При теоретическом анализе совместно-разделенной предметной деятельности этот процесс воплощения собственных действий «во образ» проблемной ситуации, в которой приходится действовать, выступает особенно отчетливо.

«Оживление» – слово, точное до жути, которым А. И. Мещеряков выражает суть первоначального обучения слепоглухонемых детей. До специального обучения слепоглухонемого ребенка просто нет как человеческого существа. Его человеческую активность, первоначально в сфере бытовой культуры, приходится именно оживлять – и не только в том смысле, что она когда-то была, однако подавлена тотальным насильственным обслуживанием, но и в смысле изначального формирования. А. И. Мещеряков пишет:

«Ребенок овладевает предметным действием поэтапно. В начале обучения слепоглухонемого навыку самообслуживания все действия взрослый совершает самостоятельно. На этом этапе, по сути дела, еще нет совместного действия – его совершает один взрослый. На следующем этапе появляется первая активность ребенка, который выполняет отдельные доступные для него операции, действие становится совместным и разделенным между взрослым и ребенком. Правда, пока действие разделено на две неравные части. Часть, которую делает ребенок, очень мала, активность его минимальна, но главное заключается в том, что она есть и ее можно увеличивать. Взрослый, сдерживая свою активность и поощряя самостоятельность ребенка, строит совместное действие таким образом, что в его осуществлении доля активности ребенка все более и более увеличивается. Для ребенка возрастание его активности – обязательное условие достижения цели действия».[8]

Речь идет о деятельности взрослого, ориентированной на «оживление» детской активности, первоначально хотя бы самой минимальной, а не на ее умерщвление, подавление тотальным насильственным обслуживанием. Подчеркиваю снова и снова, что таким способом можно умертвить активность и у взрослых слепоглухих, с весьма сомнительной перспективой последующего «оживления».

Чтобы успешно «оживить» активность ребенка, формирование образа как самого действия, так и предметного поля, в котором оно совершается, должно опережать формирование самого действия. При изначальном отсутствии детской активности сориентироваться можно только одним способом – пробуя действовать, пробуя продолжить начатое взрослым. В ходе этих проб и начинает формироваться образ. Чтобы научиться пользоваться ложкой, нужно сформировать:

• образ самой ложки;

• предметного поля – стула, на котором сидит ребенок, стула, на котором сидит педагог, стола, за которым оба сидят, тарелки с пищей на этом столе;

• эталонного, правильного, адекватного, ведущего к успеху способа действия, обращения с ложкой.

И пока вся эта, как видим, очень даже сложная система образов не сформирована, – пока, иными словами, ребенок полностью не сориентировался в способе и предметном поле действия, – само действие невыполнимо.

Так возникает зародыш человеческой психики. Образ, обеспечивающий выполнение действий, одновременно есть и понятие, которое Э. В. Ильенков определяет как «понимание сути дела», «понимание того, что и как ты на самом деле делаешь». Учась действовать, ребенок учится и представлять себе это действие во всем достаточном для его выполнения предметном контексте, и понимать потребностный смысл и адекватный этому смыслу способ выполнения действия. Он осознает себя как субъекта действия. Так – в зачаточной форме, но уже – зарождается сознание. А внутри него, как его форма – восприятие.

Я был подростком, одним из испытуемых Александра Ивановича Мещерякова, когда он экспериментально исследовал восприятие нами брайлевских текстов и дактильной речи. Он пришел к парадоксальному выводу, что пальцы зрячих на самом деле чувствительнее пальцев слепых. А кажется наоборот, потому что зрячие не умеют осязать. На самом же деле наши натруженные брайлевскими точками пальцы грубее.

Просто чувствительность и восприятие – это две большие разницы. Чувствительность – ощущение, способность ощущать, чувствовать. А восприятие – это создание и актуализация, воспроизведение образов из материала ощущений. Ощущения обозначаются термином «сенсорика», а восприятия – «перцепция».

Восприятие носит вероятностный характер, то есть основано на том, появление каких объектов восприятия вероятнее. Мещеряков различает объективную и субъективную вероятность опознания объекта восприятия. Объективно вероятность предъявления букв алфавита одинаковая, а субъективно что-то можно ждать больше или меньше. Объективно материала для создания образа может быть совершенно недостаточно, однако благодаря субъективной вероятности – точному ожиданию, прогнозированию объекта – можно обойтись минимумом сигнальных признаков, чтобы адекватно, безошибочно опознать объект. Александр Иванович со своими сотрудниками показал это экспериментально на примере восприятия дактильной речи слепоглухими воспитанниками Загорского детдома.

Он отмечал, что в дактильном «разговоре» при восприятии предъявляемых дактилем слепоглухонемые почти не производят ощупывательных движений пальцами. Во время разговора ладонь воспринимающей руки с отставленным большим пальцем и слегка согнутыми остальными пальцами нависает над «говорящей» рукой. Воспринимающая рука делает ощупывательные движения лишь при предъявлении первых дактилем пальцевого слова. При восприятии последующих дактильных букв «слушающая» рука лишь слегка касается говорящей руки. Движения сохраняются, они лишь становятся малозаметными, так как вся активная деятельность восприятия осуществляется внутренней (ладонной) поверхностью руки, скрытой от глаз наблюдателя.

Было решено проверить, каков характер этих «скрытых» прикосновений и велика ли площадь касания ладонной поверхности воспринимающей руки. Начались опыты с использованием, как ее назвали, «методики черной руки». Предъявляемая для восприятия слепоглухонемому ученику рука покрывалась черной краской такого состава, что она легко стиралась, и каждое прикосновение к ней оставляло светлые следы. Они сразу же фотографировались, потом руку «красили» заново и предъявляли к следующему восприятию. В качестве объектов предъявлялись дактильные буквы.

Обращала на себя внимание незначительность площади прикосновения воспринимающей руки к «говорящей». Совершенно очевидно, что получаемой при таком прикосновении информации было недостаточно не только для того, чтобы сформировать образ пальцевой конфигурации, но и для опознания знакомой дактилемы. Однако буквы в дактильном разговоре с легкостью узнавались по малейшим прикосновениям.

«Возрастание субъективной вероятности появления объекта восприятия, – пишет А. И. Мещеряков, – сопровождается сужением сферы опознавательных признаков, являющихся сигналами образа предмета, то есть увеличением сигнальности восприятия и уменьшением времени опознавания. При расхождении субъективной вероятности с объективной вероятностью появления объекта восприятия происходит расширение зоны опознавательных признаков, то есть сигнальность восприятия уменьшается, время опознавания увеличивается, а сам процесс по своему характеру приближается к ориентировочно-исследовательской деятельности, которая служит основой для формирования нового образа предмета».[9]

Сузишь тут… Помню чувство брезгливого обалдения, когда в техническом кабинете Загорского детдома, где производились эти опыты, Александр Иванович вдруг заговорил со мной какой-то неожиданно «грязной» рукой. Захотелось просто отдернуть свою воспринимающую руку: что еще за шутки? Разумеется, я старался как можно меньше касаться «испачканной» руки экспериментатора, и сигнальность моего восприятия, естественно, максимально возросла.

На меня часто сетуют за то, что я сжимаю дактилирующую руку, перебивая собеседника на полуслове. Есть грех. На самом деле, я просто уже понял, что мне хотят сказать, и предлагаю продолжать с того места, где кончается моя догадка. Хочу помочь собеседнику, особенно когда он только привыкает писать зрячие буквы у меня по ладони. Говорю ему вслух, что он собирается писать. Если я догадался правильно, – а чаще всего именно так, – можно пропустить то, о чем я догадался, и продолжать с этого места. Но мало кто, особенно на первых порах, пользуется моей услужливой догадливостью. Человек продолжает чертить у меня по ладони именно то, что я только что озвучил. Поглощенный процессом письма по ладони, такого мучительно медленного поначалу дактилирования, собеседник не слышит моих попыток помочь, ускорить наше общение. И принимает нас, потрясающе догадливых слепоглухих, чуть ли не за телепатов…