Бледные губы ее потрескались и истончились. Ключицы торчали, как у скелета. Костлявые руки внушали ужас. По впалым изжелта-серым щекам струились слезы. И только пальцы всё крепче стискивали нож.

– Бедные, бедные мои деточки…

Под ладонью Лорелеи маленькое сердечко остановилось навсегда. Синие глазки остекленели.

– Скончалась, – прошептала принцесса.

Ее горло охватил жестокий спазм. Пришлось сглотнуть, чтобы не дать воли слезам. Лорелея поднялась с колен, рассеянно оглядела окровавленные перчатки.

– Как ты могла? Ты же мать!

Голос дрогнул. В пальцах заискрило. Принцессе хотелось стащить перчатки с детской кровью, произнести заклинание, уничтожить детоубийцу. Да, так будет только справедливо.

«Никто не даст тебе, Лорелея, того, на что ты положила глаз. Брать всегда приходится самой. У тебя есть сила. Используй же ее».

Так когда-то учила Ирина. Вспомнив ее наставление, Лорелея плотнее натянула перчатки.

Женщина глядела на трупы своих детей. Голос ее был глух и вырывался из тощей груди со свистом.

– В доме ни крошки не осталось. Муж месяц назад преставился. Сам себя голодом заморил, для детей последнее берёг.

Внезапно она рухнула на колени.

– Как мучился, как мучился, кормилец наш! Не хотела я, чтоб и они так померли. Лучше уж сразу…

Она принялась гладить белокурые волосы младшей девочки. Рыдания сотрясли ее, она скорчилась над мертвым телом.

– Прости, кровиночка моя! Мочи не было глядеть, как ты маешься! Прости…

Эти слова несчастная мать повторяла снова и снова. Лео, бледный, потрясенный, топтался поодаль. Габриль обнял его, не сводя глаз с женщины.

– Чем тебе помочь? – спросил он.

Женщина не слышала. На коленях она подползла к трем старшим детям. Она целовала их, приглаживала им волосы и повторяла «простите, простите».

Когда черед дошел до самой старшей девочки, Лорелея тоже преклонила колени. Пряча руки в окровавленных перчатках за спиной, она тихо произнесла:

– Чем тебе помочь, несчастная?

Женщина вздрогнула. Казалось, она совсем забыла, что у ее трагедии есть свидетели.

– В Рэйвенспире людям вроде нас помощи не дождаться.

Лорелея хотела возразить, хотела утешить осиротевшую мать, но не находила слов.

Сколько ее подданных сегодня столкнулись с выбором – смотреть, как умирают от голода дети, или убить их быстро и безболезненно? Сколько столкнулись с таким выбором вчера? А что будет завтра? Похищенная провизия из дюжины мешков не накормит всех голодающих, как не остановит кровотечение носовой платок, если перерезана артерия и необходим жгут.

С диким, душераздирающим воплем женщина вонзила нож себе в сердце. Лезвие сверкнуло и обагрилось кровью. Спасать несчастную было поздно – да и надо ли? Захрипев, она повалилась на тело старшей дочери. Лорелея попробовала вытащить нож из груди умирающей. Рана была глубока, кровь хлынула рекой. Вскоре боль и скорбь на лице несчастной матери сменились выражением блаженства.

Принцессу затошнило от сладковатого металлического запаха – запаха крови. В глазах закипали слезы. Лорелея, как могла, отерла перчатки о траву, закрыла женщине глаза и помолилась о том, чтобы она обрела покой, которого лишена была в Рэйвенспире.

Глаза мертвым детям закрывали Лео и Габриль. Лорелея больше не сдерживала слез. Она вновь опустилась на колени перед младшей девочкой, прижала ладони к оскверненной земле. Рядом с ней преклонил колени Лео, обнял сестру. Габриль стоял позади них, держа руки на плечах принца и принцессы.

– Мы делаем слишком мало, – выдохнула Лорелея. – Мы должны помочь нашим подданным. Нельзя ждать еще полтора года, иначе некем будет править, даже если я и отвоюю трон. Требуются решительные действия. Немедленно. Людям нужна пища. А главное – надежда. Мы должны сделать нечто существенное. Пусть наше деяние войдет в легенды, ибо будет их достойно. Хватит распускать невнятные слухи о возвращении принцессы и принца. Надо вдохновить людей. Пусть каждый отчаявшийся, каждый, потерявший близких, воспрянет духом и пересилит свою боль…

– Ты права, – прошептал Лео. – Можешь на меня рассчитывать.

– И на меня! – Пальцы Габриля сильнее впились в плечи королевских детей.

– У тебя уже есть план, сестра?

Мысль о том, что встреча с Ириной состоится куда скорее, чем рассчитывала Лорелея, камнем лежала у нее на сердце. Принцесса отвела взор от бездыханной белокурой малышки, огляделась. Гниль, пыль, мерзость запустения. Лишь на востоке свежо зеленели соснами горы, в недрах которых таились сокровища.

– Да, есть. Мы ограбим гарнизон королевы.

Кэльванишмир Аршньевнек, второй сын короля Элдры, только что отчисленный из Государственной военной академии (за шалость, которая, несомненно, войдет в анналы истории этой самой Академии как первая и единственная, совершенная кадетом-старшекурсником), под бравадой скрывал страх перед родительским гневом.

– Еще мьяду! – крикнул принц.

Его зычный голос заглушил шум веселой дружеской попойки, что началась волею принца час назад в одном из дворцовых подземелий.

Слуги бросились исполнять волю принца. Подземелье служило хранилищем, вдоль стен стояли рядами бочонки, ожидая своей очереди наполнить кружки приятелей его высочества. В шумную компанию каким-то образом затесалась четырнадцатилетняя принцесса. Заметив сестренку, Кэльванишмир Аршньевнек прищурился. Родители придут в ярость, узнав, что он снова (уже в третий раз!) отчислен из Академии. Впрочем, первое свое отчисление принц даже в расчет не принимал – так давно это произошло, и таким смехотворным был его тогдашний проступок. Не порадует родителей и решение сына отметить отчисление шумной пирушкой с пряным хмельным мьядом из королевских погребов. Если же к списку проступков добавится спаивание младшей сестры, принц, пожалуй, будет отправлен на передовую прежде, чем успеет пролепетать «прости, отец». А война с ограми, как известно, далеко не пикник.

Лавируя между пьянствующими приятелями, стараясь попадать в такт барабанному бою, поднимая пыль на давно не метенном полу, Кэль обходил подземный зал. Барабанщиков он нанял на остатки стипендии. По бокам от его высочества двигались двое лучших друзей – Раум, одетый в кадетскую форму с бронзовыми эполетами, и Мик в платье, расшитом цветами и отделанном лентами в таком количестве, что придворные швеи удавились бы от зависти.

– А это, никак, Бриг?

Мик указала на невысокую девушку с рыжевато-каштановыми волосами, что сидела к ним спиной.

– Кэль, это точно Бриг!

– Сам вижу.

Кэль ускорил шаги, заметив, что рыжеватая девушка протягивает свою кружку слуге.

– Родители тебя за это по головке не погладят, – заметил Раум.

– Знаю.

Кэль наконец добрался до сестры и в последний момент успел перехватить у нее кружку с мьядом.

Бриг сверкнула янтарными глазами, совершенно такими же, как у брата.

– Отдай, Кэль.

Принц высоко поднял кружку. Принцесса не могла ее достать и удовольствовалась тем, что стукнула брата по плечу.

– Это мое!

Он засмеялся было, но осекся, прочтя обиду на лице сестры.

– Вот исполнится тебе семнадцать, Бригнушка, тогда и будешь мьяд пить. Но ни днем раньше.

– Мне почти семнадцать!

Кэль вскинул бровь, а Мик сложила на груди руки. Раум слегка притопнул.

– Тебе четырнадцать, Бриг.

– Всё равно я уже большая! – не унималась принцесса.

Кэль вспомнил, как в первый раз прокрался на пирушку старшего брата, рассчитывая сойти за взрослого. В тот день он усвоил две вещи. Во-первых, попивать мьяд в темном уголке с ощущением собственной взрослости до тех пор, пока старший брат не вытащит тебя за шкирку – это совсем не то же самое, что быть взрослым и иметь право пить мьяд когда заблагорассудится. Кэль и поныне чувствует тошноту при одной мысли о том вечере. Во-вторых, никто в целом мире не устраивает более скучных пирушек, чем его старший брат Рагванишнар. Кому еще взбредет включить в программу турнир по шахматам и чтение вслух поэмы «Великий Финлербеншке»? Стоит ли упоминать, что Рагванишнар не нанял барабанщиков и не пригласил ни единой девушки?