— Это высший санкторий, — с оттенком гордости произнёс Адам, — главный храм королевства. Ему больше пяти столетий. Он возведён ещё при жизни Зигмунда Строителя.

В замысловатых картинах угадывались фигуры людей, а также тех, кто, очевидно, ими не являлся. Образы кружились вокруг друг друга и переплетались, почти оживая в глазах Оша. Символичные сюжеты почему-то рождали бессознательное чувство участия, тревоги и даже беспричинной злости. Ош показал облачённой в латную перчатку рукой на изящную фигуру, тянувшую тонкие пальцы к изображениям людей.

— Кто это? — спросил орк.

— Древние, — с благоговением в голосе ответил Адам. — Они жили очень давно. Могущественные, мудрые и благородные создания, оставившие свой мир в наследство нам, людям.

Ош понял, что речь идёт о вере людей. Локвуд не уделял ей много внимания во время их занятий. Сами орки особенно ни во что не верили. Одни племена поклонялись горам, другие — зиме, третьи — какому-нибудь зверю. В племени, к которому когда-то причислял себя Ош, почитали предков, покрывших себя воинской славой или прослывших умелыми охотниками. В банде Ургаша были самые разные орки, принёсшие с собой багаж своих племенных суеверий. Теперь их объединяла лишь вера в свирепого и непобедимого вождя.

Ош продолжал смотреть на скульптурные изображения, не в силах оторвать от них взгляд. Дуновение морозного ветра, пронизывающего до костей, заставило орка поёжиться. Ему стало не по себе от этого ощущения. Как будто слова, которые он услышал, взволновали Безымянного, давно не напоминавшего о своём незримом присутствии.

— Наследие учит, что восемь веков назад люди предали Древних, — вмешался в разговор Локвуд. — Ведомые жадностью и гордыней, они отвергли их дары, ввергнув свои сердца во тьму.

По спине Оша пробежали мурашки. Голос старика упал, сделавшись глухим, мрачным и торжественным. Почему-то его слова трогали орка, задевая что-то глубоко внутри. Они были почти осязаемы. Страшные речи о минувших днях.

— И тогда поднялся Чёрный легион. И прошёл он по земле страшным мором. И была великая война и великая скорбь. И настала эра человека.

Взгляд старика затуманился. Проследив за его направлением, Ош нашёл на барельефе изображение безликого воинства с горящими глазами. Облачённые в тяжёлые угловатые доспехи, они, словно лавина, надвигались на зрителя, шагая плечом к плечу.

Орк почувствовал, как под ним разверзается бездна. Страшное видение, явившееся ему на краю гибели, воскресло с новой силой. Мертвецы, закованные в угольно-чёрные доспехи, марширующие по иссохшей земле. Чувство отчаяния и бессильного гнева.

Возможно, спутники Оша заметили бы перемену, произошедшую в нём, но голову орка надёжно скрывала сталь шлема. Они не могли видеть, как кровь отхлынула от его лица, а кожа побледнела, утратив здоровый серо-зелёный цвет. Не могли видеть, как пальцы стиснули поводья с такой силой, что ногти оставили отметины на внутренней части ладони, даже несмотря на кожу перчаток.

Шрам от стрелы, пронзившей грудь, мучительно заныл. До слуха будто бы донёсся далёкий и страшный бой боевых барабанов, похожий на свирепый рокот надвигающейся бури. Далёкой бури, произошедшей сотни зим назад. Во всяком случае, как надеялся сам Ош. Мысль о том, что страшное видение могло быть вещим, чересчур сильно пугала, чтобы орк мог принять её.

— И тогда Древние ушли, — закончил старик, — но они обещали вернуться, когда люди искупят грехи и изгонят тьму из своих сердец.

— А… что стало с Чёрным легионом? — спросил Ош севшим голосом.

— Этого никто не знает, — ответил Локвуд. — Одни говорят, что Древние победили его. Другие утверждают, что в самый тёмный час легион вернётся, чтобы выполнить своё предназначение.

Ош больше не мог этого выносить. Он натянул поводья и направил лошадь прочь от этого страшного здания. Ему казалось, что глаза каменных изображений смотрят ему в спину. Город давил на него. Ош хотел вновь оказаться в лесу, вдыхать хвойный аромат и слушать пение птиц. Тем временем настойчивый голос Безымянного снова и снова повторял в голове орка одни и те же слова.

— Не верь… их лжи, — яростно нашёптывал дух.

Несмотря на то что разница между полученными взносами и призом победителя велика в пользу казны, спешу уведомить Ваше Величество о необходимости дополнительных ассигнований на нужды поддержания порядка и законности, а также увеселения простого люда. Суммарные расчёты приведены в настоящей бумаге ниже.

Королевский секретариат, служебная записка

Из года в год для обустройства ристалища выбирали местечко к северо-востоку от города. Покрытое сухой травой, подножие пологого холма, на котором догнивала свой век старая мельница, отлично подходило для этой цели.

На бугристом склоне собирались простые зрители всех возрастов. Среди них бродили торговцы, предлагая угощения. Более знатные гости занимали свои места на ступенчатой деревянной трибуне с навесом, которую старательные королевские плотники выстроили напротив. Между трибуной и холмом располагались присыпанные песком площадки для состязаний.

Вокруг, как первые весенние цветы, вырастали разноцветные шатры лавочников, ремесленников, гостей и участников турнира. Одни походили на скромные, штопаные лачуги, в то время как другие блистали великолепием вышивки и заморских тканей.

День выдался ясный, но облака на горизонте и льнувшие к земле птицы обещали вечерний дождь. Восточный ветер приносил с собой едва уловимый аромат хвои, доносившийся из соседнего бора.

Ежегодно большинство земель присылали сюда своих бойцов, но в этот раз участвовали лишь пятнадцать из двадцати четырёх уделов. Правда, из Заболотных земель, где шла борьба между братьями Бейлор, каждый из которых претендовал на графское кресло умирающего отца, прибыло сразу четыре рыцаря. Однако для проведения турнира двух десятков участников было недостаточно. Положение спасли вольные рыцари, привлечённые в столицу большим денежным призом и славой, которая непременно достанется победителю. Кто-то из них платил турнирный взнос самостоятельно, другие пользовались поддержкой состоятельных покровителей, желавших таким образом поднять свой общественный статус.

Воздух над ристалищем пронзили трубные звуки, возвещавшие о начале турнира, им радостно вторила толпа зрителей.

Перед королевской трибуной, занимаемой знатью, началось неспешное шествие участников, облачённых в турнирную броню. Они гордо следовали друг за другом.

Возглавлял шествие крепкий и рослый юноша с благородным бледным лицом и короткими светлыми волосами. В его бесстрастных глазах светились яркие жёлтые кольца, выдававшие в нём коренного жителя Запада. Тёмные доспехи воронёной стали слабо поблёскивали в дневном свете, а красный плащ украшало изображение одинокой чёрной башни. Это был Малькольм Редклиф, наследник герцогского титула.

Формально вторым человеком после короля Конрада II считался его сын, принц Мориан, на деле же им был герцог, военный лидер, которому подчинялась большая часть армии. Уже много поколений этот высокий титул принадлежал Редклифам, хранителям Предела и всего королевства. За всё время службы они ни разу не дали повода усомниться в своей лояльности престолу.

За Малькольмом следовал рыцарь в роскошных доспехах. На сверкающем полированном нагруднике красовалось изображение золотых весов. Он был в закрытом кавалерийском шлеме, и никто не мог узнать его лица, но, как только глашатай объявил, что это сир Мэтью Дюваль, в толпе зрителей проснулся оглушительный рокот, разбавленный восторженным женским визгом. Под ноги его пегой кобылы тут же полетели цветы. Вне всяких сомнений, он был любимцем публики. Стража с трудом сдерживала желающих прикоснуться к победителю прошлогоднего турнира.

Следом показался широкоплечий здоровяк верхом на боевом толстоногом жеребце знаменитой варганской породы. Единственный баронет, принимавший участие в турнире этого года, Филипп Дрогнар. Он был сыном почтенного генерала Дрогнара, хозяина обширных владений к северу от Адаманта. Несмотря на свой юный возраст, рыцарь мог похвастать крепким телосложением и поистине бычьей шеей, делавшей его похожим на живой осадный таран. На его широком красном лице расплылась грубая щербатая улыбка. Он простодушно махал рукой собравшимся, но, вспомнив об этикете, повернулся к королевской трибуне, отвесив неуклюжий поклон. По толпе тут же прокатилась волна смешков.