его слов, Ричард рассеянно спросил:

— Филипп, сколько времени я уже на троне?

Что-то в голосе короля заставило Филиппа поднять голову. Он ответил:

— Два года. К нашей всеобщей радости.

В серых глазах короля мелькнула насмешливая искорка.

— Сдаётся мне, что вы сделались настоящим придворным. — Ричард немного помолчал, лёг на походную кушетку, положив под голову руки. — При мне только однажды созывали парламент. Но работа шла неплохо. Приняли несколько новых законов. Словом, парламентарии знают своё дело. Ну, а Линкольн — тоже научится. — Заметив, как изменилось лицо Филипп, Ричард рассмеялся и пояснил: — Я просто заглядываю вперёд. Он — мой наследник, настанет день, когда ему придётся этим наследием распоряжаться. Надеюсь, Линкольн простил меня, ведь я оставил его присматривать за северными графствами. Знаю, сначала он очень обиделся, но ведь нельзя же обнажать границы.

Стояла тёплая, почти безветренная ночь.

Направляясь к выходу, Филипп небрежно заметил:

— Когда Тюдор со своими войсками разбивал лагерь, я заметил неподалёку от них знамёна Оксфорда. Интересно, помнит ли он о том, что вы выплачивали его жене пособие из своего собственного кармана, иначе она просто умерла бы с голоду?

— Она сестра графа Уорвика, но вовсе не должна страдать за проступки, совершенные братом. Что касается Оксфорда, он всю жизнь служил Ланкастерам и предпочёл тюрьму и изгнание клятвопреступлению. Он единственная крупная фигура у Тюдора, его одного я по-настоящему опасаюсь. — Ричард слегка приподнялся на локте. — Скажите, Филипп, вы верите в милосердие Господне?

— Конечно. А как же иначе выдержать муку самопознания?

— Ну а я не верю. Я верю в суд Божий и вечную муку, на которую обрекают непрощённых грешников.

— Непростительный грех — это личное ощущение, которое даровано человеку, чтобы он умел проклинать худшее в себе. Но душой своей и грехами этой души человек не волен распоряжаться — ни казнить, ни миловать. Он способен только нести бремя совершенных им грехов — свидетелей того, что он смертен. — Филипп быстро обернулся и встретил немигающий взгляд Ричарда. — Мы несём ответственность за свои деяния, но в глазах Бога — мы только маленькие песчинки, и нет души, которую бы Бог выделял среди миллионов других душ. Так мне сказал один умный человек. Я разозлился, когда он обвинил меня в высокомерии, но потом понял, что он прав.