Набрав в руки холодной воды, Эдуард старательно умылся, словно пытаясь соскоблить с себя следы позорного прошлого. Однако и шрам, и угрюмое лицо каторжанина остались на своих местах. Кроме того, его узловатое мускулистое тело украшали и другие рубцы, особенно белёсые кольца, оставленные стальными кандалами на запястьях и щиколотках.

Закончив с умыванием, он направился в дом. На балконе второго этажа возвышалась одинокая фигура леди Катарины, закутавшейся в тёплую шаль. Она нежно убаюкивала на руках мягкий свёрток, в глубинах которого покоилось крохотное дитя. С губ срывались мелодичные куплеты старинной колыбельной, слова которой, должно быть, передавались в её семье из поколения в поколение. Пронзительные глаза женщины внимательно смотрели на запад, словно взгляд её мог проникнуть через многие лиги поросших лесами земель.

Она рассказывала Эдуарду о муже и сыне, которые уехали в столицу, но так и не вернулись до первого снега. Неизвестность сильно тревожила её.

Тогда юноша вспомнил о несчастных, которых они похоронили на старой дороге, но не стал рассказывать об этом своей благодетельнице, чтобы не пугать её понапрасну. Несмотря на то что волки и мороз изрядно изуродовали тела, он был уверен, что среди мертвецов не было ни детей, ни стариков.

Оказавшись на веранде, Эдуард опёрся о резную деревянную колонну и, отряхнув снег с остроносых войлочных сапог, зашёл в дом.

Старая Мэри накрывала на стол. Кухарка была тучной и суетливой женщиной, которая часто ворчала по разным поводам. Впрочем, никто на неё не обижался.

Обычно они ели, собравшись в просторной гостиной. Этим величественным помещением безраздельно правил огромный камин, каменные бока которого украшала резьба, изображавшая листья дуба и жёлуди. Здесь же леди Катарина иногда принимала просителей из соседних селений. Тогда беглые каторжники прятались на верхних этажах, чтобы не вызвать лишних толков и пересудов. Как это часто бывало, в отсутствие мужа обязанности виконта исполняла его жена.

Слуга Рон с нетерпением ожидал угощения, аромат которого доносился с кухни. Эдуард сел рядом, стараясь не смотреть на него. С момента их первой встречи, когда он чуть не убил этого простоватого паренька, они не разговаривали.

— Ты поставила лишний прибор, — сказал Рон кухарке. — Здесь пять тарелок, а нас будет только четверо.

— Цыц! — шикнула на него Мэри. — Я всё правильно поставила.

Словно в подтверждение её слов, на массивной деревянной лестнице появился тощий силуэт Ярви. Он уже мог передвигать ноги, чтобы спуститься к обеду.

Вид выздоравливавшего товарища поднял Эдуарду настроение. Впрочем, он всё ещё опасался, как бы не проявились преступные наклонности Трёхпалого, и поэтому старался не спускать с него глаз.

Когда все они оказались за столом, Мэри поставила в его центр большой котёл с ароматным кушаньем и присоединилась к трапезе. Несмотря на голод, который всюду преследовал Эдуарда, он старался не жадничать. Одного взгляда на обед хватало, чтобы понять: дела у дома Олдри шли не самым блестящим образом.

Мясо редко появлялось на столе. В основном это были дары селян, которые любили и уважали свою госпожу. Иногда на реке Рону улыбалась удача, и тогда Мэри готовила печёную рыбу или уху. В остальное же время приходилось довольствоваться овощами, сыром и яйцами, которыми дом снабжало небольшое хозяйство, разбитое во дворе. О вине и вовсе не стоило говорить. В основном они пили сбитень, заваренный на молодой хвое, мёде или шиповнике. Впрочем, это был добрый напиток, который помог поставить Ярви на ноги.

Поэтому Эдуард изо всех сил стремился помочь леди Катарине, хватаясь за любую работу. Наколоть дров, принести воды, разгрести снег. Везде он помогал, стараясь так, словно это был его собственный дом.

— Долго эти разбойники ещё будут тут околачиваться? — спросила кухарка за обедом.

— Мэри! — пристыдила её хозяйка.

— Что? — удивилась старая служанка. — Погреб-то, он не бездонный!

— Три дня.

Все глаза обратились на Ярви.

— Через три дня мы уйдём, — повторил он и отправил в рот кусок варёного картофеля.

Остаток трапезы прошёл в тишине.

Эдуард понимал, что им нельзя здесь оставаться. Он уже решил, куда направится, когда покинет этих добрых людей. Ему нужны были ответы, и юноша знал, где их искать.

* * *

За восточной границей королевства начинались засушливые пустынные земли, плавно переходящие в великую пустыню, Сыпучее море. Там обитали кочевые племена, остатки некогда могущественной Орды. Двенадцать отважных братьев объединили народ пустыни, вторгнувшись в Сероземелье двадцать лет назад. Они хотели покорить западные земли, воспользовавшись разобщённостью местных властителей, однако результат оказался противоположным. Испуганные люди сплотились перед лицом общей угрозы.

У Эдуарда было своё, особое отношение к этим людям, ведь отчасти он был одним из них. Отец встретил его мать во время одной из своих восточных поездок. К тому времени первая жена графа уже умерла, оставив ему наследника, Грегори Колдриджа, сводного брата Эдуарда. Не побоявшись осуждения знати и роптания народа, отец взял пустынную женщину в жёны, сделав её новой графиней.

Отец Эдуарда совершал эти путешествия долгие годы. Он стремился укрепить связи с племенами и предотвратить возможное повторение ужасов войны. В народе поговаривали, что именно это сыграло ключевую роль в его падении. Одни утверждали, будто разумом правителя овладели тёмные колдуны, обитавшие в пустыне. Другие обвиняли леди Тею, мать Эдуарда, называя её заговорщицей и ворожеей, обольстившей доверчивого лорда.

Эдуард знал цену этим толкам. В конце концов, это были его родители. Он никогда не верил в безумие отца. Не хотел верить. Мать же юноша запомнил как добрую и чуткую женщину, более всего на свете любившую своего супруга. Её привязанность к нему была столь сильна, что поговаривали, будто бы она отравилась, когда узнала о его казни. Так это было или нет, Эдуард не знал, но чувствовал, что матери больше нет среди живых.

В нём существовала непоколебимая уверенность в одном: если кто и сможет пролить свет на случившееся, так это обитатели пустыни. Он собирался выяснить, что побудило отца усомниться в королевской власти и восстать против Наследия, уничтожая храмы и безжалостно преследуя жрецов этого учения. Ему нужны были ответы, и ответы эти лежали на Востоке.

* * *

Три дня прошли незаметно, как сон. Эдуард рад был этой передышке. Поместье жило тихой провинциальной жизнью. Он всё так же помогал с хозяйством. Рон ухаживал за животными в хлеву и ходил на реку, чтобы порыбачить. Ярви стремительно возвращал себе форму, день и ночь выполняя никогда не виданные Эдуардом упражнения. Леди Катарина ухаживала за годовалой дочерью и занималась шитьём.

Какая-то часть Эдуарда хотела, чтобы так было всегда: столько безмятежности, столько достоинства было в этой простой жизни. Однако всё хорошее когда-нибудь кончается.

Наутро четвёртого дня беглые каторжники облачились в одежду, которой их снабдила хозяйка, и собрались в путь. К этому времени Эдуард изготовил себе доброе копьё, воспользовавшись наконечником, который он нашёл на старой дороге. Соорудив для него лёгкое и прочное древко, он получил одновременно и неплохое оружие, и дорожный посох. Ярви вооружился старым кинжалом, больше похожим на разделочный нож. Он отыскался среди инструментов в кузнице, и хозяйка поместья не возражала, чтобы исцарапанный клинок стал скромным даром гостю.

Взяв в дорогу немного еды, они простились с гостеприимной женщиной и её челядью.

— Постойте, — окликнула их леди Олдри, — у меня есть ещё кое-что.

Эдуард хотел отказаться, не в силах больше злоупотреблять её добротой, но не успел. Виконтесса исчезла в недрах дома.

Когда она вернулась, в руках у неё был зелёный тряпичный свёрток.

— Что это? — озадаченно спросил Эдуард, принимая его.

Развернув ткань, он словно к месту прирос. К горлу подступил тугой комок. Гром среди ясного неба не мог бы поразить его так, как этот прямоугольный лоскут.