Не самородки с корявый кулак старателя, а исповедальные произведения великого американского бродяги о безбрежных полярных просторах будоражили душу молодого матроса, родившегося на берегах самой южной русской реки – Кубани. Взбудоражили настолько, что, уволившись по завершении военной службы, он едет не в родной аул, а на Чукотку, спрятав на дно «дембельского» рундука «Сына волка», сборник пронзительных рассказов Лондона, прощальный подарок экипажа, так и не понявшего до конца, почему из Ялты надо ехать на Чукотку.

– Я никогда не видел Аляски, – рассказывает Хазрет, – но Чукотка, до которой рукой подать, поразила меня грозным безмолвием и ужасами ее освоения, от которых бледнел бы любой неукротимый янки, отчаянно грызший ледяную мерзлоту Клондайка в поисках драгоценной жилы.

Совмен помолчал, словно решая для себя, говорить или нет, а потом, усмехнувшись, продолжил:

– Золото, как я вскоре понял, нужно всем, а Стране Советов, постоянно ожидавшей войны, тем более. Единственное, чего у неё было в избытке – это оружия и зэков. Для оружия нужно было много золота, а для золота – много зэков. Их в Стране Советов всегда было предостаточно, потому как это самая безгласная, дешевле перловой похлебки, законвойная рабсила. Не рабочая, заметь, а именно рабская… Во время войны Сталин, гнавший во все стороны «лошадей», приказал доставлять заключенных в чукотскую глухомань самолётами. Набьют под завязку военный «Дуглас», разомкнут над точкой сброса наручники и с бреющего, без всяких там парашютов, коленом под зад на заснеженный склон: «Лети, братан! Убьешься – значит, не судьба, не убьешься – твое сиротское счастье!»

Сотню сбросят – тридцать трупов, остальные сутки-двое отлеживаются, лижут раны, а потом с оханьем – за кайло, топоры, тачки, прииск обустраивать, а по весне бить шурфы, мыть в ледяной воде золотишко, укреплять Родину-мать лучшим в мире металлом. А для могил, пожалуйста, пустые отвалы, их там не мерено…

Хазрет пришёл на телепередачу в белоснежном костюме от Кардена, оттененном под горло малиновой сорочкой дорогого китайского шёлка, в ароматах настоящего парижского «Живанши». Представить его небритым, в грубых, заляпанных глиной старательских одеждах было просто невозможно. А ведь так он ходил много лет.

– Поначалу на узкопленочной «Украине» я на дальнем прииске кино крутил. Веселые советские кинокомедии скрашивали тусклую жизнь, прежде всего, неправдоподобностью сюжетов, да вот заработки были, под стать кино, смешные, – продолжал Совмен с какой-то потаенной грустью на холеном гладком лице. – Скоро понял, либо надо в артель, либо вести неопределенный образ жизни. К тому времени моя черноморская романтика испарилась без остатка, впрочем, сохранив острое желание оставаться мужчиной. Наконец, я решился и, натянув бахилы, пошёл в старательскую артель, причём самую, как бы это помягче выразиться… неблагополучную. С точки зрения советского уголовного кодекса там все было малоблагополучно… Так вот, та артель была самая что ни есть… А уже через полгода я уже руководил ею. У меня все-таки десять классов (это ценилось), опыт общения с достойными людьми, да и сила в руках, а решимости и сообразительности никогда не занимал.

Не скрою, руководителем я оказался успешным, быстро укоротил лапы тем, у кого они слишком чесались: чуть что – к ножам! Пьянки до подзаборного замерзания прекратил. Вспоминая Ялту, убедил братву, что при таких заработках надо гулять в хороших ресторанах, в обществе красивых девочек, лучше на берегу теплого моря под пальмами или магнолиями.

Работали, правда, как звери, и когда подбили итоги пятилетки, оказалось, что на отвалах, почти вручную, мы намыли драгметалла больше, чем механическая драга, протащившаяся по золотоносной целине. Самый главный начальник по союзному золотому промыслу, прилетевший на прииск с Большой земли с ворохом знамен, спросил у меня:

– Ну, бригадир, чё хочешь в награду?

Я уже при деньгах, осмелевший, возьми и бабахни:

– «Чайку» хочу купить новую!

Думал, сейчас он меня за наглость бахилами потопчет. Но тот только усмехнулся:

– Зачем тебе «Чайка» в этакой глухомани?

Отвечаю:

– В аул поеду! Уходил в армию с парусиновой котомкой, бабушка из наволочки пошила, а вернуться хочу, как министр обороны с парада на Красной площади, – объясняю. – Мы, кавказцы, народ гордый – если конь, то лучший, если кинжал, то самый дорогой, если папаха, обязательно из молочного ягненка. Куплю папаху и на «Чайке»…

– Ну, хорошо! – засмеялся министр. – Придется попросить за тебя, – и добавил: – Заслужил!

– А кого, если не секрет? – осторожно интересуюсь.

– Алексея Николаевича! – отвечает. – Слышал про такого?

– Знаю двоих! Один на угольном складе в Анадыре работает, а второй здесь, приисковой баней заведует. Оба из ссыльных, ребята проворные, но не до такой степени…

– Ну, нет! – рассмеялся министр. – Тот Алексей Николаевич повыше будет. Косыгин, председатель союзного Правительства. Только ему право дано. Телеграмму вот прислал поздравительную за высокие производственные достижения. Пишет, страну выручили в сложное время…

Все, думаю, хана! Времена у нас всегда сложные: где я, а где Косыгин… А через неделю ищет меня по поселку начальник радиостанции:

– Хазрет! Ты че прохлаждаешься, тебе в Горький надо. Сначала тут, в Госбанк, а потом на автозавод, забирать свою «Чайку»…

Пока я от Горького до Адыгеи доехал, всю милицию по трассе на уши поставил – не поймут, что происходит. А когда в Майкопе оформлял, милиционеры в парадном явились. Уважение было к хорошим вещам, а уж к автомобилю, да такому – тем более. Ко мне потом грузины с мешками денег приезжали – продай!..

В Северо-Енисейске, не сходя с полосы, быстро перебираемся в вертолеты и дружной эскадрильей снова в воздух. Говорят, лететь ещё километров четыреста строго на север. Внизу пейзаж меняется в сторону усиления суровости. Середина сентября, но кое-где видны просторные снеговые поля. Сквозь хилое редколесье мелькают русла речушек, притоков все той же Тунгуски. Все с вывернутым наизнанку дном, словно злобный исполин забавлялся.

– Драга! – кричит в ухо сопровождающий, крепкий мужчина с обветренным лицом. – Ее работа!

Он же рассказывает, что Северо-Енисейский район – самый золотонасыщенный в России.

– Драгметаллов море! – кричит, стараясь преодолеть оглушающий грохот моторов. – Но рассыпаны на больших глубинах, добраться трудно, а добыть ещё сложнее. Вон гляди, как драга речку растерзала, слизала с поверхности что могла, забрала доступное и привет… А основное там осталось! – наш гид показал пальцем куда-то под днище вертолета.

Мы уже знали об уникальном предприятии, которое построил Совмен на самом краешке полярного круга, в абсолютно безлюдной местности, где по всем демографическим канонам жить, а тем более трудиться, нельзя. Климат зашкаливает за немыслимые пределы – морозы дикие, летом гнус разнообразный, но одинаково свирепый, волки голодные стаями бродят. Однако самое удивительное, что именно тут, в этом безлюдье, впервые внедрены золотодобывающие технологии, в которые никто не верил. Уж больно бажовскими мотивами про серебряное копытце отдавало. Стукнул им – и собирай драгоценности в лукошко. А тут совсем невероятно – роль старателей взяли на себя… черви! Вот такие хитрые червячки, которые пожирают породу, размолотую в пудру, а чистым золотом какают, не глотают, не зашивают в мотню, не прячут на черный день, не закатывают в ухо.

Говорят, лет сорок назад этот способ придумал какой-то очередной «полусумасшедший Перельман», но маститые академики подняли его на смех, убедительно запинали со всеми золотыми экскрементами. А вот Совмен, уже дававший стране способом «бери больше – кидай дальше» тонны драгоценных металлов (бывало, и платина попадалась), случайно узнав, заинтересовался, не поленился, разыскал в архивах документацию, ко всему описанному отнесся крайне серьезно. И это серьезное нам предстоит увидеть сейчас воочию.