Пьяного, полусонного Магеллана посреди ночи Эстебан притащил к Марии, где тот сразу заснул в прихожей, не успев оценить красоту женщины. Утром Энрике принял от прислуги куртизанки капитана с ниткой красных кораллов на шее, – ожерелье забыли отдать в уплату. Зарывшись носом в белокурые волосы прелестницы, счастливый Эстебан спал детским сном, шумно свистел и причмокивал губами. Ему снилась собственная каравелла, на которой отправлялся в сказочное путешествие.

В тот вечер кормчий с Магелланом поклялись не расставаться, помогать друг другу, чтобы добиться славы, почестей и денег, либо вместе умереть.

Утро следующего дня Фернандо провел в постели. От винного отравления ломило тело, болела голова. Комната плыла перед глазами. Физические страдания – расплата за веселый вечер – были мелочью по сравнению с душевными муками. Офицеру казалось, будто сделанное вчера уронило его дворянское достоинство, принесло неприятности окружающим, и теперь они с осуждением станут смотреть на него, как на одержимого пороком человека. В сущности, он не совершил ничего дурного, ибо, пьянея, становился хмурым и замкнутым, никого не оскорблял, ни с кем не ссорился, и чем больше пил, тем глубже уходил в себя, наблюдал за окружающими со стороны, а потом во время шумных споров вдруг засыпал прямо за столом. В такие моменты сознание не покидало Магеллана, он следил за тем, чтобы никто не унизил его чести. Собутыльники не обращали внимания на мрачного, замкнутого офицера, сжимавшего одной рукой кружку, а второй придерживавшего меч. Его свирепый отрешенный вид отпугивал весельчаков, желавших подшутить над молчуном, заставить разговориться. Они забывали о нем. Протрезвлению Фернандо сопутствовали физические страдания, мучительные угрызения совести. Он стыдился смотреть на Энрике.

Расторопный малаец старался облегчить положение хозяина. По рецепту дона Педро давал разбавленный водою лимонный сок, уговаривал выпить горячего крепкого чаю. Врач предлагал пустить кровь, ослабить в голове винные пары, причинявшие изнурительную боль. Магеллан не согласился. Обняв руками подушку, он лежал на животе, не отрывал взгляда от старого распятия, потому что, когда глаза закрывались, его несло в бездну, внутренности сжимались, тошнота подкатывала к горлу. Фернандо смотрел на пробитую гвоздем ступню Спасителя и с удивлением думал о том, почему его собственная нога от вина выздоравливает и боль проходит?

Потом он решил, будто не такой уж большой грех пить вино, если Иисус в Канне Галилейской веселился на свадьбе, превратил воду в пьянящий напиток. Отчего же болит душа? Почему так совестно? Захотелось помолиться, попросить у Господа прощения, но не нашлось сил сползти с кровати, встать на колени. Боясь заснуть и угодить в пропасть, он вспоминал вчерашние разговоры. «Пьянство – грех! Иначе, за что такие муки?» – понял Фернандо и в сотый раз дал слово не злоупотреблять вином.

Стало легче, будто он начал праведную жизнь. Тогда офицер поклялся пойти вечером на мессу, причаститься. После чего, в ожидании выздоровления, внимательно прислушался к ощущениям. Всевышний не спешил избавить несчастного от мук, и тот согласился потерпеть до полудня. Разговор с распятием закончился. Фернандо перевернулся на бок, сосчитал сучки на досках пола, поделил на количество плах, получил магическую цифру 7. Затем долго рассуждал, что бы она значила, нет ли здесь связи с загробным миром, а если есть, то какая? За окном увядали теплые дни осени, думать о смерти не хотелось, ведь он дал слово исправиться. Фернандо решил просить у короля семь кораблей для экспедиции. Это Господь дал ему совет. Глаза сомкнулись, он заснул, не успел закружиться и упасть в бездну.

Очнулся капитан от звука шагов по лестнице и разговора в коридоре. Дон Педро с незнакомым мужчиной подошел к двери комнаты. Гость выражал удивление высоким молодым голосом, прерывал тихое воркование врача всплесками междометий.

Дверь приоткрылась, голова лекаря просунулась в щель. Он оглядел беспорядок у кровати постояльца, заметил, что тот не спит, и сказал:

– К вам пришел капеллан церкви Святого Павла, отец Антоний. Страсть к познаниям привела его сюда. Он мечтает отправиться в южные моря, обращать язычников в христианство. Но я вижу, вы не сможете принять его, – с сожалением закончил врач.

– Почему? – возразил Фернандо. – Сейчас он весьма кстати. Отцу Антонию исполнилось чуть больше двадцати лет. Он радостно улыбался, отчего бритая тонзура на голове светилась счастьем и святостью. Под новенькой сутаной скрывалось тщедушное слабенькое тельце с коротенькими чистыми ручками. Тоненькими женскими пальчиками с длинными ухоженными ноготками он нетерпеливо перебирал цепочку нагрудного крестика, старался найти ему выгодное положение. Священник вступил в комнату, по-собачьи напряг ноздри остренького с горбинкой носа, обнюхал воздух, разочарованно оглянулся на дона Педро. Тот поднял глаза к небу, тяжело вздохнул, дескать, сами видите причину болезни.

Лекарь ушел. Капеллан остался у захлопнувшейся двери в ожидании приглашения. На его лисьем личике, с маленькими миндалевидными глазками, выражалась обида. Фернандо молча смотрел на него. Юноша поднял руку для благословения и со словами: «Во имя Отца, Сына и Святого Духа…» пошел к нему. Хозяин приподнялся, сел, свесил ноги с кровати, уперся руками в матрас. При виде спутанных волос и пьяного лица капитана, голос отца Антония умолк, рука опустилась без крестного знамения.

– Вам плохо? – сочувственно спросил он.

– Душа болит, – пожаловался офицер.

– Вы оскорбили ее непотребным поведением, – заключил Антоний. – Она находится в зависимости от тела и в то же время оказывает могущественное влияние на него.

Фернандо посмотрел на капеллана, кивнул в знак согласия, повалился на подушку. Приободренный священник продолжил:

– Сознание и постоянное самонаблюдение удостоверяют нас в том, что наша воля свободна, мы можем действовать независимо от влияний, бороться с внутренними побуждениями. Усилие, какое мы делаем над собою, выбирая поступок из ряда возможных, служит главным признаком свободы. Сознавая себя свободным в выборе действий, человек чувствует ответственность за поступки. Когда человек поступает под влиянием страсти, он является ее рабом, тут есть лишь минимум свободы. Однако нельзя сказать, что свобода совершенно отсутствует, и поэтому человек не ответственен за поступки. Он виновен потому, что довел себя до состояния, когда страсти овладели им. – В подтверждение сказанного юноша сжал кулачок, поднял указательный палец к небу— Наиболее свободен человек тогда, когда способен подчинить свои поступки нравственному высшему закону, сделать его себе господином!

Отец Антоний воодушевился, воздел вторую ручку с указательным пальчиком, начал дирижировать небесным хором, кивать головкой в такт словам. Он читал нравоучение:

– Бог вложил в душу человека непреодолимое стремление к истине. Сумма знаний, какой владеет человек, ничтожна по сравнению с бесконечным океаном истины. Наша жизнь слишком коротка, чтобы усвоить хотя бы ее долю, ставшую доступной людям. Бог не был бы мудр, если бы создал человека жаждущим истины, но не способным удовлетворить потребность. Мы стремимся к прочному, истинному счастью, но мечты плохо осуществляются на земле. Животное с идеалом благополучия – удовлетворением инстинктивных потребностей, по сравнению с человеком, находится в лучших условиях, не имеет желаний, которые нельзя удовлетворить. Бог вложил в нашу душу высшие потребности, дал средства к их удовлетворению в этой или в будущей жизни. Наше нравственное сознание требует, чтобы добродетель была соединена со счастьем, и возмущается, когда видит, что часто унижена и поругана, а порок пользуется почетом. Бог не был бы справедлив, если бы в будущей жизни не соединил добродетели со счастьем, а порок не получил должного возмездия! – закончил юноша.