Откуда было им знать, что спешит посол не в Константинополь, а в земли печенежского кагана Тимаря…

Четыре раза выбирали место под ночлег у тихих степных речушек, в зарослях ивняка, и снова в путь, под нещадным солнцем по ковыльному морю, навстречу неизвестности. Иоанн ехал, предаваясь мыслям о том, как всё будет хорошо в его жизни, если замысел брата Харитона свершится. А за исход своего дела он не сомневался: печенежские нравы и отношения князей он изучил за многие годы до тонкости, знает, где и на чём выгоду получить.

— Господин, — раздался рядом хриплый, жаждой перехваченный голос. С Иоанном поравнялся на рыжем коне Алфен, взятый на лето присматривать за товарами. Боязливым оказался на чужой земле этот Алфен, с заячьей душой. А на руку не чист, это успел заметить Иоанн. Но молчал, делал вид, что не замечает воровства — ждал, когда Алфен попадётся на крупной краже. Тогда уж ему от клейма раба не уйти! Торник своего не упустит.

Иоанн скосил глаза влево: жирное и потное лицо Алфена — само страдание. Рыжие всклокоченные волосы прядями прилипли к гладкому лбу и впалым вискам, широкий нос и тугие щёки в испарине.

— Смотри вперёд, господин! — Алфен вскинул дрожащую руку на юго-запад. — Вон там, под солнцем, пыль!

И тут же из-за высокого увала посыпались конные печенеги. Посыпались густо, как сыплется пшено из дырявой торбы. Печенеги увидели караван, малую охрану при нём и полукругом потекли вниз по склону. Горячая степь задымилась позади всадников сизой пеленой. Иоанн услышал, как за спиной тревожно загалдела посольская стража у возов с подарками императора, вот-вот пустят коней вспять. Он тут же повернулся в седле и прокричал своим:

— Стойте спокойно!

Впереди печенегов, размахивая саблей, летел молодой всадник на белом коне. Длинные чёрные усы — будто крылья стрижа — вразлёт. Парчовый халат поверх тонкой кольчуги выдавал знатное происхождение. Иоанн тут же узнал его, по-детски радостно — судьбе угодно было покровительствовать ему! — вскинул над головой длинные руки и закричал:

— О храбрый князь Анбал! Привет тебе, сказочный витязь степи! Привет тебе, великий внук великого кагана Кури!

Тот, кого он так искренне приветствовал, сдержал коня, осторожно приблизился, опустив занесённую для удара саблю. Потом по его широкоскулому лицу разлилась улыбка, узкие глаза вспыхнули радостным блеском.

— Привет и тебе, греческий посол, — ответил Анбал. Он сделал знак рукой всадникам остановить бег коней, резко и, как показалось Иоанну, с досадой бросил саблю в красивые ножны: сорвалась добыча! Но посол был постоянным гостем кагана. И его, Анбала, одаривал щедро каждый раз, имея какие-то виды на будущее.

— Что за нужда в такую жару пылить одежду по нашим степям? Мы ждали тебя после лета.

— Добрые вести привёз я великому кагану, — торжественно, как и подобает послу могущественного императора, заговорил Иоанн. Теперь он будет жить, если конь донёс его до места так счастливо. Высокий и морщинистый лоб Иоанна разгладился, тревога из сердца ушла, и жёлтые лисьи глаза улыбались Анбалу, его резвым всадникам и всей печенежской степи. И не зря. Ведь повстречай он незнакомого князя или диких разбойников — скатиться бы посольской голове с плеч в ковыль, под конские копыта. И писанные императором грамоты не спасли бы. В лучшем случае, взяли бы в плен да продали бы в рабство.

— Здоров ли каган Тимарь? Все ли здоровы в его светлой и большой семье?

— Э-э-э, — Анбал сплюнул и небрежно махнул рукой, что означало: чем скорее умрёт старый Тимарь, тем ближе подступит к заветной цели он, Анбал. Разве не ему, внуку Кури, по праву принадлежит место на красной подушке в шатре каганов? Когда князь киевский Владимир убил Курю, мстя за отца своего, Святослава, он, Анбал, был ещё слишком мал, чтобы бороться, но теперь…

— Что за вести привёз ты, Иоанн? — снова и уже настойчиво спросил печенежский князь.

— Вести мои, славный витязь, таковы, что можно взять безмерную добычу и без великого труда, — ответил Иоанн. О-о, как заблестели чёрные глаза молодого хищника! И как нетерпеливы стали движения его сильных рук!

— Наверно, ты знаешь о чужом торговом караване, который идёт к каменным завалам на Днепре? — Анбал быстро скользнул языком по сухим губам. — Если хватит для набега моих нукеров, то добычу разделим по чести, — тут же предложил печенежский князь.

— Нет, славный витязь. Я хочу подарить вашему кагану не караван с товарами. Я хочу подарить кагану… всю Русь!

Анбал подпрыгнул в седле так, что белый конь присел на задние ноги и зло повёл глазами на всадника.

— Как? — вскрикнул князь, не опасаясь вызвать неудовольствие византийского василика своим недоверием. — Ты хочешь подарить Русь этому хромоногому Тарантулу и его зажиревшему брату — кагану, которым давно пора вспороть… — он вдруг замолк, словно на полном скаку задохнулся встречным ветром, оглянулся: нукеры ехали в полусотне шагов, занятые своими разговорами, а Иоанн отметил про себя: «Хоть и храбришься ты, князёк, а всё же кагана побаиваешься. Молодо ещё вино, кисло, со временем перебродит…»

Незаметно за разговорами поднялись на вершину увала. Внизу, в просторной долине на берегу реки, расположились печенежские вежи. В центре, на невысоком возвышении речного берега близ группы степных вётел красовался величественный, белого шёлка шатёр кагана Тимаря и стража видна вокруг. Набирал охрану родной брат кагана, хромоногий князь Уржа. Это о нём с опаской говорили печенежские князья, подвластные кагану, что не Тимарь правит ими, а беспощадный и длиннорукий калека — старик Тарантул.

Прозрачный сизо-синий дым, мешаясь с серой пылью, сплошным пологом накрывал долину, застилая очертания гористого на востоке среза земли: туда тянул над долиной слабый ветер. Иоанну никогда раньше не приходилось видеть такой силы степняков, собранной воедино. И мелькнула тревожная мысль: а не проведал ли уже Тимарь о том, что он только собирается сказать ему? Не уйдёт ли из рук верная и не малая прибыль, которую можно без лишних хлопот положить в свою кису[50]? Но ведь никто раньше его из Киева в степь ещё не выезжал, другие гости ещё держат торг на киевской Горе[51]. Иоанн успокаивал себя и смотрел на долину, на печенежское войско. Приметил, как у самой близкой и бедной кибитки — передний край её был изрядно потрёпан — пожилая седая женщина, присев на корточки, доила рыжую флегматичную кобылу.

— Не счесть мне, сколь велико войско кагана! — вырвалось невольно у Иоанна Торника.

— Хорошему стаду нужен резвоногий пастух, иначе волки и барсы растащат скот по суходолам, — откликнулся князь Анбал, а потом, пытливо заглянув в зелёно-жёлтые глаза Торника, сказал: — Хотел бы и я знать, о чём будет речь в Белом Шатре и на какое время назначит каган поход на Русь. Собрать бы родственников своих по такому поводу воедино. Вдруг да удобный случай представится… — Анбал не уточнил, о каком случае помышляет, но Иоанн и без того понял молодого князя.

— Обо всём поведаю тебе, славный витязь, не сомневайся в моей дружбе, — не задумываясь, пообещал Иоанн. Он щедро одарил Анбала шкурами куницы и горностая, спустился в долину, к Белому Шатру и чёрной страже возле него. Едва успел спрыгнуть с коня, размять затёкшие ноги и сделать по вытоптанной траве два-три шага, как из-за сумрачных нукеров с копьями, припадая на левую ногу, вышел низкорослый и сгорбленный старик. Седые усы его свисали до подбородка, смешиваясь с редкой и тоже седой бородой. Широкие скулы выдавались в стороны, словно старик постоянно втягивал в себя воздух сквозь стиснутые зубы. Конец кривого меча в ножнах волочился по траве.

Иоанн поймал на себе немигающий взгляд старика и, вдруг ощутив вялость в ногах, вторично в этот день испугался за свою жизнь. Подумал: «Что-то случилось в печенежском стане, если Тарантул так встречает, словно врага заведомого».

Не в силах стряхнуть с себя оцепенение от тяжёлого взгляда Уржи, Иоанн всё же переборол набежавшую к горлу мерзкую тошноту, склонил голову как можно почтительнее и приветливо сказал: