Чета Глостер занимала три смежные комнаты. Филипп прошёл через две, в третью его проводил привратник. Это была спальня, служившая также гардеробной и рабочим кабинетом герцога. У двери застыл охранник. Ричард лакомился вишнями. Когда Филипп появился в комнате, он собирался отправить в рот очередную пригоршню, но, увидев Ловела, бросил ягоды на блюдо, стоявшее недалеко от кровати. Ричард уже снял траурный наряд, в котором ехал из Миддлхэма. Теперь на нём был алый, прошитый серебряными нитями камзол, на вороте, усыпанном драгоценными камнями, выделялось изображение белого вепря. Ричард радушно протянул руку гостю.
— Что-то вы припозднились, Филипп. Я уже четыре дня жду вас. Неужто вам было так весело в Кале?
Филипп опустился на колено и поцеловал протянутую руку.
— Да я этого не сказал бы, особенно если рядом Динэм и Крэвкур. Но всё же их удалось посадить за один стол — уже неплохо, если сравнить с тем, что было раньше.
— Динэм никогда не любил французов, — с усмешкой заметил Ричард. — Так что поработали вы действительно неплохо. Теперь-то уж они как-нибудь договорятся. — Ричард небрежно кивнул, предлагая Филиппу попробовать вишни. Улыбка не сходила с его губ, но взгляда собеседника он упорно избегал.
— Мне кажется, Динэм способный и разумный человек, — твёрдо сказал Филипп. — Но не помешало бы Вашему Высочеству поддержать его. Динэм опасается за себя — ведь он обязан своим положением лорду Гастингсу.
Улыбка пропала.
— Беспокоиться ему не о чем. — Глостер опустил глаза. Руки у него были в вишнёвом соке, он потянулся за салфеткой. — Право, я рад вас видеть, Филипп. Народу здесь полно, но только немногих я могу назвать друзьями. Тем выше я ценю их: каждый идёт в счёт и каждый нужен.
Ричард замолчал. Молчал и Филипп. Наконец он отважился:
— Стало быть, вы действительно собираетесь сделать это? И ничто уж не переменит вашего решения?
— А почему его нужно менять? Я беру то, что принадлежит мне по праву. Ещё до женитьбы на Елизавете Вудвил мой брат Эдуард был помолвлен с Эленор Батлер[143]: помолвка тайная и, разумеется, понадобилась ему лишь затем, чтобы сократить путь к постели этой дамы. Но всё равно — обязательство есть обязательство. По закону он не имел права жениться ни на ком другом, и дети от других женщин не могут считаться его законными наследниками. Свидетелем той помолвки был Стиллингтон, а ему верить можно.
Филипп усмехнулся.
— Слышал я эту историю. О ней упоминал брат Ральф в своей проповеди в соборе Святого Павла. «Да не прорастёт семя ублюдков. Да благословит Господь короля Ричарда». Это было в прошлое воскресенье. Впрочем, зачем я утомляю Ваше Высочество — вы ведь сами, насколько мне известно, были там.
— И вы бы там оказались, будь вы в Англии. — В голосе Ричарда зазвучала предостерегающая нотка. — Я ведь не один туда пошёл, да и сделал это по совету людей, которые долгие годы были верными слугами моего брата. Неужели вы считаете меня таким уж тщеславным, неужели думаете, что я готов вырвать из рук своего племянника такое тяжёлое наследство, если бы в пользу этого не приводились чрезвычайно весомые аргументы?
— О, я не сомневаюсь, что вас убеждали так поступить. А знаете ли вы, что, пока в соборе Святого Павла говорили о незаконнорождённых детях короля Эдуарда, другие достойные люди выдвигали на улицах города ещё более сильные доводы? Говорили, например, что и сам король Эдуард не является законным наследником герцога Йорка, что настоящим отцом его был некий лучник по имени Блейборн, состоявший в тайной связи с Её Высочеством — вашей матерью?
Ричард, всё это время беспокойно ходивший по комнате, вдруг остановился и недоверчиво посмотрел на Филиппа.
— Кто?.. — Он резко оборвал себя. Только один человек мог позволить себе пустить такой слух. Герцог буквально почернел. Поколебавшись немного, он направился к двери. Стражник поспешно открыл её. Глядя мимо него, Ричард спросил привратника: — Где герцог Бэкингем?
Ответа не потребовалось: снизу через открытое окно донёсся голос Бэкингема. Явилась депутация парламента.
Ричард прислушался, вернулся в комнату, жестом отослав стражника. Он побагровел. Филипп заметил, что взгляд его устремлён на противоположную стену, за которой начинались покои матери. Помолчав некоторое время, он с трудом заговорил:
— Нет, об этом я слышу впервые. Неужели кому-то могло прийти в голову, что я соглашусь с такой откровенной чушью…
— Нет, те, кто вас знает, и помыслить об этом не могли бы, но дело сделано. О милорд, вы окажетесь по шею в грязи на пути к исполнению своего желания…
— Желания? — прервал его Ричард. — Речь идёт не о желании, а о выживании. Гастингс преподал мне хороший урок. Поверьте, выбора у меня нет.
Филипп удивлённо поднял брови:
— Вот в чём, стало быть, вас убедили? А ведь были времена, когда вас тошнило от таких слов.
— Вы что же, учить меня собираетесь, Филипп? Попридержите-ка лучше язык, иначе, при всей моей любви к вам… — Внезапный взрыв гнева сменился неприятной паузой. Филипп весь напрягся, попытался сжать руки, но ему что-то мешало — это был рыцарский жезл, который он прихватил с собой.
У Филиппа было желание переломить жезл надвое, но он сдержался.
— Мне кажется, Ваше Высочество не нуждаетесь более в моих услугах. Управлять делами короля следует лицу высшего ранга. Мне, как я теперь вижу, это не по плечу. Особенно если учесть, что вокруг столько лиц знатнее меня.
С этими словами Филипп положил жезл на стол, едва не задев застывшую руку Ричарда, и направился к выходу, когда Ричард заговорил:
— Филипп, подождите. — Он отвернулся к окну, лица его не было видно. — Вы всегда говорили мне одну только правду, не знаю, почему на этот раз я так вспылил. — Рука его бесцельно бродила по деревянной планке, вдруг пальцы сжались в кулак и он с силой упал на подоконник. — Бог свидетель, я старался. Поверьте моему слову — я действительно старался. Знаю, много найдётся желающих сказать, что я с самого начала стремился к высшей власти, что всё остальное — только вехи пути наверх: отъезд с севера, Стоуни-Стратфорд, когда я отнял мальчика у Риверса, клятва верности. Но это не так. Я собирался сдержать слово. Но тогда я ещё не знал… Не понимал я тогда, какая немыслимая сложилась ситуация.
С улицы донёсся шум, слышались крики и аплодисменты, сквозь которые чётко выделялся один голос — тёплый, серебристый, уверенный. Ричард инстинктивно посмотрел в ту сторону, что-то прикинул в уме, отвернулся.
— Регент правит с согласия других. Он остаётся при власти, только пока удаётся держать их при себе — подачками ли, силою ли. Ни корона, ни Церковь его не защищают, он остаётся вечным соблазном для любого знатного господина, у которого достанет вооружённых людей. Но предположим даже, он удержится до срока истечения опекунства — и что дальше? Что произойдёт в тот день, когда время регентства закончится и миледи Елизавета займёт место рядом с сыном? Она с младенчества приучила сына ненавидеть меня, и сомневаюсь, чтобы, вступив в союз с Десмондом и его родственниками, она хоть чуть-чуть подобрела.
Крики снаружи усилились, Филипп зажал уши.
— А что, если Стиллингтон лжёт?
Ричард немного помолчал, не отрывая глаз от своих сложенных рук.
— Не думаю.
В соседней комнате послышались чьи-то поспешные шаги. Распахнулась дверь, и на пороге появился сияющий Бэкингем. Он вошёл, не останавливаясь, и широко раскинул руки. Комнату заполнил запах духов, которыми он всегда обильно душился.
— Кузен Глостер, люди ждут вас. Прошу вас выйти и объявить, что вы принимаете английскую корону.
Он вроде собирался опуститься на колено, во всяком случае потянулся к руке Ричарда, но тот остановил его.
— Одну минуту, кузен, мне надо сначала кое о чём спросить вас. Не вы ли в прошлое воскресенье велели каким-то братьям-монахам убеждать людей, будто покойный король был незаконнорождённым, а герцогиня Йоркская — блудницей?
