— Сир, к нам едут герцог Бэкингем и милорд Арундел.

— Спасибо, Фрэнсис, — спокойно сказал король, и только сейчас юноша заметил, что он не один.

Всё ещё тяжело дыша, он пробормотал слова извинения и собирался было уйти, как его пригвоздил к месту ледяной, но ровный голос Уорвика:

— Одну минуту, Фрэнсис.

Юноша остановился, вопросительно посмотрел на графа и неуверенно сделал шаг в его сторону.

— Милорд? — Сердце Фрэнсиса колотилось изо всех сил, но ему и в голову не пришло хотя бы взглядом просить Эдуарда о помощи. Неисправимый реалист, он знал, что таковой не будет.

Приблизившись к Фрэнсису, Уорвик схватил его за плечи и развернул лицом к солнцу.

— А я как раз вспоминал тебя, Фрэнсис. Когда Его Величество несколько дней назад уезжал из Йорка, я тебя с ним не видел. Не откажи в любезности сказать, чем ты занимался?

Фрэнсис открыл рот, помолчал, словно решая, что сказать, затем откашлялся и дерзко заявил:

— По девицам ходил.

Ничего лучшего ему в голову не пришло.

— Не пытайся играть со мной в игры, мальчишка. Что тебе понадобилось в Йорке? — сурово повторил граф.

Фрэнсис неожиданно покрылся румянцем. Так захотелось бросить в лицо этому графу Уорвику, что не ему, выскочке из Йоркшира, чей род не насчитывает и двух поколений, вышедшему буквально из грязи в князи, поучать потомка баронов Ловелов, которые владели землями с далёких времён нормандских завоеваний[44]. С трудом подавив в себе это желание, Фрэнсис сказал:

— После того как Его Величество уехал из Йорка, я час провёл в Голубятне. Там есть девица, её все зовут Грязнуля Долли, она должна меня запомнить. Почему бы вам прямо её и не спросить? Так и называйте её — Грязнуля Долли, ей это нравится!

— Фрэнсис! — прозвучало хлёстко, как удар кнута, и речь юноши оборвалась. Фрэнсис уловил резкое движение руки Уорвика, инстинктивно попытался увернуться, но тут же ощутил на плече тяжёлое прикосновение. Его с силой прижали к стене. Он задрожал всем телом, закусил нижнюю губу, пытаясь сдержать слёзы. Ему было страшно — граф, похоже, готов был сбросить его со стены. Все молчали. Фрэнсис слышал над собою ровное дыхание Уорвика и ощущал на себе его взгляд. Лицо графа превратилось в маску с остекленевшими глазами. Уорвик резко оттолкнул юношу.

— Можешь идти. Но будь готов, я скоро пришлю за тобой.

Эдуард всё ещё стоял прислонившись к парапету. Казалось, он всецело был поглощён золотым кольцом, которое вертел на большом пальце. Он вроде и не заметил поспешного ухода Фрэнсиса. Но едва шаги юноши затихли, сказал абсолютно равнодушно:

— Я совершенно с вами согласен, кузен. Непростительное поведение. — Он искоса посмотрел на Уорвика и продолжал тем же тоном: — Я и понятия не имел, чем он занимался, пока мы были в Йорке. Если он действительно ходил в этот вертеп, как они его там называют, Голубятня, что ли, то могу лишь выразить сожаление, что уделял ему так мало внимания, пока мы были рядом. Ведь он там свободно мог заразиться, а то и горло, глядишь, перерезали бы…

— Кузен, — спокойно проговорил Уорвик, — разве я так похож на дурака?

Выковыряв из стены кусок извёстки, Эдуард бросил его вниз и стал наблюдать, как он летел и шлёпнулся в ров с водой, подняв брызги.

— Ну что вы, милорд, мне и в голову такое не могло прийти, — неторопливо вернулся он к разговору. — Но боюсь, если вы устроите налёт на злачные места Йорка в поисках шлюхи по имени Грязнуля Долли, именно так вы и будете выглядеть. — Уорвик крепко сжал зубы, а король неторопливо продолжал: — Не забывайте о своём достоинстве, милорд. Подумайте, как эта история может прозвучать в Лилле, при дворе герцога Бургундского, который вам далеко не друг. Будут говорить, что граф Уорвик позволил своему кузену проскользнуть между пальцев и затем ещё обвинил его в своих собственных упущениях. Подумайте и о своих врагах при дворе Людовика: там тоже будут с удовольствием смаковать эту историю, ведь, как вы знаете, у Людовика своеобразное чувство юмора. Ну и наконец, лондонские стихоплёты тоже не упустят шанса, уж они-то конфетку сделают из этой истории.

Не отводя своих голубых глаз от карих глаз Уорвика, Эдуард заметил, что слова его произвели должное впечатление. Он мягко погладил напрягшуюся руку Уорвика.

— Дорогой мой родственник, вам некого будет винить, кроме себя самого, если история эта достигнет ушей ваших врагов за границей. Ведь у меня-то нет никаких оснований предавать её гласности, тем более мы оба прекрасно знаем, что ничего подобного не было.

Наступило недолгое молчание. Пристально глядя на короля, Уорвик ничего не мог прочесть на его лице, кроме участливого, хотя и несколько отстранённого интереса.

— Ваше Величество, ваша взяла. Согласен, эта история уважения мне не добавит.

— Уверен, что ваш подопечный лучше всякого другого понимает, как важно быть щепетильным в этом деле, — небрежно заметил Эдуард. — Я провёл в его компании несколько весьма приятных часов. И мне не хотелось бы думать, что его слишком сурово накажут за то, что я оказал ему честь своим обществом.

Король снова занялся своими кольцами, как вдруг услышал:

— С детьми, кузен, я не воюю.

Эдуард сдержал улыбку.

— А я этого и не имел в виду, милорд. И не сердитесь, что я, может, неудачно выразился: чувствами своими легче повелевать, чем доносить их до другого. Помните, вы и сами так часто говорили моему отцу? — Король бросил взгляд вниз через стену. — О, смотрите-ка, Бэкингем и Арундел появились. Позовём их?

Едва сдерживаясь, Уорвик ответил:

— Неужели вы думаете, что эти благородные господа могут хоть как-нибудь помешать мне? У меня внизу люди, а ваши гости вроде бы не позаботились о сопровождении.

— Действительно, — согласился Эдуард. — Хочу, однако, кое-что продемонстрировать вам, милорд, может, заинтересуетесь. — Он отошёл немного в сторону и, повернувшись, вытянул руку. Уорвик колебался, но всё-таки встал рядом с королём и, следуя движению его руки, озабоченно всматривался в даль. Обежав взглядом горизонт, Уорвик почувствовал вдруг, что ему не хватает дыхания. Кромка холмов прямо-таки пламенела, она ощетинилась лесом копий, древка которых были обёрнуты знамёнами, а золотистые наконечники сверкали на солнце. Словно не веря своим глазам, граф свесился с парапета, стараясь рассмотреть штандарты.

Эдуард, наблюдая за Уорвиком, весело произнёс:

— Да нет, они ещё далековато, отсюда не разглядеть. Но я готов удовлетворить ваше любопытство — это штандарты Гастингса, а белые вепри — Глостера. Пора мне наконец иметь армию, которой можно доверять. — Король резко повернулся и опёрся об изрезанную бойницами стену. За спиной его виднелась извивающаяся по склонам Пеннинского нагорья блестящая лента. — Полагаю, кузен, мне пора возвращаться в Вестминстер.

Какое-то время они испытующе смотрели друг на друга, и, наверное, это был единственный раз в жизни, когда Уорвик первым отвёл глаза. На какой-то миг он беспощадно ясно увидел себя самого: стареющий авантюрист, переживший великие возможности времени, которое осталось позади.

Тот прежний Ричард Невил, рыжеволосый остроглазый юноша, с которым они вместе сокрушали старинное английское рыцарство, вполне мог бы теперь прочитать отходную. Смысл её состоял в следующем: Ричард Невил пронёсся некогда словно метеор по небу заходящего феодализма и превратился в нечто нереальное.

Разум Невила безжалостно подсказывал, что всё кончено, но он пытался прогнать эти мысли. Граф ясно увидел в глазах Эдуарда застывшее сострадание и высокомерно отверг его. Они стояли по-прежнему молча, словно разделённые стеклянной стеной. Всё, что сейчас происходило, было для Уорвика мучительно горько.

Возникшая стена между ними не давала коснуться друг друга, не позволяла перекинуться словом. Сейчас это были два совершенно чужих человека, которые когда-то встретились, затем разошлись, сохранив лишь горькие воспоминания о прошедших годах. Но и эта ниточка, натянувшаяся было на мгновение, задрожала, натянулась мучительно вновь — и навсегда порвалась.