Он сжимает переносицу.

— За что, Найл?

— Ты разбудил меня. Я снова живу. Я спала… я словно была в коме. А сейчас? Кажется, я смогу начать все сначала.

— Что ты собираешься делать?

Я пожимаю плечами и качаю головой, пытаясь улыбнуться, хотя в горле стоит ком слез.

— Не знаю, — и обвожу рукой вокруг. — Может быть, я куплю лодку и поплыву повидать мир.

Он недоверчиво смеется, закрыв глаза и качая головой.

— Если решишься, не начинай с Карибского моря. С ним трудно расстаться.

Я накидываю на плечо ремень сумки и выбираюсь из кабины.

Иду медленно в надежде, что он передумает. Лок опускает пассажирское окно, как будто хочет что-то сказать.

Сердце сжимается где-то в горле, но он только снова качает головой. Я слышу, как переключается скорость, и машина дает задний ход. Довольная Юта высовывает морду с высунутом языком из заднего окна.

И да, вот так легко и просто он уезжает. Не обернувшись, не попрощавшись.

Ублюдок.

Долбаный ублюдок.

Я еду в каком-то оцепенении. Не знаю, как долго или как далеко собираюсь уехать. Мне удалось заменить лобовое стекло, и где-то на границе штата Оклахома, я останавливаюсь у заправки и заливаю полный бак.

Я не разрешаю себе думать.

Потому что знаю — я идиот. Я снова сбежал, оставив позади лучшее, что случалось со мной.

Но я сбегаю намеренно. Из-за нее.

И из-за себя самого.

Мне нужна цель. Мне нужно... найти себя. Я ненавижу это клише, но это правда. Клише становятся клише, потому что они чертовски правильно выражают мысль, не так ли?

Найл Джеймс заслуживает лучшего — а я пока этим лучшим не являюсь.

Но не могу это ей объяснить. И даже себе это объяснить пока не могу.

К счастью, у меня хватило ума оставить себе кусочек Найл — на память, на будущее, на всякий случай. Она оставила свою сумочку в машине, когда взялась помогать раненым. В сумочке был телефон, так что я набрал свой номер и позвонил. Теперь у меня есть номер Найл. Может быть, когда-нибудь я почувствую, что готов снова встретиться с ней.

Все это кажется неправильным и одновременно таким верным. Я влюбляюсь в нее. Черт, я уже влюбился. Знаю, она чувствует то же самое. А еще знаю, что этих чувств пока недостаточно.

Так что мне нужно найти то неуловимое что-то. Я, правда, не знаю, что именно должен отыскать, но обязательно это найду.

Я прочитал цитату в какой-то книге, или, может быть, услышал в кино — не помню — но слова звучали так: «Не все, кто блуждают, потеряны». Может, это из «Властелина Колец».

Как бы то ни было, эти слова могут иметь смысл для кого-то другого, но не для меня.

Я чувствую себя чертовски одиноким. Потерянным.

У меня есть GPS, так что географически я знаю, где нахожусь. Но вот как я оказался здесь, и что хочет сказать мне мое подсознание — не знаю. Я просто пересек границу Невады и Калифорнии. Если не считать остановок на заправках и в мотелях по дороге, мы с Ютой колесим уже пять дней подряд. Пять дней — и я думаю только о том, что, черт возьми, мне нужно сделать, чтобы найти то, что ищу.

Кое-что приходит на ум, но это только идея. Это даже не совсем полноценная мысль, просто… в общем, какой-то намек на мысль. Мысль о мысли. Теперь я понимаю, что и не жил никогда, не был таким нужным и полезным, и... настоящим... как тогда, в Оклахоме, помогая людям после торнадо. Я хочу сделать это. Я снова хочу это почувствовать. Не знаю, как это описать — чувство, которое приходит, когда ты помогаешь людям, когда знаешь, что меняешь жизни людей к лучшему. Я чувствую острый укол боли в сердце. В моем сердце. Я хочу этого.

Но я не врач. Не медсестра. Черт, я даже не вожу тяжелую технику и не смогу помочь раскидать обломки.

Так как мне этого добиться? Что я умею? Что у меня есть?

Я не уверен насчет своих навыков, кроме тех, что приобрел в море, но точно знаю — у меня есть ресурсы, хренова туча ресурсов в виде миллионов долларов в моем распоряжении. Прибыль, растущая с каждым годом, пока мама продолжает расширять семейный бизнес.

Я еду по шоссе, и мысли начинают кружиться, сплетая идеи и мечты, толкая меня за пределы моей зоны комфорта туда, где есть «а что, если», где есть возможность стать кем-то, кто не зря проживает свою жизнь.

Единственная настоящая мера человека — это то, как он распоряжается своей жизнью.

Астрид была права. Будь я проклят, она была права. И я хочу что-то делать со своей жизнью. Найл заронила семя в благодатную почву, и я знаю — если когда-нибудь хочу доказать, что заслуживаю ее, то должен сделать что-то стоящее.

Кроме того, я просто хочу сделать это для себя самого. Чтобы, наконец, реально добиться чего-то в этой жизни, стать человеком, которого уважают. И, может быть, пока только может быть, смогу найти способ использовать свои финансовые ресурсы, чтобы попасть в зону какого-нибудь стихийного бедствия.

Проблема номер один? Понятия не имею, с чего начать.

Проблема номер два? Знаете, кто имеет об этом понятие? Мама.

Вот потому, наверное, после долгих часов за рулем я вдруг понимаю, что передо мной указатель — Беверли Хиллз. И вот я уже въезжаю в ворота маминого дома.

— Ты хочешь делать что? — мама, понятное дело, не верит своим ушам.

— Помогать жертвам стихийных бедствий. Я хочу создать некоммерческую организацию, которая будет предоставлять средства и ресурсы для ликвидации последствий стихийных бедствий организациям вроде «Красного креста» и ВБГ.

— ВБГ? Что это? — она лениво скользит пальцем по запотевшему стеклу бокала с вином.

Мы снова в саду. Мама предпочитает вести серьезные разговоры именно здесь.

— «Врачи без границ».

— О. И ты хочешь давать им деньги? Почему бы просто не сделать пожертвование? Мы всегда можем сделать хорошее пожертвование.

— Нет, мама, никаких пожертвований. Я говорю об открытии своего дела. О компании.

Она тщательно изучает меня взглядом.

— Ты имеешь в виду... ты хочешь работать?

Я хмурюсь.

— Господи, мама, да что ты на самом деле думаешь?

— Прости, Лахлан, но давай посмотрим правде в глаза, — она старательно, даже скрупулезно, разглядывает свои нефритово-зеленые ухоженные ногти. — Ты никогда не работал. Никогда не проявлял даже намека на интерес к чему-либо, кроме выпивки, женщин и погоней за очередной дозой адреналина.

Я киваю и опускаю глаза на запотевший бокал «Пеллегрино».

— Знаю. Но... теперь я хочу большего.

— Что изменилось?

Я пожимаю плечами.

— Ты сама мне сказала не тратить свою жизнь впустую. Получив второй шанс, имею в виду. Я кое-что пережил… — я машу рукой куда-то в сторону. — И это изменило меня. К лучшему, надеюсь. Мне захотелось... не знаю. Сделать что-то стоящее.

Мама долго молча смотрит на меня, изучая мое лицо и размышляя.

— Наверное, она просто удивительная.

— Кто? — мое сердце колотится, щемит, болит.

— Не ври мне, Лахлан. Единственная сила в этом мире, которая действительно может изменить человека — это любовь к женщине. Ты умер, и это стало отправной точкой, которая должна была изменить твой образ жизни. Но смерть не изменила тебя, не помогла выбраться из бездны, — она берет в свои ладони мою руку. Мама никогда не обнимала меня в детстве и, уж конечно, не держала за руку. Поэтому этот физический контакт между нами, как удар. — Поэтому, если ты изменился настолько, что решился не просто начать собственное дело… не просто начать работать, но создать благотворительную организацию для помощи тем, кто пострадал от стихийных бедствий… Единственное, что могло бы изменить мужчину так сильно — это по-настоящему удивительная женщина. Итак, кто же она?