Ей до боли захотелось обнять его. Но из головы упрямо не выходила неприятная мысль: руки, которые обнимут ее в ответ, не так давно были стянуты смирительной рубашкой.

Профессору было еще труднее сохранять хладнокровие. Тури могла только догадываться, сколько усилий стоило ему не поддаваться слепому чувству и помнить про свои обязанности перед наукой.

– Как ты себя чувствуешь, Кисэки? – спросил он слегка дрогнувшим голосом.

Тот закрыл веки, прислушиваясь к своим ощущениям.

– Как будто проспал целую вечность, – сказал он то ли в шутку, то ли всерьез.

– Так и есть, – прошептал профессор. – Ты очень долго спал, сынок, – и спросил чуть громче: – Ты знаешь, где находишься?

Кайго снова обвел глазами палату.

– Понятия не имею… В больнице? – наугад предположил он.

Профессор кивнул и задал самый главный вопрос:

– А что последнее ты помнишь?

Кайго задумался, в его сосредоточенном взгляде и движении бровей Тури вдруг почудилось что-то знакомое, что-то от настоящего Кисэки.

– Кажется, я собирался на праздник… – морща лоб, вспомнил он. – Не могу только вспомнить, на какой…

– Праздник Солнца? – подсказала Тури.

Именно в этот день, пять лет назад, они виделись с Кисэки последний раз.

– Да, верно! – с радостью подхватил он. – Я помню, что уже почти вышел из дома, когда отец попросил меня задержаться и зайти к нему в лабораторию, чтобы… Нет, больше ничего. А к чему все эти вопросы? Со мной что-то не так?

– Это простая формальность, – успокоил его профессор, послав Тури выразительный взгляд. – Обычная процедура после выхода из гибернации. У тебя была травма.

– Травма?

– Да, но теперь все позади, операция прошла успешно, – с завидной невозмутимостью подтвердил он.

Кайго опять поморщился и покачал головой.

– Странно, я ничего из этого не помню… – заволновался он. – А как меня ранили? Как я очутился здесь?

– Тебя не ранили, Кисэки, – поправил сына профессор, – ты ударился головой.

– Где?

– Не все сразу, сынок, – улыбнулся профессор.

– Но я…

– Ты потом обо всем узнаешь, – пообещал он и поднялся на ноги. – Сейчас тебе нужно отдохнуть.

Кайго действительно выглядел утомленным. Его голова утонула в подушке, веки налились сонной тяжестью, а паузы между словами опять стали длинными и напряженными.

– А скоро я смогу выйти отсюда? – успел спросить Кайго. – Мне здесь совсем не нравится.

Только теперь Тури увидела, как бесконечно уныла эта комната за экраном. Минимум мебели и никаких личных вещей. Даже окон не было, лишь ослепительный свет потолочных ламп.

– Скоро, сынок, очень скоро! – профессор добавил в капельницу лекарство. – Вот немного окрепнешь и вернешься домой. Ты помнишь свою прежнюю комнату?

– Конечно! Бежевые стены, окно с видом на сад… – с воодушевлением начал перечислять Кайго. – А еще там мой цветок!

– Цветок? – поднял брови профессор.

– Такой большой, с красными цветками и фиолетовыми листьями. Ты разве не помнишь, отец?

– Хм, должно быть, я просто устал. Нам всем нужно немного отдохнуть. Здесь тебя никто не потревожит. Если что-нибудь понадобится, просто воспользуйся этой кнопкой, – он указал на пульт на прикроватной тумбе. – Кто-нибудь из нас обязательно подойдет.

– А Тури? – остановил их слабый голос у дверей. – Тури посидит со мной? Я умираю… умираю от скуки.

Тури улыбнулась.

Они вышли из лаборатории, не сказав друг другу ни слова. Профессор повалился в первое подвернувшееся кресло, снял очки и опустил лицо на ладони.

– Как вы, профессор? – спросила Тури, дотронувшись до его плеча рукой.

Он убрал руки от лица, и она увидела, что его глаза полны слез.

– Получилось… Тури, у меня получилось, – прошептал он.

– Поздравляю с величайшим открытием, – сказала она, улыбаясь. – И со вторым рождением сына.

Профессор с благодарностью накрыл ее руку своей.

– Спасибо, Тури. Но мы не должны забывать: наша работа еще не закончена.

– Профессор, – с укоризной покачала головой она. – Если вы сейчас не отдохнете…

– Нужно понаблюдать за ним, убедиться, что перенос прошел гладко, – пробормотал он, глядя перед собой. – Я полагаюсь на тебя, Тури, – его пальцы доверительно стиснули ее ладонь. – Ты должна быть при нем неотлучно.

Она пообещала позаботиться о Кайго и даже согласилась еще раз подежурить сегодня в лаборатории, только бы профессор наконец отправился в кровать. Но сначала ей хотелось проверить свои подозрения.

– Профессор, можно мне взглянуть на комнату Кисэки?

– Конечно, – не сразу отозвался профессор, уже погрузившийся в свои размышления. – Второй этаж, первая дверь налево. Чувствуй себя как дома.

Поблагодарив его за гостеприимство, Тури поднялась по лестнице и оказалась в просторном светлом коридоре, из которого в обе стороны расходились двери.

В комнате Кисэки не было ничего лишнего: кровать, письменный стол, гардероб, одна полка с личными вещицами. Из окна действительно открывался прекрасный вид на сад профессора Камура: теперь, при дневном свете, Тури могла в полной мере насладиться его красотой.

На столе, залитом солнцем, лежала позабытая пять лет назад книга, явно из библиотеки отца – пухлая, старая, с полустершимися буквами на засаленной обложке.

На кровати остались складки одеяла, не расправленные рукой Кисэки, как будто он только на минуту вышел из комнаты и вот-вот вернется.

Все это, по мысли профессора, должно помочь Кисэки «вспомнить» самого себя.

Но здесь не было цветка.

Тури попросила меня вести регулярные записи о моем самочувствии и самоощущениях. Не знаю, что именно она имела в виду, но отец говорит, что это поможет мне поскорее вернуться в строй.

Мне от этого не намного легче, но обещания надо выполнять.

Запись 1

По настоянию отца целый день пролежал в кровати. Чуть с ума не сошел со скуки. Был в шаге от того, чтобы начать плевать в потолок – в этот чертов чистый, безукоризненный потолок, – и начал бы, но только язык меня еще плохо слушается. Как и пальцы! Эту страницу пришлось несколько раз переписывать начисто, чтобы можно было разобрать хотя бы одно слово. Никогда не думал, что после гибернации так резко портится почерк.

Спросить у отца: может ли повторная гибернация вернуть мой каллиграфический почерк? Или, по крайней мере, нельзя ли заменить дневник на бумаге дневником на планшете. Нажимать клавиши было бы легче, чем снова и снова переписывать эти каракули.

Спросить у Тури: не знает ли она, когда кончится мой постельный режим?

Запись 2

Отец доволен моим самочувствием. Теперь я могу не только лежать, но и сидеть. Чтобы мне было не так скучно, Тури принесла коробку чистой бумаги и несколько часов подряд учила меня делать оригами. Говорит, это поможет восстановить моторику пальцев. Выяснилось, что у меня нет никакого таланта к бумажным поделкам. Я изорвал целую кипу листов, но так и не сделал ничего, похожего на оригами.

Тури познакомила меня с парнем по имени Ренн Руа. Говорит, он помогал отцу вытаскивать меня с того света. Подозрительный тип. За все время, пока они были в моей комнате, не проронил и слова, только наблюдал за мной и шептал Тури: спроси его об этом, спроси его о том… Если он такой любопытный, почему бы ему не задать вопрос самому? Стоило мне указать на это, как он насупился и вышел вон. Я вовсе не хотел его обидеть, хотя… гм… почему-то совсем не уверен, что он не пытался оскорбить меня.

Тури говорит, у Руа непростой характер, и просит меня быть с ним помягче и поприветливее. Что-то мне подсказывает, что то же самое она сказала и ему. Она всегда была такой, сколько я ее помню. Избегает конфликтов.

Спросить у Тури: могла ли гибернация изменить мой голос. Стоит мне только открыть рот, как тут же возникает ощущение, что в комнате, кроме нас, есть еще кто-то третий.