Густов пропал.

Кричать его было нельзя — могли услышать, а найти в непроходимых зарослях лимонника и прочей приморской растительности — невозможно. Оставалось одно: ждать — до сумерек, до подхода патруля, до ареста и помещения всех в местную каталажку.

Капитаны напряглись еще больше, но тут из зарослей, отчего-то отфыркиваясь, как тюлень, выплыл Густов. Выплыл и сказал, что, мол, упал в яму и долго не мог выбраться. Шахрин посмотрел на него долгим и тяжелым взглядом, который не предвещал ничего хорошего, но капитаны, крепко матюгнувшись, быстренько повели нас на яхту, настороженно озираясь по сторонам.

Бог миловал, мы съели уху и пошли обратно. Поднялся ветер, качало яхту, качало нас; приключение осталось без последствий.

Между прочим, в какую-то нашу встречу Густов убеждал меня, что ни в какую яму он не падал, а убегал по склону сопки от патруля, хотя мне кажется, что вариант с ямой более реален, ибо Густова в яме я могу представить, а скачущим, как Рэмбо, между густыми зарослями — нет.

Хотя какая разница — была яма или ее не было, просто еще тогда, на берегу, когда взволнованные капитаны торопили нас скорее убираться на яхту, а Шахрин посмотрел на Густова этаким долгим и тяжелым взглядом, мне показалось, что отношения их в дальнейшем ничем хорошим не закончатся.

Высушенный же, но все еще покрытый длинными и черными, хотя от времени и ставшими хрупкими и ломкими иголками морской еж, извлеченный в тот день из воды у берега Русского острова, все еще украшает одну из моих книжных полок.

…Иногда мне кажется, что именно в тот день, на борту малюсенькой яхты «Плутон» в голову Шахрина и пришла идея акции, получившей потом название «Рок чистой воды», после чего судьба «Чайфа» опять изменилась, да и вообще все для них изменилось — они познакомились и стали работать с Димой Гройсманом.

Время шло, но как-то все было странно. Прямо по тексту Шахрина: «Я думал, будет хорошо, а вышло не очень»… Вроде бы, вот она, свобода, но что-то не так уж много концертов, как хотелось бы, и опять все смутно и неясно, и возникает вопрос — что делать дальше?

Да еще стали уходить друзья. Первым, в 1988 году — Саша Башлачёв. В 1990-м — Цой. Ну, а в самом конце августа 1991 года — Майк. («Чайф», кстати, прекрасно играет каверы на его песни, особенно аутентично и возбужденно у них получается «Пригородный Блюз № 1»).

Страна менялась и изменилась. Менялось все и в «Чайфе». Менялись люди, появлялись новые альбомы.

Пришедший в группу Злобин потянул за собой и гитариста Пашу Устюгова, привыкшего играть хард, звучание «Чайфа» стало заметно тяжелее, слышно это особенно хорошо на зальном альбоме «Лучший Город Европы». Записан на благотворительных концертах в свердловском Дворце Молодежи, кроме песни «Лучший Город Европы», записанной на свердловском телевидении. Альбом был выпущен на магнитной ленте. Тираж составил 500 коробок, каждый экземпляр включал в себя буклет, фотографии и рецензии на песни. Издавать альбом «Лучший Город Европы» на компакт-диске группа не планирует, так как треки с него включены бонусами в CD-версии альбомов «Дуля с Маком» и «Дерьмонтин».

В 1989 году из группы ушел Леша Густов, в качестве оператора его заменил тоже Леша, но Жданов, на какое-то время за пульт можно было не беспокоиться. Но тут опять встала проблема с барабанами. Злобин на самом деле не очень любил рок-н-ролл в том первозданном его виде, к которому тяготел тогдашний «Чайф». Да и сманил его в группу на свое место Назимов из культовой свердловской команды «Апрельский Марш», которая действительно была намного ближе к King Crimson, чем к тем Sex Pistols. И решил Игорь Злобин, что с него хватит.

И тут возник из временно-пространственного небытия Валера Северин. Для Шахрина он был «свой» — дружили еще в армии, потом встречались время от времени. Вова знал, что на Северина можно положиться, а в тот момент это было очень важно. К тому же, Северин был опытный музыкант. Со стажем.

Происхождение свое ведет Валера из шахтерского поселка 3-й Северный, бокситовые рудники недалеко от городка Североуральска. Поселок — тысяч пять населения, рабочие на шахте и «обоз» при ней. Горы, лес, красиво… В местном клубе лет в пятнадцать Валера в первый раз исполнил на танцах «Шизгару» на «сингапурском языке» (это очень похоже на английский, но самодельное). Что простительно, поскольку занимался Валера не музыкой или иностранными языками, а боксом. Потом учился в Североуральске в ГПТУ-31 по специальности шофер-автослесарь, а в родном 3-м Северном был, естественно, руководителем ансамбля. На ритм-гитаре играл.

В 1976-м его забрали в армию, тут все и началось. Во-первых, Валера не стал получать диплом с шоферской специальностью, потому что оказался бы с дипломом в автобате, а хотел играть в ансамбле. Только нот не знал. «И поехал я на Дальний Восток, ехали до Благовещенска суток шесть, за это время я сам для себя на листочках расчертил нотный стан и стал учить ноты»… Так в поезде ноты выучил. И с некоторыми приключениями попал-таки в оркестр.

«„Мне дали валторну, — рассказывает Валера с недоумением, — это такой странный инструмент: три клавиши и совсем мало позиций, играешь не пальцами, а передуванием. Не пошло, пересадили на корнет, на котором я выучил четыре марша и гимн Советского Союза. Потом губы в кровь пошли — зубы неровные — для духовика полная лажа, как их ни напрягай, нота не держится“. Пришлось три месяца осваивать кларнет, а тут барабанщик на дембель ушел, оказался Северин барабанщиком.

Худо-бедно до дембеля добарабанил, и возникла перспектива вернуться обратно на 3-й Северный. „А там одна стезя: идти работать по стопам родителей, танцы бы поиграл года два — женился — шахта — все. А в Благовещенске было музучилище с оркестровым отделением, и мы с друзьями решили остаться в оркестре на сверхсрочную и поступить в училище. Осенью решили, подписали контракт на два года, а тут заочное отделение в музучилище закрылось за неимением студентов“…

Деваться некуда, и через год Валера оказался старшиной в Ансамбле песни и пляски Краснознаменного Дальневосточного пограничного округа. А там Шахрин, молодой и худенький. Подружились. Правда, Северин был старшиной, т. е. начальником, но „я человек невоенный, старшина из меня был хреновый, сразу дал панибрата, стал общаться с подчиненными, за что от начальников получал в устном и в письменном виде… Бегунова помню эпизодически, он заходил, ко мне обращался: „Товарищ старшина, можно пройти?“ — „К кому?“ — „К рядовому Шахрину“ — „Проходи!“. Я ему проходить разрешал, но особо мы не контачили. А Вовка уже тогда песни свои показывал, но я ни одной не помню“.

На дембель с Шахриным ушли вместе — и разошлись. В 1981 году Северин поступил в училище им. Чайковского. На барабаны. И в ресторан „Старая крепость“, тоже на барабаны. „В училище я поступил, но педагога по специальности не было, уволился, — рассказывает Валера, — все предметы были, а специальностью я занимался в кабаке. Проучился я в Чайнике года полтора — затянула жизнь кабацкая“.

При том, что кабацкий состав, в котором играл Валера, позднее получил изрядную известность под названием „Флаг“ — одна из первых свердловских рок-групп, в первом ее альбоме играл на барабанах Северин. Потом уехал в Якутию за длинным рублем, вернулся весной 1986-го без рубля, во „Флаге“ место занято, в кабаке тоже, перебивался подменками. С трудом устроился в цирк вторым барабанщиком, который на акцентах работает, и в оркестр милиции…