Фрэнсис почувствовал какой-то странный зуд в ладони и только тут сообразил, что до сих пор держит нож. Он с трудом разжал застывшие пальцы, и нож упал на пол.
— Я не намерен выслушивать ваших нотаций по поводу воспитания моего сына, Тэлбот.
— Фрэнсис, — прошептала Анна. Она протянула к нему руки, и при этом движении халат распахнулся — показалась смятая ночная рубаха. Анна двинулась было к нему, но её остановил острый взгляд мужа.
— Прикройтесь, мадам. Что-то я сейчас не в настроении.
Хамфри шагнул вперёд, остановился и, побледнев, обнял Анну за плечи. Губы её беззвучно шевелились. Хамфри повёл кузину к двери, она прижимала ладонь ко рту. У двери Хамфри остановился и взял лицо Анны в ладони.
— Дорогая, мне надо ехать. Не стоит спускаться вниз, мы слишком долго искушали судьбу, и она может от нас отвернуться, если станет известно, что вы дали мне убежище. Бог вознаградит вас, кузина, — я, к сожалению, не могу. А теперь прощайте и помните, что я сказал: Шрусбери — ваш родич. Я напишу ему. — Он не сводил глаз с её побледневшего лица. — Я полюбил вас, Анна, когда вы были ещё совсем ребёнком. Как жаль, что тех времён уж не вернёшь. Я бы один-единственный час с вами не отдал за всё золото Франции.
Он прижал её руку к своей щеке и лёгким движением подтолкнул к двери. Глядя ей вслед, Хамфри коротко бросил Дэви:
— Ступай, когда надо, позову. — Он повернулся к Фрэнсису: — Ловел, мне нужно с вами поговорить.
— Не стоит испытывать моё терпение слишком долго, Тэлбот, — хриплым голосом отозвался тот. — Я пообещал, что дам вам свободно уехать. И своё слово сдержу.
— Да уж пожалуйста, милорд. Здесь две двери, а между вами и вашими друзьями мы с Дэви. Попробуйте только пикнуть, и не скоро вам удастся воспользоваться их помощью.
Хамфри подобрал с пола кинжалы, один он сунул в ножны, другой швырнул во двор и двинулся к двери, ведущей в холл. Фрэнсис бессознательно отметил, что Хамфри сильно изменился за прошедшие годы, разве что волосы остались рыжими.
Раньше, рассуждал про себя Фрэнсис, и фигура и лицо у него были потяжелее, а губы — всегда готовы искривиться в презрительной усмешке. Теперь от неё и следа не осталось, светлые глаза его горели, он сильно похудел.
— Ловел, — неожиданно вновь зазвучал голос Хамфри, — ваша жизнь только что висела на волоске, а точнее, на кончике моего кинжала, и если вы думаете, что я не пустил его в ход из любви к вам или из боязни нарушить покой тех, кто храпел неподалёку, то заблуждаетесь. Но есть у меня в жизни главное — мир и покой кузины. Немало испытаний выпало на мою долю с тех пор, как вы выставили меня из Англии, и чего бы я только не отдал, чтобы сделать вас рогоносцем в вашей собственной мягкой постели — а возможностей за последнюю неделю у меня было хоть отбавляй. Только, увы, жена ваша любит меня совсем не той любовью, что я её. Она дала мне приют из милосердия и ещё потому, что когда-то я походил на её брата; но для неё всегда существовал и всегда будет существовать только один мужчина — вы, что заставляет меня искренне жалеть её. Странное племя женщины, — Тэлбот мерзко усмехнулся, — полагаю, ваш богатый опыт подтверждает это.
Фрэнсис тяжело дышал, стараясь взять себя в руки. Он посмотрел на потухший камин, пошевелил ногой золу. Слова, произнесённые Тэлботом, отскакивали от него, словно шарики от твёрдой поверхности, — лишь какое-то эхо достигало его ушей, он испытывал сейчас только ощущение холода.
Хамфри раздражённо одёрнул камзол и провёл рукой по волосам.
— Анна вовсе не приглашала меня сюда. Я был в Глостершире с того самого времени, как восстал Бэкингем, да и после его поражения пришлось немного задержаться, были всякие мелкие дела. Но тут ваши друзья что-то уж больно зашевелились, пришлось бежать. Вообще-то мы направлялись в Уэльс, но из-за нерасторопности Дэви лошадь ночью угодила в кроличий капкан и повредила ногу. Оксфордшир был относительно недалеко, и я знал, что здесь можно надёжно укрыться. К тому же я в любом случае хотел повидаться с Анной. — Он запнулся, разглядывая ногти. — Не знаю, имеет ли это для вас значение, но мальчик лишь по случайности узнал, что я здесь. Однажды он застал нас совершенно врасплох — пошёл искать маму, ведь он всё время цепляется за её юбку. Поздновато для его возраста, если вы, конечно, не хотите, чтобы он превратился в девицу. — Хамфри засмеялся. — Впрочем, он начинает подавать некоторые надежды. От вас в нём не много, разве что лицом похож.
— Считайте как вам заблагорассудится, — беззвучно произнёс Фрэнсис.
Хамфри кошачьей походкой подошёл к окну и откинул штору. Лужайку освещала луна, на стенах появились следы первых заморозков. Время шло, и Хамфри понимал это, но он беспокоился за Анну и сейчас, во время этого разговора, почему-то волновался — даже ладони его стали влажными. Плотно сжав губы, он задёрнул штору, повернулся к Фрэнсису, стоявшему всё так же неподвижно, и сказал:
— В общем, главное, что я хочу сказать вам, Ловел, — Анна не несёт никакой ответственности за то, что случилось нынче ночью. Ладно, ближе к делу, я и так потерял массу времени: не вздумайте обижать мою кузину. Даже сейчас, когда Англию захватил Глостер, у неё здесь есть друзья, и вам придётся пожалеть, если граф Шрусбери узнает, что вы скверно с ней обращаетесь. Запомните это.
Фрэнсис медленно оторвал взгляд от почерневшего камина. Он оценивающе посмотрел на заставшее лицо Хамфри, и губы его изогнулись в зловещей улыбке.
— Как я обращаюсь с женой — моё дело, Тэлбот. Ни вас, ни Шрусбери это никоим образом не касается.
Тэлбот пристально посмотрел на соперника. Глаза его походили на гальку, выбеленную морской волной.
— Формально, возможно, вы и правы. Но всё равно, имейте в виду, что я сказал. Да, Ловел, вы сейчас высоко взлетели, — в домах, где мне приходилось останавливаться, вас называют верным псом, который безотказно выполняет все приказы хозяина и преданно виляет хвостом, когда ему швырнули кость. А что скажет хозяин, если ему вдруг станет известно, что вы отпустили с миром слугу Генри Тюдора?
— Вы слишком преувеличиваете собственное значение, — хрипло сказал Фрэнсис. — Благодаря Бэкингему король Ричард хорошо знает, где находили приют друзья Тюдора. Я сомневаюсь, что он лишится сна, узнав, что вы исчезли. Да и Шрусбери нет нужды беспокоиться. Я сам всё расскажу королю, когда увижусь с ним, а это будет не ранее чем через неделю.
— Вы так уверены в этом? А я бы на вашем месте поостерёгся, хотя мои провинности куда как легче. Если бы камни могли говорить, они поведали бы голосом кровных родственников, каким милосердным умеет быть Ричард.
— Бэкингем был предателем, которого схватили во всеоружии. Он что, ожидал, что наградой за предательство ему станут объятия?
— А кто говорит о Бэкингеме? — Хамфри подошёл поближе, он ощерился, как волк. — Но камни молчат. И не надо притворяться святой невинностью, Ловел. Дети короля Эдуарда погребены под плитами Тауэра[156], об этом Бэкингем сообщил нам из Уэльса ещё три месяца назад. А почему иначе, скажите на милость, мадам Вудвил решила присоединиться к нам — ей надо было покарать убийцу.
В ушах у Фрэнсиса оглушительно зазвенело.
— Это ложь… — едва слышно произнёс он.
— Да что вы мне толкуете? Ведь у Генри Тюдора открылся прямой путь к трону, когда миледи Стэнли послала Льюиса в Вестминстер с этой доброй вестью. А до той поры она вряд ли могла рассчитывать на то, что её сыну что-то светит.
Фрэнсис сцепил пальцы. Кровь колотилась у него в висках, волны тошнотворной ярости покатились по всему телу, руки инстинктивно сжались, готовые схватить врага и уничтожить его. Фрэнсис вспомнил настороженную тишину в Вестминстере, луч света, упавший на королевскую корону; он вспомнил дорогу в Глостершир, приветственные возгласы толпы, гирлянды, Бэкингема, излучавшего радость и счастье. Фрэнсис вспомнил и Линкольн: он вымок под дождём с головы до пят, на колени перед ним опустился гонец, и он понял, что случилось несчастье. Но это были только цветочки, только первые глотки из бездонной бочки Бэкингемова яда.
