Вчувствоваться, вдуматься – и обрести себя, друзей, весь мир. Порхать, развлекаться, бездумно существовать – и, не став теоретиком собственной жизни, собственного общения, остаться скорее животным, чем человеком. Или – или.

Закончу теоретико-познавательную (гносеологическую) часть этой книги тем, с чего начал: фантазией, интуицией, мироощущением. Фантазия – это способ обобщения материалов восприятия с целью увидеть мир не просто как-то необычно, а, несмотря на эту необычность или, скорее, благодаря ей, более точно, чем это допускает непосредственное «соотнесение чисто физического факта с реальными формами вещей» (Э. В. Ильенков). С. Л. Рубинштейн в работе «Человек и мир» говорит, что эстетическое видение мира характеризуется совпадением сущности с явлением, закона существования – с единичной реализацией этого закона.[12]

Я физически не могу ни всматриваться, ни вслушиваться (разве что в громкую музыку). Не всегда и не со всеми можно «вщупываться». Во что же в таком случае вдумываться? В чувства. В ощущения. Не зрительные, не слуховые, не осязательные даже, а интуитивные. Становиться зрячим к тому, к чему слепы зрячие. Внимательным к тому, к чему глухи слышащие. К микродвижениям. К температуре рук. К чему-то еще – неуловимому, невыразимому, но заставляющему категорически назвать одного человека добрым, другого – равнодушным, третьего – любопытным, четвертого – угнетенным чем-то сейчас или постоянно, замкнувшимся ненадолго или замкнутым вообще. Прикоснуться и сразу сказать, кто это – в смысле преобладающего отношения к миру и к людям.

Откуда я знаю? Из этической, эстетической и интеллектуальной культуры, какой овладел за всю жизнь. И продолжаю овладевать. Воссоздавать для себя и, может быть, впервые создавать для всех. Обо всем сужу – вернее, все чувствую – благодаря всему освоенному, и осваиваемому, и умножаемому мной общечеловеческому опыту. Именно не только и не столько личному, сколько общечеловеческому.

В последнее время я стал называть это «личностным тембром» своих ощущений. В этом важно разобраться: тут, может быть, где-то близко прячется разгадка экстрасенсорности. Многие экстрасенсы, сколько могу судить по литературе и личному общению, чрезмерно озабочены тем, верят им или не верят, а потому склонны к шарлатанству, к эффектности, чтобы заставить себе поверить. Мне это чуждо. Я, наоборот, если не спрашивают ни о чем, просто стараюсь промолчать о своих выводах, а если спрашивают – подчеркиваю, что могу ошибиться, и прошу не принимать мои высказывания слишком-то всерьез. Я стараюсь быть честным исследователем, а не шарлатаном. Мне поэтому не нужна ничья слепая вера. Хотя мне важно проверить себя: насколько мои – описанные вслух – ощущения совпадают с самосознанием испытуемого? Кажется, настолько, что многие предпочитают не отвечать на мои прямые вопросы об этом, – слишком в глаз, а не в бровь. Ведь как я ни осторожен, а приходится касаться и проблем…

Ильенков писал, что интуиция – это высшая форма воображения, высший результат овладения эстетической культурой человечества. Но он был спинозистом и, конечно, не стал бы оспаривать утверждение Спинозы, что интуиция – третий, высший род познания после воображения (сводимого Спинозой к восприятию) и разума (рационального, логического мышления); у меня лично другое, скорее этическое, чем теоретико-познавательное понимание разума: понимание, в основе которого лежит категория ответственности за мир, а познание мира связано сначала с необходимостью выжить, а затем, в интересах выживания, с осознанной наконец-то необходимостью за мир отвечать. По Спинозе, сначала восприятие. Потом наука. Потом интуиция, то есть непосредственное, минуя внешние контуры и рационально-логические реконструкции, постижение мироздания. Спиноза определяет интуицию как «непосредственное постижение Бога». Таким образом, интуиция у Спинозы оказывается не просто «высшей ступенью познания», а вершиной духовного развития личности и одновременно фундаментом ее ориентировки в мире и в самой себе.

Маркс еще в 1844 году писал, что человеческие чувства в результате исторического развития «стали теоретиками» (под «чувствами» он имел в виду органы чувств и психологические механизмы пользования ими). Иными словами, следовательно, мой, в сущности, единственный «орган чувств» – духовная культура человечества. Интуитивно вчувствоваться – и вдуматься, перевести с языка интуитивных постижений на язык логики. Так я общаюсь. Так вообще живу. Жить иначе не позволяют совесть, детская потребность «быть хорошим» и слепоглухота.

Меня спросили в письме: «…сколько чувств у человека? Кто-то считает, что их три. Кто-то насчитывает – 21 или 33. Я однажды насчитала девять. Ваше мнение на этот счет?»

Я ответил: «Что касается количества чувств, то моя позиция радикальная: раз – и обчелся. Не три, не пять, не девять, не 21 и не 33, конечно, а всего одно. То самое, которому посвящена работа Ильенкова «Об эстетической природе фантазии» и другие его работы эстетического цикла. Воображение и высшая его форма – интуиция. Чувство это воспитывается в процессе освоения культуры в целом – бытовой культуры, культуры общения, теоретической, художественной, нравственной, а также физической… Только воссоздавая в своей деятельности культуру, мы учимся чувствовать окружающий мир и себя в нем. Одно чувство. Одно-единственное».

Сама же эта интуитивная чуткость, как и все остальные универсальные способности человека, обусловлена человеческой целесообразной преобразующей предметной деятельностью, трудом. Обусловлена очеловечиванием, то есть как писал Э. В. Ильенков, «реальной антропоморфизацией» природы.

Он отмечал, что красивой воспринимается любая система, сложившаяся в соответствии с собственными законами ее существования, то есть в соответствии с собственной, именно этой системе присущей внутренней мерой, не искаженной внешними, случайными, хаотически нагромождающими обломки столкновениями. Красиво то, во внешнем облике чего воплощена (выявлена) его собственная мера, а это возможно только при условии целостности, неискаженности в результате случайных воздействий, формы тела.

Учет целосообразности присущ подлинно человеческой – созидательной, а не разрушительной, преобразующей, а не коверкающей, – деятельности. Э. В. Ильенков говорит, что если понимать эстетическое чувство широко, то оно включает в себя и нравственное чувство, то есть эстетическое совпадает с этическим. Безошибочная чуткость к проблемным ситуациям и выходам из них, которую мы называем интуицией, формируется целе- и целосообразностью ансамбля общественных отношений, с самого начала включающего в себя ребенка. В этом ансамбле так или иначе представлена культура человечества на всех ее уровнях – от бытового до этического. Культура является системой факторов, формирующих интуицию, вынуждающих отыскивать целосообразность вообще во всем.

Сенсорный дефицит бесспорно является одним из факторов, который в единичном варианте развития личности может либо активизировать, либо пресечь поиски целосообразности.

Если сенсорный дефицит (или что-то другое) при определенных уникальных условиях активизирует поиски целосообразности больше обычного, он вынуждает реагировать на подчас очень необычные признаки, даже самим человеком не всегда осознаваемые. Как я уже писал, слепоглухой или экстрасенс могут сделать вывод об эмоциональном состоянии, физическом самочувствии, нравственных качествах человека, к которому едва прикоснулись. Могут получить подтверждение правильности своего вывода, могут быть с самого начала убежденными в этой правильности, но не осознавать, каким образом этот вывод сделан, откуда он взялся. «Я так чувствую» – и все тут.

Пока близкий мне человек жив, я каким-то образом «подключен» к нему. Сын в горах, и я жгу свечи, – церковные и таблетки, – чтобы меньше за него беспокоиться. Связывает ли нас как-то огонь свечи, или это на все сто процентов моя выдумка, никакой объективной основы под собой не имеющая, – но мне так спокойнее, и я не хочу подавлять, отбрасывать, отвергать это ощущение связи. Когда нет никакой другой – непосредственной или через мобильный телефон, электронную почту, – пусть будет хотя бы такая.